Лучшие рецензии автора | Рейтинг |
Чингисхан | +31 |
Молодая гвардия | +27 |
Манюня | +25 |
Реквием каравану PQ-17. Мальчики с бантиками | +18 |
Наполеон | +14 |
Книга просто отличная! Исполнение - высший класс: матовая плотная бумага, крупный шрифт, великолепные иллюстрации. Книгу очень приятно держать в руках. Содержание на высоте, мой первый детектив. Воспоминания детства ожили с книгой.
- Мастер вы сказки рассказывать, начальник...
- Разве это плохая мечта, Муська?
Признаюсь сразу, о книге даже не подозревал, хотя и знал о существовании фильма с таким названием, до которого пока никак не доберусь (что теперь однозначно - решенный вопрос). Книга, как это и ясно из аннотации, рассказывает о становлении из деревенского парнишки Коленьки матерого волка уголовного розыска генерала Кондратьева. Охвачен очень большой исторический период - с осени семнадцатого до середины...
- Разве это плохая мечта, Муська?
Признаюсь сразу, о книге даже не подозревал, хотя и знал о существовании фильма с таким названием, до которого пока никак не доберусь (что теперь однозначно - решенный вопрос). Книга, как это и ясно из аннотации, рассказывает о становлении из деревенского парнишки Коленьки матерого волка уголовного розыска генерала Кондратьева. Охвачен очень большой исторический период - с осени семнадцатого до середины семидесятых годов прошлого столетия, сквозь книгу проносятся судьбы множества людей.
Читая книгу, к слову очень захватывающую и динамичную, словно оказываешься в музее.
Прогуливаясь по коридорам и мило улыбаясь смотрительницам, очаровательным старушкам, заботливо и строго оценивающих посетителей, пристально всматриваешься в экспонаты. Люди, отраженные в них, - такие же как мы: две руки, две ноги, одна голова. Они дружат и любят, ненавидят и предают, они знают счастье и горести. У них есть правда, они верят в светлое будущее и строят его. У них, у тех таких далеких и непонятных людей, есть такие же преступники и защитники закона.
Маша, пока будет разрыв между уровнем жизни отдельных людей - будут и преступления.
Музей со множеством залов и коридоров, с натянутыми под потолками яркими кумачовыми плакатами со стальными словами, порой грозными и жесткими, а иногда - наивными и непонятными.
Суд приговорил убийц к высшей мере социальной защиты. Все они были расстреляны.
Экспонаты покрыты мелкой сеткой морщинок и, несмотря на заботливый уход, теряют свою яркость красок и задорную молодость. Время чувствуется повсюду, древность тихими шагами крадется по коридорам...
Музей, как и всякое зеркало истории, - лишь ее отражение, но не сама история. Надеяться увидеть в отражении истину было бы наивно. Умело повернутое, оно покажет лишь одну сторону, спрятав все остальное.
Книга при всей своей односторонней наивности рассказывает о тех же ценностях, что необходимы и дороги сейчас: о вере, надежде и любви.
...
...
... плывем и плывем, дни проносятся, как звезды падают в южных морях. Хотя Вам наверняка при этих словах вспоминаются солнечные берега Крымского полуострова. Но в тех широтах звезды не срываются с той умопомрачительной скоростью, с какой они падают в натуральных южных, то есть лежащих в соседстве с экватором, морях. Ну да что это я, не писатель ведь, чтобы так об небесных телах разглагольствовать, они ведь нам очень полезны - по ним узнаем свое местоположение, а не любуемся ими.
А...
...
... плывем и плывем, дни проносятся, как звезды падают в южных морях. Хотя Вам наверняка при этих словах вспоминаются солнечные берега Крымского полуострова. Но в тех широтах звезды не срываются с той умопомрачительной скоростью, с какой они падают в натуральных южных, то есть лежащих в соседстве с экватором, морях. Ну да что это я, не писатель ведь, чтобы так об небесных телах разглагольствовать, они ведь нам очень полезны - по ним узнаем свое местоположение, а не любуемся ими.
А вот, что хотел я Вам написать. С адмиралом нашим секретарем едет известный в Петербурге писатель, самый, что ни на есть настоящий. Ходит по фрегату, с офицерами разговоры ведет, курит нещадно, на берег порывается, в каюте, говорит, тесно, да неустойчиво, а ближе к делу - раздумывает, то вода неспокойна, то жарко, то еще что. Но уж если сходит, то без подарков не возвращается - то шкатулкой одарит, то сигарой угостит, то другую вещицу подарит какую. А уж в кают-компании сколько разговоров-то. И так это преинтересно, так занятно, что слушаешь, раскрыв рот, будто сам на берег не сходил. И столько-то он подмечает в этих диких народах, что африканских ( с каким-то полем несеянным все сравнивает), что японских ( уж эти неразвитые японцы, ничего своего не имеют, все у китайцев прут). Говорит, одно хорошо - всюду настоящие люди приходят: и европейцы, и эти торгаши-американцы - приносят просвещение, науку, цивилизацию. Есть надежда, что настоящая жизнь придет в эти отдаленные края. Жаль только, что русские люди пока не всюду добрались, а то грустно без православных-то, без церковных луковок и вид не тот. Иван Александрович, умница, такой наблюдательный - всюду видит, что на родине лучше: и природа мягче, и люди добрее, и еда вкуснее, и чай наваристее, и сахар слаще. Хотя это и не удивительно, тут я с ним согласен, народы недалекие, вряд ли чего сами добьются, им, как детям малым, всюду подсказывать надо, всему научить необходимо.
Но говорят, что до конца плавания не утерпит - уж больно ленив барин. Корабельному делу не научен - говорит нашим языком, а понятия не имеет, адмирал в усы посмеивается да доклады правит по вечерам. Ну ничего, отправится в Петербург по суше, пересечет Расею с востока на запад, посмотрит ребятушек, мехами закупится, попутешествует наконец по стране нашей, империю посмотрит, глядишь, и книжку какую напишет. Ну а мы будем дело делать, не за потехой пришли на край земли, а по государственному делу - будем налаживать торговые и дипломатические отношения с ...
...
...
Как легко, оказывается, пошатнуть устоявшиеся знания о далекой-далекой Гражданской войне, которые, обласканные временем, округлились, пообтерлись и приобрели блестящую лакированную гладкость.
Герои войны, расположившиеся на зеленом (или красном, а может и белом) сукне в замысловатом пасьянсе, порывом яркого, лаконичного и глубокого языка, уносятся со стола, открывая, обнажая рваные дыры и жирные пятна постаревшей со временем ткани.
Простые слова, переливающиеся всеми цветами и сверкающие...
Герои войны, расположившиеся на зеленом (или красном, а может и белом) сукне в замысловатом пасьянсе, порывом яркого, лаконичного и глубокого языка, уносятся со стола, открывая, обнажая рваные дыры и жирные пятна постаревшей со временем ткани.
Простые слова, переливающиеся всеми цветами и сверкающие всеми гранями, вскрывают неприглядность, жестокость, несправедливость и отвратность братоубийственной войны. Да любой войны. "Солнце в закрытые глаза не входит!" - вот лозунг настоящего рыцаря революции: пьяного от насилия, обезумевшего от непонимания, захлебнувшегося в крови и слепого от смертей. И "цветовая" принадлежность ничего не меняет: правых в этой войне не было.
"Мы распорем веки и откроем глаза!" - звучит громко и сумасшедше, как "мы срубим сук, на котором сидим".
Сквозь выцветшую картину военачальников, рядовых бойцов-красноармейцев, простых людей, завертевшихся в вихре и сброшенных в бешеный водоворот, убийц и тех, кто просто "вымаливает у судьбы простое умение убивать", еле-еле, чуть видно, проступает правда. Правда, такая же неприглядная, как и война, и совсем не возвышенная, а лишь вызывающая непонимание, злобу, вражду и бесконечную ярость. Правда, за которой все отчаянно бегут, тщетно пытаясь ухватить свой кусок, зацепить свое, убивая и сшибая по пути всех, догоняющих свою... правду.
Совсем непростую книгу написал Исаак Бабель. Словно сухих поленьев в разгоревшийся костер подбросил, яркими искорками взметнув все мысли и сомнения...
Как легко, оказывается, пошатнуть устоявшиеся знания о далекой-далекой Гражданской войне, которые, обласканные временем, округлились, пообтерлись и приобрели блестящую лакированную гладкость.
Герои войны, расположившиеся на зеленом (или красном, а может и белом) сукне в замысловатом пасьянсе, порывом яркого, лаконичного и глубокого языка, уносятся со стола, открывая, обнажая рваные дыры и жирные пятна постаревшей со временем ткани.
Простые слова, переливающиеся всеми цветами и сверкающие...
Герои войны, расположившиеся на зеленом (или красном, а может и белом) сукне в замысловатом пасьянсе, порывом яркого, лаконичного и глубокого языка, уносятся со стола, открывая, обнажая рваные дыры и жирные пятна постаревшей со временем ткани.
Простые слова, переливающиеся всеми цветами и сверкающие всеми гранями, вскрывают неприглядность, жестокость, несправедливость и отвратность братоубийственной войны. Да любой войны. "Солнце в закрытые глаза не входит!" - вот лозунг настоящего рыцаря революции: пьяного от насилия, обезумевшего от непонимания, захлебнувшегося в крови и слепого от смертей. И "цветовая" принадлежность ничего не меняет: правых в этой войне не было.
"Мы распорем веки и откроем глаза!" - звучит громко и сумасшедше, как "мы срубим сук, на котором сидим".
Сквозь выцветшую картину военачальников, рядовых бойцов-красноармейцев, простых людей, завертевшихся в вихре и сброшенных в бешеный водоворот, убийц и тех, кто просто "вымаливает у судьбы простое умение убивать", еле-еле, чуть видно, проступает правда. Правда, такая же неприглядная, как и война, и совсем не возвышенная, а лишь вызывающая непонимание, злобу, вражду и бесконечную ярость. Правда, за которой все отчаянно бегут, тщетно пытаясь ухватить свой кусок, зацепить свое, убивая и сшибая по пути всех, догоняющих свою... правду.
Совсем непростую книгу написал Исаак Бабель. Словно сухих поленьев в разгоревшийся костер подбросил, яркими искорками взметнув все мысли и сомнения...
Пикуль - удивительный писатель. Каждое его произведение - это стрела в центре мишени, так замечательно метко он западает в сознание. Каждое произведение - это камень, брошенный в озеро, расплескивающий круги в месте падения, так его портреты, тончайшие и живые, близки и знакомы. Его книги - картинная галерея, с полотен которой сходят участники богатой истории огромной страны. И есть лишь одно произведение - о нем, о самом писателе, Валентине Саввиче Пикуле.
"Мальчики с бантиками" -...
"Мальчики с бантиками" - это не роман и не повесть. Всего лишь несколько разговоров вслух, вздохов-воспоминаний, выраженных в виде интервью. Читая уже не первый раз, заметил, что проникаюсь симпатией к разным людям. В детстве радовался и по-доброму завидовал юнге Савке, блокадному мальчику, выжившему, выдержавшему, нашедшему свой "истинный меридиан", компасной стрелкой вцепившемуся в него и снова ушедшему на войну.
"...И мальчишкам нельзя ни солгать, ни обмануть, ни с пути свернуть..."
А потом искренне восхищался стойкости, мужеству фронтовика юнги Эс Огурцова, рулевого эскадренных миноносцев, упрямо смотрящему на "север", к победе, "ложки меда в бочке победы".
Теперь же с большим уважением читал про "настоящего человека" Савву Яковлевича, не позволившего себе ни на мгновение усомниться в правильности своего курса, в истинности жизненного меридиана, не давшего слабины маленькому волчку своего гирокомпаса.
Сквозь страницы книги явственно проступила жизнь большого писателя, "последнего поэта эсминцев, Валентина Саввича Пикуля, словно это я записал за ним, словно это я и есть тот самый начинающий писатель, что однажды переступил порог: "Мне нужен юнга Огурцов"...
Пикуль - удивительный писатель. Каждое его произведение - это стрела в центре мишени, так замечательно метко он западает в сознание. Каждое произведение - это камень, брошенный в озеро, расплескивающий круги в месте падения, так его портреты, тончайшие и живые, близки и знакомы. Его книги - картинная галерея, с полотен которой сходят участники богатой истории огромной страны. И есть лишь одно произведение - о нем, о самом писателе, Валентине Саввиче Пикуле.
"Мальчики с бантиками" -...
"Мальчики с бантиками" - это не роман и не повесть. Всего лишь несколько разговоров вслух, вздохов-воспоминаний, выраженных в виде интервью. Читая уже не первый раз, заметил, что проникаюсь симпатией к разным людям. В детстве радовался и по-доброму завидовал юнге Савке, блокадному мальчику, выжившему, выдержавшему, нашедшему свой "истинный меридиан", компасной стрелкой вцепившемуся в него и снова ушедшему на войну.
"...И мальчишкам нельзя ни солгать, ни обмануть, ни с пути свернуть..."
А потом искренне восхищался стойкости, мужеству фронтовика юнги Эс Огурцова, рулевого эскадренных миноносцев, упрямо смотрящему на "север", к победе, "ложки меда в бочке победы".
Теперь же с большим уважением читал про "настоящего человека" Савву Яковлевича, не позволившего себе ни на мгновение усомниться в правильности своего курса, в истинности жизненного меридиана, не давшего слабины маленькому волчку своего гирокомпаса.
Сквозь страницы книги явственно проступила жизнь большого писателя, "последнего поэта эсминцев, Валентина Саввича Пикуля, словно это я записал за ним, словно это я и есть тот самый начинающий писатель, что однажды переступил порог: "Мне нужен юнга Огурцов"...
Мой генерал!
Довожу до Вашего сведения, что Вашим подчиненным был прочитан роман Е.В.Тарле "Наполеон". С должной тщательностью он воспроизводит Ваши победы на полях сражений, принесшие Вам настоящую мировую славу. Оценка действий французской армии под Вашим командованием, успехи победоносных маршалов, крепивших твердыню державы, достоверна и всесторонне подробна, с привлечением мнений современников и исследователей столь замечательного исторического периода. Ваша неоценимая роль в...
Довожу до Вашего сведения, что Вашим подчиненным был прочитан роман Е.В.Тарле "Наполеон". С должной тщательностью он воспроизводит Ваши победы на полях сражений, принесшие Вам настоящую мировую славу. Оценка действий французской армии под Вашим командованием, успехи победоносных маршалов, крепивших твердыню державы, достоверна и всесторонне подробна, с привлечением мнений современников и исследователей столь замечательного исторического периода. Ваша неоценимая роль в военном покорении Европы отражена на страницах книги с огромным уважением и почтением, полководческий гений описан увлекательно и поучительно, даже несмотря на известные поражения. Ваше дело и талант настолько велики и потрясающи, что стали предметами изучения и поклонения среди молодых офицеров даже вражеской армии. Ваше имя стало одним из символов победы и по сей день являет собой непререкаемый военный авторитет.
//Энсин Fandorin78//
Мой император!
С Вашего позволения докладываю о произведении, посвященном Вашему Императорскому Величию. Роман "Наполеон" подробнейшим образом рисует картину становления и возвышения Французской империи, грандиознейшего покорения Европы. Оценка внутренней политики объективна, хоть и несколько осуждающа вопреки поговорке о победителях. Влияние на покоренные народы побежденных держав, описываемое на страницах книги, восхищает своими масштабами и пугает своей жестокостью. Политические поражения разочаровывают настолько, что известные "сто дней Бонапарта" кажутся настоящим чудом. Даже не участвуя в описываемых событиях, читатель чувствует всенародную любовь и полнейшую причастность к происходящему. Книга ценна своей атмосферностью, несвойственной этому жанру: Ваше величие и воля подчиняют, Ваши враги и предатели вызывают ненависть и жажду мщения, а дни, проведенные Вами вдали от родины на острове Св.Елены поистине тоскливы.
Но поверьте моему слову, несмотря на закат Вашей звезды, имя Ваше бессмертно!
Viva La France!
Vive L'Empereur!
//Лейтенант Fandorin78//
Человека всегда манили (и манят) неизученные дали, неизведанные глубины и просторы. И всякий раз, сталкиваясь с неизвестностью, будь то пустота или бесконечность, свет или тьма, человек пытается оказать на это неизвестное какое-либо воздействие, совершенно не задумываясь о последствиях и допустимости таких воздействий, считая своей целью принцип перевода понятия "тайное" в "явное".
Будучи совершенно бессильными перед новой планетой герои книги, а я подразумеваю не только...
Будучи совершенно бессильными перед новой планетой герои книги, а я подразумеваю не только тех, кто оказался на станции, но и всех тех, кто был причастен к исследованию Соляриса, бессильны в тщетных попытках покорить свое открытие. Люди помимо умственного влияния стали оказывать физическое воздействие на неопределенность и бесконечность. Действия, подобные привычному, а подчас неоправданному покорению природы, помноженные на ограниченность знаний, и результат дают непрогнозируемый и неопределенный. Совершенно неясно, кто кого покорит в конечном итоге - читатель волен сам это разрешить.
Неоднозначная, загадочная, пугающая, таинственная... каких только эпитетов не удостаивалась книга. Все они верные, все они правильные. Станислав Лем, на мой взгляд, заглянул в бездонный колодец отношений человека и окружающего мира. Отношений, где не должно быть победителей и проигравших, эти понятия не рассматриваются в плоскостях взаимопонимания и взаимоуважения. Уносясь за мыслью автора столь далеко, нельзя забывать и о собственной планете: сколько еще неизученных далей, неизведанных глубин и белых пятен.
Человека всегда манили (и манят) неизученные дали, неизведанные глубины и просторы. И всякий раз, сталкиваясь с неизвестностью, будь то пустота или бесконечность, свет или тьма, человек пытается оказать на это неизвестное какое-либо воздействие, совершенно не задумываясь о последствиях и допустимости таких воздействий, считая своей целью принцип перевода понятия "тайное" в "явное".
Будучи совершенно бессильными перед новой планетой герои книги, а я подразумеваю не только...
Будучи совершенно бессильными перед новой планетой герои книги, а я подразумеваю не только тех, кто оказался на станции, но и всех тех, кто был причастен к исследованию Соляриса, бессильны в тщетных попытках покорить свое открытие. Люди помимо умственного влияния стали оказывать физическое воздействие на неопределенность и бесконечность. Действия, подобные привычному, а подчас неоправданному покорению природы, помноженные на ограниченность знаний, и результат дают непрогнозируемый и неопределенный. Совершенно неясно, кто кого покорит в конечном итоге - читатель волен сам это разрешить.
Неоднозначная, загадочная, пугающая, таинственная... каких только эпитетов не удостаивалась книга. Все они верные, все они правильные. Станислав Лем, на мой взгляд, заглянул в бездонный колодец отношений человека и окружающего мира. Отношений, где не должно быть победителей и проигравших, эти понятия не рассматриваются в плоскостях взаимопонимания и взаимоуважения. Уносясь за мыслью автора столь далеко, нельзя забывать и о собственной планете: сколько еще неизученных далей, неизведанных глубин и белых пятен.
К стыду своему признаюсь, книгу прочитал совсем недавно. И был очень удивлен тем, что в школе ее не преподают.
Одной из первостепенных задач литературы является воспитание - книга не должна быть прочитана и выброшена из памяти, не оставив там какого-либо следа. Есть книги, в которых главные герои - это идеализированные примеры для подражания.
"Как закалялась сталь" - именно такое произведение. Павкой Корчагиным не устаешь восхищаться и поражаться, откуда у человека столько силы,...
Одной из первостепенных задач литературы является воспитание - книга не должна быть прочитана и выброшена из памяти, не оставив там какого-либо следа. Есть книги, в которых главные герои - это идеализированные примеры для подражания.
"Как закалялась сталь" - именно такое произведение. Павкой Корчагиным не устаешь восхищаться и поражаться, откуда у человека столько силы, столько воли, столько желания жить и жить полезно. Вся его жизнь - это вихрь и ураган событий, людей. Читая про окружающих людей, легко запутаться в именах и характерах, выписанных не столь ярко и подробно. Но в свою короткую жизнь герой просто пролетел сквозь них, как искорка в ночи. Вокруг Павки много людей, как магнит он притягивает их к себе, - это и друзья, и соратники, и враги, и товарищи, и предатели. Метеором проносятся исторические события, закручивая жизнь в сложные узлы. И какой же молодец Павка, сумев найти в себе нечеловеческие силы, энергию, остался верен себе, своим принципам, своей идейности, остался настоящим, "стальным" Человеком.
Книга Островского может и устарела по своей идеологии, но остается такой же актуальной и нужной по своей человечности и "науке побеждать".
К стыду своему признаюсь, книгу прочитал совсем недавно. И был очень удивлен тем, что в школе ее не преподают.
Одной из первостепенных задач литературы является воспитание - книга не должна быть прочитана и выброшена из памяти, не оставив там какого-либо следа. Есть книги, в которых главные герои - это идеализированные примеры для подражания.
"Как закалялась сталь" - именно такое произведение. Павкой Корчагиным не устаешь восхищаться и поражаться, откуда у человека столько силы,...
Одной из первостепенных задач литературы является воспитание - книга не должна быть прочитана и выброшена из памяти, не оставив там какого-либо следа. Есть книги, в которых главные герои - это идеализированные примеры для подражания.
"Как закалялась сталь" - именно такое произведение. Павкой Корчагиным не устаешь восхищаться и поражаться, откуда у человека столько силы, столько воли, столько желания жить и жить полезно. Вся его жизнь - это вихрь и ураган событий, людей. Читая про окружающих людей, легко запутаться в именах и характерах, выписанных не столь ярко и подробно. Но в свою короткую жизнь герой просто пролетел сквозь них, как искорка в ночи. Вокруг Павки много людей, как магнит он притягивает их к себе, - это и друзья, и соратники, и враги, и товарищи, и предатели. Метеором проносятся исторические события, закручивая жизнь в сложные узлы. И какой же молодец Павка, сумев найти в себе нечеловеческие силы, энергию, остался верен себе, своим принципам, своей идейности, остался настоящим, "стальным" Человеком.
Книга Островского может и устарела по своей идеологии, но остается такой же актуальной и нужной по своей человечности и "науке побеждать".
Знаете, сложилось такое ощущение, что автор одновременно писал 3 книги:
1. Путеводитель по Голладнии середины XIX века для школьников.
2. Что-то вроде "Юности честное зерцало...", или наставления для подрастающего поколения.
3. В качестве отдушины душещипательный роман о бедных, но честных и благородных людях, который, возможно, автор собирался объединить с воспитательной книгой. Но времени до сдачи материалов издателю оставалось крайне мало, а потому данная часть осталась в виде...
1. Путеводитель по Голладнии середины XIX века для школьников.
2. Что-то вроде "Юности честное зерцало...", или наставления для подрастающего поколения.
3. В качестве отдушины душещипательный роман о бедных, но честных и благородных людях, который, возможно, автор собирался объединить с воспитательной книгой. Но времени до сдачи материалов издателю оставалось крайне мало, а потому данная часть осталась в виде набросков общей сюжетной линии.
Видимо, в какой-то момент эти рукописи смешались, разбирать их никто не стал, так их и издали.
О нет, я не против литературы, которая должна пробуждать в людях доброе, светлое, вечное! И даже не против таких наивных, но добрых сюжетов! И я с огромным интересом читала те части книги, где описывается Голландия, ее достопримечательности, обычаи, нравы!
Но я абсолютно уверена, что в данном произведении все эти составляющие соединены "топорно". Кроме того, образы героев до неприличия скучны, неестественны и схематичны.
Или я книгу прочитала не в том настроении? Или не в том возрасте?
Знаете, сложилось такое ощущение, что автор одновременно писал 3 книги:
1. Путеводитель по Голладнии середины XIX века для школьников.
2. Что-то вроде "Юности честное зерцало...", или наставления для подрастающего поколения.
3. В качестве отдушины душещипательный роман о бедных, но честных и благородных людях, который, возможно, автор собирался объединить с воспитательной книгой. Но времени до сдачи материалов издателю оставалось крайне мало, а потому данная часть осталась в виде...
1. Путеводитель по Голладнии середины XIX века для школьников.
2. Что-то вроде "Юности честное зерцало...", или наставления для подрастающего поколения.
3. В качестве отдушины душещипательный роман о бедных, но честных и благородных людях, который, возможно, автор собирался объединить с воспитательной книгой. Но времени до сдачи материалов издателю оставалось крайне мало, а потому данная часть осталась в виде набросков общей сюжетной линии.
Видимо, в какой-то момент эти рукописи смешались, разбирать их никто не стал, так их и издали.
О нет, я не против литературы, которая должна пробуждать в людях доброе, светлое, вечное! И даже не против таких наивных, но добрых сюжетов! И я с огромным интересом читала те части книги, где описывается Голландия, ее достопримечательности, обычаи, нравы!
Но я абсолютно уверена, что в данном произведении все эти составляющие соединены "топорно". Кроме того, образы героев до неприличия скучны, неестественны и схематичны.
Или я книгу прочитала не в том настроении? Или не в том возрасте?
В свое время творчество Василия Яна было очень популярным и востребованным. Потом интерес несколько поугас, но нынче снова монгольское нашествие глазами советского писателя стало интересно, книги стали переиздавать и порой в метро можно увидеть молодых людей с томиком в яркой обложке. Завидуя им всей душой, решился и я перечитать "Чингисхана". Брался за это дело с некоторым трепетом и даже боязнью. Боязнью разочароваться. Но первые главы быстро развеяли все страхи - чтение настолько...
В свое время творчество Василия Яна было очень популярным и востребованным. Потом интерес несколько поугас, но нынче снова монгольское нашествие глазами советского писателя стало интересно, книги стали переиздавать и порой в метро можно увидеть молодых людей с томиком в яркой обложке. Завидуя им всей душой, решился и я перечитать "Чингисхана". Брался за это дело с некоторым трепетом и даже боязнью. Боязнью разочароваться. Но первые главы быстро развеяли все страхи - чтение настолько...
Очередное путешествие в детство с небольшим портфельчиком жизненного опыта и капелькой знаний, приобретенных после первого давнего прочтения книги. О книгах, понравившихся, полюбившихся, завороживших своей историей, покоривших детское сердце, трудно говорить как-то критически, потому что, оглядываясь в прошлое, видишь себя мальчишкой, завороженно читающим про себя, словно заглядывающего в зеркало своей души. Наверное у каждого была своя Швамбрания, у меня - точно была, целый атлас выдуманного...
А сейчас странички атласа постарели, покрылись морщинистым желтоватым налетом, но все равно готовы рассказать, что волновало создателя этого материка в то или иное время, какое событие, книга, газета, передача, известие нашло отражение в этой никому неведомой стране.
Знания из портфеля, заплечный опыт выступают призмой прочтения, смотря через которую улыбаешься своим воспоминаниям, впечатлениям, но эта же призма позволяет по-новому взглянуть на жизнь героев книги вне Швамбрании, ту жизнь, что была тогда не так уж интересна со своими взрослыми проблемами. Но она не оставила в покое мальчишек, втянула в свой водоворот, втолкнула в очередь постоянно возникающих вопросов: национальности, социальности, политика, война, образование, советы, манифесты, митинги, классовость и прочее-прочее, столь непонятное детям. А сейчас это интересно, сейчас важна история человеческая на фоне истории человечества, потому и примечательны такие вот приветы из детства с совсем недетскими рассказами.
Очередное путешествие в детство с небольшим портфельчиком жизненного опыта и капелькой знаний, приобретенных после первого давнего прочтения книги. О книгах, понравившихся, полюбившихся, завороживших своей историей, покоривших детское сердце, трудно говорить как-то критически, потому что, оглядываясь в прошлое, видишь себя мальчишкой, завороженно читающим про себя, словно заглядывающего в зеркало своей души. Наверное у каждого была своя Швамбрания, у меня - точно была, целый атлас выдуманного...
А сейчас странички атласа постарели, покрылись морщинистым желтоватым налетом, но все равно готовы рассказать, что волновало создателя этого материка в то или иное время, какое событие, книга, газета, передача, известие нашло отражение в этой никому неведомой стране.
Знания из портфеля, заплечный опыт выступают призмой прочтения, смотря через которую улыбаешься своим воспоминаниям, впечатлениям, но эта же призма позволяет по-новому взглянуть на жизнь героев книги вне Швамбрании, ту жизнь, что была тогда не так уж интересна со своими взрослыми проблемами. Но она не оставила в покое мальчишек, втянула в свой водоворот, втолкнула в очередь постоянно возникающих вопросов: национальности, социальности, политика, война, образование, советы, манифесты, митинги, классовость и прочее-прочее, столь непонятное детям. А сейчас это интересно, сейчас важна история человеческая на фоне истории человечества, потому и примечательны такие вот приветы из детства с совсем недетскими рассказами.
История становления личности - тема всегда интересная и практически никого не оставляет равнодушным. Умело рассказанная, эта история может стать второй кожей читателя, привлекательной одежкой, примеряемой перед зеркалом. Взгляд на поступки и мысли героя, а вместе с ним и автора, сквозь призму собственных суждений - дело увлекательное и заманчивое, хоть и таит в себе немалые подвохи и трудности. Объективность легко меняется на субъективность, легко и непринужденно замыливаясь в свете симпатии...
Героя книги сложно назвать идеальным, да и не является он таковым, и, что немаловажно, не нуждается в такой оценке. Его жизнь - напряженная, сложная, неоднозначная, неоднородная - захватывает и не отпускает. Он, как случайно выросший среди толпящихся полевых трав и цветов подсолнух, вырвавшийся вверх, к солнцу, необычный и чужой среди окружающих, новых ему людей. Ему искренне сопереживаешь и жалеешь, что нет рядом учителей, помощников и соратников: кто-то не оказался рядом, а кого-то он, ослепший, оттолкнул и не принял. За него безумно обидно, что возвысившись надо многими, оказался под палящими и сжигающими лучами солнца, к которому так рвался. Упорство, сила, воля, твердость в достижении целей Мартина восхищают и зажигают внутри порывы к действиям, вот только завеса глубокого и беспросветного одиночества - этого удела всех талантливых людей - перекраивает светлые качества, превращая их в упертость, самонадеянность, высокомерие, слепоту и слабость.
Окружающие его люди, как полевые цветы вокруг ребенка солнца, не так ярки, не так высоки. Но Мартин своим бездействием так и не смог окружить себя или найти такое окружение, где он был бы "своим парнем". Вернее не так: где был своим - убежал, где можно было найти или увидеть - не искал и не видел. Утонув в своих идеях, упрямо толкая себя к ним, Мартин превратился в машину с бронированным панцирем, сгорая в лучах собственных идей и собственного "Я", а достигнув, доплыв до намеченного берега, понял, что остался (опять же, видя все вокруг, как свое отражение в зеркале) совершенно один, надо всем окружающим, совершенно непонятый никем, потерявший свою нить в жизни, покинутый даже мальчишкой в широкополой шляпе.
Талант писателя, думается мне, заключается в том, чтобы не заставить читателя посмотреть внутрь выдуманного героя, не вынудить думать мыслями персонажа, а в том, чтобы, сопереживая и соприкасаясь с идеей автора, заглянуть в себя, встряхнуть все застоявшееся и залежавшееся внутри себя.
Вот после книги "Мартин Иден" в голове, в мозгах все бурлило и перекатывалось, как в калейдоскопе. А это дорогого стоит, не правда ли?
Спасите наши души!
Мы бредим от удушья.
Спасите наши души,
Спешите к нам!
Услышьте нас на суше -
Наш SOS все глуше, глуше,
И ужас режет души напополам!
Какая книга досталась мне в рамках нынешнего флешмоба. Оценить, честно говоря, тяжело. Не потому, что многие описываемые сцены не всегда приятны, а порой просто отвратны, взгляду, слуху и другим чувствам. Не потому, что порой автор слишком приподнимает шторы, обнажая то, что должно бы быть прикрытым, словно котенка за шкирку тыча в...
Мы бредим от удушья.
Спасите наши души,
Спешите к нам!
Услышьте нас на суше -
Наш SOS все глуше, глуше,
И ужас режет души напополам!
Какая книга досталась мне в рамках нынешнего флешмоба. Оценить, честно говоря, тяжело. Не потому, что многие описываемые сцены не всегда приятны, а порой просто отвратны, взгляду, слуху и другим чувствам. Не потому, что порой автор слишком приподнимает шторы, обнажая то, что должно бы быть прикрытым, словно котенка за шкирку тыча в лужу.
Надо признаться, Симмонс выступил в роли очень жестокого по отношению к читателю автора. Не спрашивая соизволения, не гнушаясь методами, ни на миг не выпуская из цепких словесных оков, не давая зажмуриться, топит в пучине совей фантазии, не пуская к поверхности, глотнуть воздуха, увидеть свет, почувствовать тепло. Холод, страшный, бесконечный холод вырывается со страниц, жутким своим дыханием замораживая волю, словно лед - полынью, запечатывая сознание, и без того стынущее от страха. Картины, одна другой страшнее, сменяют друг друга, пугают своим колоссальным реализмом, и это тоже испытание - пережить и прожить за одну книгу сразу несколько жизней, будучи насильно запихнут в чужие шкуры.
Скажу прямо, последнюю страницу перелистнул с облегчением, настолько тяжело было постоянно находиться в окружении кромешного страха и отчаяния, тьмы и холода - соседей далеко не из приятных. Книга, посвященная полярной экспедиции - сопутствующая работа просто огромна, что не может не восхищать, - как кристаллик льда, зацепила каждой своей гранью, каждым героем, каждым днем, да так, что оторваться было невозможно, хотя порой и зубы скрипели, и мурашки бегали, и дыхания не хватало.
Вот вышли наверх мы,
Но выхода нет!
Ход полный на верфи,
Натянуты нервы.
Конец всем печалям,
Концам и началам,
Мы рвемся к причалам
Заместо торпед!
Эта книга подобна страшному, липкому обволакивающему сну от которого просыпаешься в холодном поту и потом еще долго не можешь заснуть (только не подумайте, что книга ужасна. Нет, ужасает то, что автор в этой книге описывает). И главные герои этого кошмара - дети. Хотя, дети ли? На мой взгляд, Голдинг использовал образ детей как метафору. Ведь дети - это отсутствие собственного жизненного опыта, и наличие опыта взрослых ("моя бабушка сделала бы так-то.."). В детском коллективе быстро и...
В "Повелителе мух" можно увидеть множество смыслов, уровней, граней. А потому книга долго "не отпускает". Читать обязательно.
Читать! Читать всем! Читать учителям, чтобы помнили как важно их участие в жизни их подопечных, читать родителям, чтобы за повседневными проблемами о хлебе насущном не забывали разговаривать со своим чадом, читать детям, чтобы не допускать подобного зверства в своей жизни!
Эта книга захватывает и не отпускает. Не отпускает даже тогда, когда перевернешь последнюю страницу; не отпускает и на следующий день, когда начинаешь читать другую книгу. Мысли непременно возвращаются в этот маленький...
Эта книга захватывает и не отпускает. Не отпускает даже тогда, когда перевернешь последнюю страницу; не отпускает и на следующий день, когда начинаешь читать другую книгу. Мысли непременно возвращаются в этот маленький осенний городок, где разразилась трагедия, трагедия многими незамеченная, но от этого не менее ужасная, потому что произошла с детьми.
Дикая, животная жестокость их пугает. Но при этом нестерпимо жалко. Всех. И Ленку, и Димку, и Железную Кнопку, и Рыжего, и даже Шмакову. Да, я им всем сочувствую, потому что они как слепые котята, ничего вокруг себя не видят. Их кругозор мал, а понимание жизни и того меньше. Все, что не похоже на них самих чужеродно, страшно, а значит - враждебно. Таким существом оказалась Ленка - слишком наивная, слишком неуклюжая, слишком добрая и доверчивая для мира в который она попала, а самое главное - не умеющая и не желающая к этому миру приспосабливаться. Этим детям никто не захотел помочь разобраться, никто не подсказал, что "другое" - не значит плохое. И из-за этого на взрослых накатывает раздражение и даже сиюминутная злость. Как?! Как можно так увлечься какими-то картинами и не заметить, что твоя собственная внучка превратилась в загнанного зверька?! Как можно не заметить, что в твоем классе совершенно нездоровая атмосфера и дети не умеют общаться между собой? Ох, как я была зла на этих взрослых, когда вместе с Ленкой вновь и вновь переживала весь этот кошмар! А если бы Ленка была не столь сильной личностью? Если бы ее сломали? Страшно подумать, но подобная ситуация могла закончится суицидом.
Но, этого не произошло, и повесть оставляет светлый след на душе. Взрослые "прозревают", и может быть, даже больше не допустят подобного. Но самое главное - это раскаяние детей. Потому что они только начинают жить, потому что их души еще не очерствели и они способны усвоить такой урок жизни, потому что они смогли написать: "Чучело, прости нас!"
Браво Железниову! Браво за пронзительную историю! Браво за характеры героев, которые так логичны! Браво за "открытые" истории своих героев. Ведь мы можем додумывать - почему отец Рыжего не живет с семьей, что так претит Железной Кнопке в своей матери, что стало с Ленкой и ее дедом, и стала ли вся эта история уроком для ее участников. Браво, Железников, браво!
"Имя твое не забыто, подвиг твой бессмертен..."
Об этой книге довольно непросто что-то говорить. Кажется, что все пришедшие на ум слова не сумеют описать тех чувств, что захлестнули с последними страницами книги. Книги бесспорно очень спорной и очень противоречивой. Книги, пусть и основанной на реальных событиях, но все же художественной, где в угоду авторскому замыслу что-то может и должно быть изменено, где-то приукрашено, где-то скрыто за молчанием писателя.
Так получилось,...
Об этой книге довольно непросто что-то говорить. Кажется, что все пришедшие на ум слова не сумеют описать тех чувств, что захлестнули с последними страницами книги. Книги бесспорно очень спорной и очень противоречивой. Книги, пусть и основанной на реальных событиях, но все же художественной, где в угоду авторскому замыслу что-то может и должно быть изменено, где-то приукрашено, где-то скрыто за молчанием писателя.
Так получилось, что читал позднюю редакцию романа. Ту, что ругал Симонов, но включивший ее в серию книг о Великой Отечественной войне. Ту, в которой появились новые герои, новые сюжетные линии и, наконец, появилась столь важная и столь недостающая в изначальном произведении руководящая и направляющая роль партии. Скажу честно - главы "новой редакции" видны сразу, как капля вишневого варенья на кипельно белой скатерти. На фоне таких живых ребят, да что ребят - детей, живых и настоящих, режуще выделяются картонной непрорисованностью, вычурной отстраненностью "руководящие кадры произведения". Очень сильное произведение безусловно проиграло и потеряло после такой редактуры, и, как мне кажется, недостающая партийность лишь покрыла густым слоем номенклатурности, если так можно выразиться.
Можно сколь угодно ругать и поливать грязью подвиг советского народа в этой войне, можно клеветать на Александра Матросова и Зою Космодемьянскую, Николая Гастелло и Александра Маринеско, но отнять Победу, выстраданную всеми и каждым, отнять ее нельзя. И, если при виде монумента героям Молодой гвардии в горле почему-то чувствуется какой-то противный комок, а в глаза словно песок бросили, то это свидетельствует о памяти человеческой и людской благодарности.
Россия начала двадцатого столетия была похожа на израненное в схватках и больное животное, охваченное лихорадкой пожарищ, не в силах зализать свои раны. Терзаемая врагами, неоправившаяся после "маленькой победоносной войны", непришедшая в себя после первой революционной простуды, страна втянулась в никому ненужную мировую войну, так и не ставшую второй отечественной. Пылая в жару, вышла на морозный воздух и леденящий ветер - такое не выдержит и самый крепкий организм...
В такой-то...
В такой-то нерадостной обстановке оказались люди, простые люди, со своими взглядами, принципами, интересами. Искренне радуясь очистительной речной волне, омывшей гранитные набережные, они не заметили, что вместе с водой пришла грязь и мусор, что волна и не думает отступать, затопляя и захватывая улицы.
Удивительное произведение. Откровенное и искреннее. Трагичное и обидное. Обидно за человека, не увидевшего, не разглядевшего бурного всепоглощающего водоворота. Не сумевшего приспособиться к изменяющейся обстановке, зацепившись за несущееся мимо бревнышко. Человека, эгоистичного и губительного для окружающих своей слепотой, так и не нашедшего своего места, в конечном счете потерявшего и себя, и любимых. Человека симпатичного, которому хочется подсказать, помочь, увести, спрятать, спасти, вытащить из такой ненадежной бумажной раковины. Человека, своим существованием выразившего горечь и боль многих, не сумевших решиться и решить. Многих, ставших инородными телами в организме своей родины и болезненным гноем изгоняемых из него.
История, мясорубкой перемоловшая весь народ, никого не пощадила, никого не пропустила: кого-то красным фаршем, а кого-то жилами на ножах. И тех, кто боролся, и тех, кто защищался, и тех, кто убегал, и тех, кто не принял. Оставаясь в отстранении, не принимая потока за силу, способную захлестнуть, нельзя ручаться за милосердие стихии.
Волнующее и будоражащее произведение, гремящее своей глубиной и оглушающее своей искренностью.
Главный вопрос, возникший по прочтении романа, был: "О чем же она, эта книга?" Попробовав разобраться, как-то проанализировать, разложить по полочкам, заблудился, заплутал окончательно в бесконечных и нескончаемых лабиринтах, где олимпийские боги, грозные и жестокие, всячески стараются еще больше все запутать, где в тенях углов прячутся коварные враги и завистники.
О гетере ли? Думается мне, что вряд ли. Женщин, подобных Таис, в Элладе было немало. Судьбы их не менее увлекательны и...
О гетере ли? Думается мне, что вряд ли. Женщин, подобных Таис, в Элладе было немало. Судьбы их не менее увлекательны и разнообразны. А Таис, личность мифическая, и как исторический персонаж не всегда реальна.
О жене македонского генерала? А была ли Таис женой, хранительницей семейного очага? Для кого-то она стала очередной победой, для кого-то - несбыточной мечтой, для кого-то - небесным созданием и Музой, это да. А вот женой - не увидел, не поверил.
О философе, к которому тянутся другие мудрецы? Таис вряд ли могла оценить силу и глубину своего ума, пытливого и тянущегося к пламени знания, как цветок тянется к солнцу. Для нее ответы на свои вопросы гораздо важнее, чем сами вопросы. Для нее люди важнее ответов.
О матери ли? Но Таис на современный взгляд уделяла детям совсем мало внимания. Няни, учителя были ближе чем мать, занятая царскими церемониями и встречами.
Видится мне, что Иван Ефремов создал книгу, большой и очень интересный роман, о Женщине, способной быть и женой, и подругой, и матерью, и философом, и воительницей, и жрицей, и богиней, и Музой. Женщине - первой среди равных - в разные времена прошедшей через блеск и грязь, овации и унижения, легендарной и приземленно живой, незаметной и необходимой, по-ученически глупой и равной среди мудрейших, слабой и сжигающей города. О женщине, словно в драгоценностях, среди блистающей античности, среди холодных богинь и героического ореола побед первого среди Мужчин, так и не сумевшего затмить Её.
Настала ночь. Перевернута последняя страница. Усталый взгляд переносится на открытый блокнот, в который, вооружившись остро отточенным карандашом, скурпулезно занес таблицы с именами, схемы событий и связей, версии и подозреваемых.
Чувство холодного опустошения и липкого страха наполняет сознание. Животного страха перед неизведанным и непонятным, словно перед землетрясением трясутся все поджилки.
Места преступления осмотрены, свидетельские показания получены и изучены, в голове оформилась...
Чувство холодного опустошения и липкого страха наполняет сознание. Животного страха перед неизведанным и непонятным, словно перед землетрясением трясутся все поджилки.
Места преступления осмотрены, свидетельские показания получены и изучены, в голове оформилась четкая картина: кусочки разгадки из бесформенной кучи сложились в осознанную фигуру. Казалось бы – все ясно, тайна стала явной, можно успокоиться, расслабиться, выпить чашечку чая. Но…
Госпожа Кристи снова посмеялась над тщетными усилиями раскрыть свой секрет (думаю, делает она это не в первый и не в последний раз). Всего лишь подвинув █████, она разрушила, как карточный домик, все стройно выстроенные умозаключения.
Темнота прячется в углах комнаты… Тусклый свет лампы падает на страницы блокнота, отчаянно перечеркнутые и смятые…
Кхм... Даже не знаю... Не удержался и... прочитал-таки "Манюню". Долго собирался с мыслями - книга все же девчачья, но решился.
Открыв первую страничку попал в свое детство. Да, оно было несколько позже. Да, оно было среди мальчишек (хотя и девчонки у нас в компании тоже были). Да, оно было совсем в другой местности (я бы даже сказал - местностях). Все это так. Но... Ничего не поделаешь - детство есть детство. И оно было точно таким же - бесшабашным, отчаянным, любопытным, совсем...
Открыв первую страничку попал в свое детство. Да, оно было несколько позже. Да, оно было среди мальчишек (хотя и девчонки у нас в компании тоже были). Да, оно было совсем в другой местности (я бы даже сказал - местностях). Все это так. Но... Ничего не поделаешь - детство есть детство. И оно было точно таким же - бесшабашным, отчаянным, любопытным, совсем непонятное этим взрослым, и так похожее на лимонад - шупучее, искристое, сладкое. Эээх) Но не обо мне речь)
Книжка удивила - своим языком, своей похожестью на любимые "Денискины рассказы" (правда из "другого" лагеря), но при всем при этом своей взрослостью: порой замечал за собой, что задумывался, вспоминал своих друзей, которые остались где-то там в детстве (детство мое прошло в разных местах, школ было поменяно несколько). И книга очень точно передала именно эту атмосферу - детского взгляда на столь "понятные" вещи взрослого мира. А уж описаниях природы, запахов, вкуса блюд не стоит упоминать, думаю каждый их ощущал)
Так что, книжка оказалась просто прелестной находкой и открытием для меня - спасибо всем, кто мне ее посоветовал)))
Не знаете, что почитать?