Лучшие рецензии автора | Рейтинг |
Мои первые английские слова. 333 карточки | +337 |
Праздник непослушания | +261 |
Вверх по лестнице, ведущей вниз | +235 |
Попробуй, повтори! Русские скороговорки | +171 |
Басни | +164 |
Увидел в новинках книгу, привлекшую симпатично-аляповатым рисунком на обложке, и решил ознакомиться. Тем более, что для этого совершенно не обязательно бежать в магазин, поскольку текст далеко не новый: уже более полувека в широком доступе (в советское время публиковался и в одном из «толстых» журналов, и в собраниях сочинений, и даже выходил отдельной книгой), есть он, разумеется, и в интернете. Одолел за несколько часов.
Ну что сказать – очередная автобиография, ничем особенно не...
Ну что сказать – очередная автобиография, ничем особенно не выделяющаяся из огромного ряда произведений этого жанра. Как и в подавляющем большинстве подобных книг, здесь довольно интересное начало, рассказывающее о детских годах, однако чем дальше продвигаешься по тексту, тем скучнее становится, так как уходит широта обобщения и постепенно от картин детства, которые могут быть интересны многим, (все мы, в общем-то, входим в мир одним путем и сталкиваемся с близкими проблемами), читатель перемещается в очень частную историю жизни конкретного человека. Поэтому чем дальше читаешь повесть, тем менее она интересна, тем сильнее мысль: «а мне что за дело до всего этого?»
Уже начиная с приезда из провинциального уездного городка под Воронежем в Петербург, знакомства со Стасовым, Репиным, Глазуновым и другими людьми искусства книга почти полностью теряет способность обобщать факты реальности. Слишком уж много тут того, что рассказывает не о том, как устроен мир (на примере жизни героя), а излагает лишь историю самого героя, а это уже информация, интересная далеко не всем.
Сам Маршак, несколько противореча себе, писал в одном письме, что «В начале жизни» – это «не мемуары, а попытка увидеть себя на фоне пережитой эпохи (или эпох) и проследить почти неуловимые переходы от возраста к возрасту», а в другом сообщал, что в этой книге ему «хотелось передать колорит времени, и это было главной моей задачей». На мой взгляд, получились именно мемуары, к которым мало что добавилось. Есть, конечно, какие-то моменты, отражающие эпоху, но сказать, что в данном полотне, как в капле воды, отразилось время – это сильный перебор.
Мне все-таки больше нравятся такие произведения, где помимо рассказа о том, как жил человек, вложено какое-то обобщающее знание о жизни, и именно оно обогащает автобиографический слой повествования, делая прочтение книги значимой ступенькой в постижении действительности. И таких книг немало, например, «Вечер у Клэр» Гайто Газданова, трилогии Горького («Детство» «В людях, «Мои университеты») или Толстого («Детство», «Отрочество», «Юность»), «Детские годы Багрова-внука» Аксакова, «Времена» Осоргина, «Лето Господне» Шмелева и немало других. «В начале жизни» же, к сожалению, не могу поставить в ряд подобных образцов.
Вердикт: Читать эту книгу стоит, на мой взгляд, в двух случаях: либо при большом интересе к личности Самуила Яковлевича, либо при интересе к эпохе, в которую он жил, причем отдавая себе отчет, что это не широкий охват и глубокое осмысление, а просто одно из многих, многих и многих свидетельств очевидца, который писал о себе, и только фоном - об эпохе.
[рецензия написалась настолько … специфическая, (уж больно далеко меня в ней унесло в сторону от самой книги), что почти два года лежала на «рабочем столе», и я все никак не мог решить, надо ли ее выкладывать сюда или нет. Сегодня, расчищая место на компьютере, решил все же выложить, хотя, скорее всего, зря.]
«Любовь к ботанике» увидел случайно, когда был в гостях у знакомых – изящная книжечка, размером с небольшой блокнот, сразу привлекла внимание. Пролистал ее и был очарован – такая...
«Любовь к ботанике» увидел случайно, когда был в гостях у знакомых – изящная книжечка, размером с небольшой блокнот, сразу привлекла внимание. Пролистал ее и был очарован – такая прелесть. Так что, казалось бы, вердикт однозначный: если любите книги и можете позволить себе их приобретать безболезненно для бюджета в большом объеме, то обязательно купите это великолепие, пока тираж не распродан. Однако почти сразу меня начала точить одна мысль, которая ничуть не ослабела по прошествии нескольких месяцев. Мысль эта, в общем-то, совсем не о книге, а о том жизненном контексте, в который она попадает.
«Любовь к ботанике» – это подборка стихов разных авторов, с приложенными к ним иллюстрациями, на которых изображены произведения искусства разных стилей и эпох, затрагивающих тематику стихотворения. Все это подано с просто-таки блистательным флером необязательности, будто из гигантской сокровищницы мировой культуры небрежным движением зачерпнули горсть драгоценных камней и с изящной легкостью (мол, у нас такого еще хоть пруд пруди) рассыпали перед нашими глазами.
В отличие от большей части художественных альбомов, «Любовь к ботанике» не является научно-просветительским трудом, это подчеркнуто нерациональная (хотя и, безусловно, очаровательная) безделица, которая предлагает читателю забыть обо всем, что происходит вокруг и насладиться красотой и гармонией в чистом виде. Казалось бы, что тут такого? Почему бы и нет? Но такая книга становится подобной дорогому ювелирному украшению, абсолютно бесполезному с практической точки зрения, но обладающему большой притягательной силой и тратить на подобное можно лишь абсолютно ЛИШНИЕ деньги, когда все витальные потребности уже не только удовлетворены, но и неоднократно перекрыты. И этично ли совершать такие траты, то время как у многих и многих людей вокруг крайне остро стоит вопрос удовлетворения самых первичных потребностей – в еде, в одежде, в лекарствах.
И еще одна параллель возникла: много лет читал одно автомобильное издание, где была рубрика «Примеряем на себя», в которой разные люди брали на день-два автомобиль, а потом писали, каково быть его владельцем, какие они видят в нем плюсы и минусы и хотелось бы им иметь такую или нет. Так вот, примеряя дорогущий спортивный Porsche 911, автор одного из отзывов сказал, что в нашей стране, где столько людей живет за чертой бедности, просто неприлично ездить на таком вызывающе непрактичном и безумно дорогом автомобиле. При этом сама машина – безусловный шедевр инженерного искусства – ни в чем не виновата, но она становится признаком нездоровой кастовости общества. И если честно рассудить, то покупка за полтысячи книги размером с блокнот – это явление того же ряда, что и приобретение запредельно дорогой непрактичной спортивной машины, или бриллиантового колье за десятки тысяч долларов.
Обычно книга по искусству является в первую очередь научным трудом или выполняет просветительскую функцию и это сразу снимает вопрос о ее нужности и дает веское оправдание и для ее издания, и для покупки, а тут перед нами островок чистого гедонизма, беззаботно предаваться которому не то чтобы вот прямо уж безнравственно, но как-то … неправильно. И я, конечно, не о том, что надо срочно начинать мерить искусство пользой обществу и запрещать все, что этой пользы явно не несет (это уже неоднократно пробовали и ничем хорошим для искусства это не закончилось), однако и полное отсутствие нравственного стержня тоже ни к чему хорошему не вело (в этот раз страдало уже общество, и Серебряный век русского искусства сделал для русских революций ничуть не меньше, чем бездарное руководство страны и революционеры.
Конечно, непросто удержаться на той грани, где искусство было бы нравственным, не превращаясь при этом в агитку, и показывало бы мир индивидуализированно, но сваливаясь в солипсизм, но если к этой грани не стремиться, то мы неизбежно приходим к тому, «…что нашу культуру наша страна сочтет в один прекрасный день роскошью, которой она не может себе позволить, и что даже мы, кем они пока добродушно гордится, предстанем ей в один прекрасный день дармоедами и лодырями, а то даже шарлатанами и врагами…» Герман Гессе «Игра в бисер» (из письма Йозефа Кнехта).
Вот такие мысли возникли у меня в голове после листания этой, безусловно, отличной, но вызывающе (да что там «вызывающе» - просто кричаще) непрактичной книги.
[еще раз отмечу, что, возможно, все написанное выглядит глупо, поскольку повод, казалось бы, не подходящий (подумаешь, какая-то книга), но что поделаешь – возникли именно эти мысли и я их озвучил. А чтобы расставить все точки над «i», скажу, что себе «Любовь к ботанике» я не удержался и купил].
Очередная книга из тех, на которые я обратил внимание, читая отзывы на «Лабиринте». Купил и прочел дочке за 5-6 вечеров (в книге 230 страниц текста, набранного довольно убористым шрифтом). Книжка – подлинный продукт 19-го века, когда никто никуда не спешил и потому повествование развивается неторопливо, персонажи описываются со всеми подробностями, а в конце героев ждет полный беспримесный хеппи энд. В книге с феноменальной по своей наивной непосредственности выражена мысль о том, что...
Автор книги живет в своем, оторванном от реальной жизни мире, прямо так и чувствуется с той стороны печатного листа пишущая наивная институтка, в представлении которой чуть ли не булки на деревьях растут. Взять, например, такую деталь, как питомец главной героини - это голубая цапля, живущая у нее дома. В реальности это совершенно невозможно, так как она загадит все вокруг, но в романтическом мире писательницы птица – это просто необычный аксессуар, отличающий героиню от окружающих, а аксессуар – не может гадить.
Или в конце книги героиня обретает деда, который, конечно же, фантастически богат, и с помощью его денег благодетельствуются все знакомые, с которыми девочка сдружилась за время своих бедствий. Богатый дедушка выступает в роли этакой доброй феи, он только что не светится от доброты, в то время как понятно, что человек, наживший большой капитал, должен бы обладать несколько иным характером, но книга не о достоверных психологических типах, это фантазии далекого от прозы жизни человека, и в этой своей фантазийности получилась пусть наивное, но очень цельное и гармоничное произведение. В книге немало печального – умирают родители девочки, есть пронзительные сцены, особенно на пике несчастий, когда злая тетка выгоняет девочку на холод просить подаяние. Однако присутствующие в книге обязательные благородные, абсолютно чистые и безупречные люди берут верх, и после встречи с ними у героини все становится хорошо, как и должно быть в подобных книгах.
Вердикт: «Леди Джейн» - это милая сентиментальная вещица, родственная творениям Лидии Чарской, Френсис Бернетт, Элинор Портер, Эдит Несбит, Йоханны Спири и другим подобным. Если книги этих авторов вызывают у вас позитивные эмоции, то смело можно читать и повесть Сесилии Джемисон, она ничем не хуже. Во время чтения я будто вернулся в детство, когда было «проглочено» много подобных повестей, написанных простым и доступным языком, с добротными карандашными иллюстрациями, с четким разделением героев на хороших и плохих, с ясным представлением автора о том, как жить правильно, а как нет. Так что если есть привычка много читать (и особенно, если растет девочка), то вполне можно приобрести эту книгу и провести за ее чтением несколько вечеров, сам я, во всяком случае, нисколько не пожалел, что сделал это. Приятная книжка.
Довольно толстая книга (368 стр.), в которой рассказывается о событиях, происходящих в течение одного учебного года с ученицами начальной школы на острове Сардиния. Дело происходит в самой середине ХХ века и в книге хорошо ощутим колорит провинциальной Италии, подобный тому, что показан в ранних фильмах Феллини, вроде «Ночей Кабирии» или «Дороги», однако той же волшебной легкости и света, как у Мастера, в этой книге нет (по крайней мере, в том же объеме).
В центре повествования находится...
В центре повествования находится важное событие в жизни трех подруг – вместо их прежней любимой учительницы к ним приходит новая, очень злая, по фамилии Сфорца, которая заискивает перед дочками богачей и всячески угнетает двух очень бедных учениц, причем несправедливость по отношению к последним настолько вопиюща, что в нее не то чтобы не вериться, а скорее, не хочется верить, тем более, никто не отменял свойственный реалистической прозе принцип типизации, когда отражается не столько то, что бывает (в мире уж больно много всякого разного бывает), сколько то, что наиболее характерно. Такая учительница, которая изображена здесь, да, может встретиться, но трудно признать это типичным, это все же патология, а не норма. Во всяком случае, в таких чудовищных дозах, когда персонаж настолько предается травле слабых, вряд ли можно назвать качеством присущим психически здоровому человеку. Также несколько удивило широко распространенное в книге рукоприкладство: взрослые часто прилюдно лупят детей чуть ли не смертным боем.
В книге есть некоторое количество интересных этнографических подробностей, например, когда описывается жизнь в бедных кварталах или в рассказе о том, как в единственный на острове магазин игрушек завозят рождественские подарки, и их можно купить, но нельзя забрать до самого праздника, чтобы они радовали глаза маленьких покупателей, для которых это не столько магазин, сколько зрелище, развлечение, событие.
Персонажей-детей в книге довольно много, но характеры их индивидуализированы плохо. В центре повествования три подруги, (Приска, Элиза и Розальба), во время чтения они и их семьи у меня постоянно смешивались. Две девочки из очень бедных семей тоже не стали для меня двумя индивидуальностями – это просто две девочки из бедных семей. Пожалуй, самый яркий характер получился у главной злюки класса - спесивицы Звевы Дель Рио: тут прямо видно, что писательница откровенно ненавидит прототип, и потому образ получился ясный и недвусмысленный.
Главная героиня – девочка, мечтающая стать писательницей, она пишет сочинения-фантазии, которые, на мой взгляд, опять же нельзя назвать блестящими литературными находками, я бы отнес их скорее к разряду дурачеств автора, как-то они натужно выглядят, без детской непосредственности.
Эта же проблема касается и главного события книги – мести учительнице Сфорце, когда домашнюю черепаху заставляют обгадить перед самой проверкой классный журнал и конспекты занятий. Я понимаю, когда что-то проделывается как непосредственная реакция на несправедливость, но когда дети долго и расчетливо готовятся к тому, чтобы сделать так, чтобы у черепахи случился понос в нужное время, чтобы у учительницы произошел нервный срыв и она сделала что-то такое, после чего могли бы вмешаться родственники одной из девочек. Как-то это не заставило меня сопереживать героиням.
Еще один момент, который как-то не порадовал. Читал книгу вслух дочке, и там несколько раз повторяется слово, написанное, как «ср…ть» - причем на этом слове основана пара сюжетных ходов, поэтому ни заменить на более мягкий вариант, ни пропустить нельзя. Я не ханжа, но мне как-то не особо это понравилось. Ничего к характерам героев это существенно не добавляет, а неприятно. Было бы лучше, если бы автор обошлась без этого.
В итоге получилась книга на четверку: не особо увлекательная, не особо познавательная, не особо смешная. Плюс к тому, довольно растянута: вполне можно было все это изложить не на 360, а на 150, максимум 200 страницах без каких-либо смысловых потерь.
Вердикт: в принципе книгу можно прочитать, особенно если читается много всякого разного. Все-таки пусть не блистательное, но заметное развитие сюжета в ней есть, написана она довольно бодро, не вовсе уж картонным языком, история, рассказанная в ней, вызывает умеренный интерес. Так что не могу сказать, что книга вот прямо уж незаслуженно нахваливается в положительных отзывах, но ряд недостатков, названных выше не позволяют отнести книгу к великолепным. Во всяком случае, я ее вряд ли когда буду перечитывать, да и другие книги этого автора читать желания не возникло. Такую книгу вполне можно один раз взять в библиотеке, прочитать и вернуть без сожаления обратно. А можно даже и не брать, так как есть книги гораздо более интересные.
В жанре описания жизни детей мое сердце уже давно покорено литературой, созданной не на юге, а на севере Европы – это повести «Вафельное сердце» и «Тоня Глиммердал» Марии Парр, а также «Мы все из Бюллербю», «Мадикен» и «Мадикен и Пимс из Юнибаккена» Астрид Линдгрен – вот эти книги у меня дома занимают почетное место. Если они не прочитаны, настоятельно рекомендовал бы с ними ознакомиться, а без «Послушай мое сердце» в культурном багаже, на мой взгляд, вполне можно обойтись.
P.S. Не могу удержаться, чтобы вновь не сказать об иллюстрациях «Самоката»: в очередной раз нас «радуют» чем-то корявым, нелепым, небрежным, выдавая это за современное и непосредственное. Я просто не понимаю, почему издательство так упорно придерживаться иллюстраций в стиле «каракули», на которые смотришь и думаешь: а без картинок было бы лучше. Для сравнения я приведу пять хороших, на мой взгляд, иллюстраций, после которых приведу пять картинок из этой книги. Вот просто интересно, неужели кто-то, положа руку на сердце, выберет самокатовские? Но «Самокат» всегда выбирает такие. В чем причина такого упорства мне решительно непонятно.
Дочке на весенние каникулы во втором классе задали прочитать какое-нибудь произведение про войну. Конечно, можно было воспользоваться уже прочитанной замечательной повестью Ирины Токмаковой «Сосны шумят», но надо же осваивать и что-то новое. С ходу на ум пришли лишь «Иван» Богомолова и «Сын полка» Катаева (тем более, что обе с хорошими иллюстрациями уже стоят на полке и ждут своего часа), однако обе книги все же рассчитаны на возраст немного постарше и сориентированы, скорее, на мальчишек....
Необходимо сказать про иллюстрации, так как их в книге настолько много, что ее можно назвать книгой-альбомом. С творчеством Г.А.В. Трагоутов я знаком с детства - у меня было две книги с их иллюстрациями: довольно странная книга под названием «Сказки одного дня» и сказки (уже не помню чьи: не то Шарля Перро, не то Андерсена). Сразу скажу, что картинки эти мне совсем-совсем не нравились, (да и вообще детям они не нравятся – многократно делался такой эксперимент: предлагаем детям иллюстрации разных художников (например, Спирина, Кочергина, Сутеева, Владимирского, Диодорова, Устинова и Трагоутов) и просим расположить по мере возрастания от самых плохих до самых хороших, Трагоуты ВСЕГДА оказываются последними. Откровенно говоря. я и сейчас не понимаю и не принимаю их работы с цветом – почему они заполняют рисунок такими подчеркнуто противоестественными пятнами? Почему от работ при первом, самом непосредственном взгляде возникает ощущение чего-то неприятного (не сказать бы нездорового)? Однако если преодолеть это первое отторжение и посмотреть сквозь цвет, то нельзя не увидеть точные линии, создающие замечательные образы, которые очень специфически связаны между собой – будто видишь расползающийся на отдельные кусочки (или пытающийся собраться во что-то единое?) мир, и чувствуется в этом всем большая глубина и очень-очень серьезное качество. Весь вопрос лишь в том, насколько такая манера подходит детской книге, на мой взгляд, она далеко не каждой взрослой подойдет. Идеально было бы так иллюстрировать, например, поэзию Блока (для поэмы «Двенадцать», думаю, это просто идеально подошло бы). А для детской литературы это все получается как бы «на вырост», причем СИЛЬНО «на вырост», но поскольку этот рассказ и стоит рассматривать как мощный витамин роста, помогающий взрослеть, то думаю, что можно признать использование таких иллюстраций оправданным. Именно из-за того, что эта книга направлена на взросление, в ней отсутствует «хэппи энд». Отсюда же и финальная фраза девочки, в которой видно, как к ней приходит осознание того, что в этом мире твои родители не только не всесильны, но и часто абсолютно беспомощны, что показывает момент понимания бытия такой глубины, который у некоторых людей может не произойти в течение всей жизни и они и в тридцать, и в сорок лет будут продолжать чего-то капризно требовать от своих родителей.
Вердикт: советовал бы приобрести это издание всем, кто видит в литературе не только развлечение, но и серьезное занятие и хочет привить это вИдение своим детям. Очень высокого качества работа Николая Черкашина, художников Трагоутов, очередное спасибо издательству «Речь» объединивших это. Очень сильная книга. Советую прочесть.
P.S. Вообще, интересно смотреть, как сознание нации, обрабатывает, осознает все происходящее в мире с помощью художественных образов. Казалось бы, ну почему кукла, когда речь о чудовищных испытаниях, которые выпали на долю всего народа – о миллионах погибших? Однако именно этот образ позволяет ярко показать, насколько эта беда затронула всех: ведь для детей кукла – это их сфера ответственности, их маленький мирок, который который обычно защищен от серьезных треволнений, сотрясающих взрослый мир, оболочкой семьи, и раз уж даже туда добиралась беда, значит, дело действительно плохо. Вспоминается другое произведение о войне, где используется тот же образ. Это стихотворение Вероники Тушновой «Кукла», написанное, между прочим, в 1943-м году. К сожалению, как это нередко свойственно советской официально признанной поэзии, все дается немного «в лоб», но все же, на мой взгляд, эти строки достойны того, чтобы их знать.
Кукла
Много нынче в памяти потухло,
а живёт безделица, пустяк:
девочкой потерянная кукла
на железных скрещенных путях.
Над платформой пар от паровозов
низко плыл, в равнину уходя…
Тёплый дождь шушукался в берёзах,
но никто не замечал дождя.
Эшелоны шли тогда к востоку,
молча шли, без света и воды,
полные внезапной и жестокой,
горькой человеческой беды.
Девочка кричала, и просила,
и рвалась из материнских рук, -
показалась ей такой красивой
и желанной эта кукла вдруг.
Но никто не подал ей игрушки,
и толпа, к посадке торопясь,
куклу затоптала у теплушки
в жидкую струящуюся грязь.
Маленькая смерти не поверит,
и разлуки не поймёт она…
Так хоть этой крохотной потерей
дотянулась до неё война.
Некуда от странной мысли деться:
это не игрушка, не пустяк, -
это, может быть, обломок детства
на железных скрещенных путях.
Прочитав массу положительных отзывов о книге, решил с ней ознакомиться. В бумажном виде в интернет-магазинах она в то время отсутствовала, поэтому прослушал неплохо начитанную Вячеславом Герасимовым аудиокнигу, а потом нашел в интернете и прочитал в электронном виде.
Что сказать… Пожалуй, я примкну к негативному отзыву от Борисовой Светланы. Да, книга читается легко, она увлекательна, интересна, но вот что осталось после того, как закрыта последняя страница? Да, в общем, ничего. Все...
Что сказать… Пожалуй, я примкну к негативному отзыву от Борисовой Светланы. Да, книга читается легко, она увлекательна, интересна, но вот что осталось после того, как закрыта последняя страница? Да, в общем, ничего. Все рассыпается от вопроса «ЧТО хотел донести до читателя автор?» Зачем книге «рамка» нашего времени? Зачем шуточки с Ковальцом? Зачем мистические чудища? Зачем цыганская магия? И, разбирая таким образом книгу на составные части, хочешь не хочешь, а поневоле видишь ее идейную несостоятельность. А вот детские письма, напротив, понятно зачем, но уж больно в лоб, да и очень уж вторично получилось на фоне таких книг-документов, как «Я из огненной деревни» Алеся Адамовича или «Последние свидетели» Светланы Алексиевич.
«Облачный полк» написан ловко, но я вижу в нем не русского (советского) человека во время Великой Отечественной войны, а какого-то комиксового персонажа, этакого героя западных боевиков, остроумного, ловкого, хладнокровного, только в соответствующем антураже эпохи - в ушанке, ватнике, валенках и с ППШ. Ну и цель книги тоже очевидна – состряпать бестселлер, а не поделиться с читателем какой-то важной мыслью.
При этом повесть, повторюсь, написана ловко, читать было интересно, но совершенно очевидно, что эта книга встает не в ряд таких книг, как «Альпийская баллада», «Сотников», «Волоколамское шоссе», «В окопах Сталинграда» и других подобных им, а попадает в один ряд с акунинскими книгами про Фандорина или Виктора Суворова (Резуна) про Настю Жар-Птицу – читать, безусловно, можно, увлекательно, но ждать каких-то откровений от этого - совершенно нелепо.
Так что для знакомства детей с книгами на военную тему данное произведение годится так же слабо, как какая-нибудь современная уродская кино-поделка типа «Сволочи», «Служу Советскому Союзу», бондарчуковский «Сталинград», михалковские «Цитадель» и «Предстояние». Для того, чтобы что-то понять о том времени и о тех людях, нужно смотреть не этот мусор, а «Иваново Детство» Тарковского, «Восхождение» Шепитько, «Проверку на дорогах» Германа, «В бой идут одни старики» Быкова, «А зори здесь тихие» Ростоцкого, «Они сражались за родину» и «Судьба человека» старшего Бондарчука, «Баллада о Солдате» Чухрая. Слава Богу, этот ряд все-таки пополняется и современными приличными фильмами – «28 панфиловцев», «В августе 44-го», «Брестская крепость», «Звезда», но позорного пустого шлака, к сожалению, в наше время снято неизмеримо больше.
Так что «Облачный полк» в бумаге я себе не куплю – незачем. Говорят, что Эдуард Веркин пишет хорошие книги в жанре фэнтези, вполне верю, но для такой серьезной темы, которую он затронул здесь, мало ловкого слога и интересных сюжетных ходов, нужна глубина, которой я в книге не увидел. На мой взгляд, в итоге получилось что-то столь же ненастоящее, как сувенир из Перу или Египта, на котором красуется надпись «Made in China». Это, конечно, имеет право на существование, но мне такого не нужно.
Ничего не слышал об этой книге ранее, купил ее, так как уважительно отношусь к творчеству Отфрида Пройслейра, чья повесть-сказка «Крабат» произвела на меня в детстве неизгладимое впечатление, да и книги про маленького домового, маленькое привидение и маленькую бабу Ягу тоже вспоминаю с теплотой. Все это уже прочитано дочке и вполне себе прошло проверку моей взрослой скептическим оценкой, однако на «Разбойнике Хотценплотце» я что-то споткнулся.
Главное ощущение от книги – это что-то странное....
Главное ощущение от книги – это что-то странное. Странны персонажи, странны их отношения между собой, странны истории, происходящие с ними, странен мир, в котором они живут – он какой-то чересчур театрально условный, будто это декорации – совершенно нет глубины и единства, по сути, все тут происходит в нескольких локациях, висящих в вакууме.
Причем я не могу сказать, что книга плоха, нет, но эта странность, пронизывающая все, в конце концов выливается в ощутимое недоумение – а что же хотел сказать мне автор? Бог весть.
Книга снабжена большим количеством довольно специфических иллюстраций, которые мной были восприняты очень ровно – без восторга и без отторжения – картинки и картинки. Разве что яркие.
Я не жалею, что прочел ее, но лишь потому, что привык воспринимать любую книгу как часть духовного пространства человечества, в котором даже что-то очень вторичное помогает понимать мир глубже. Ровно то же у меня и с реальным миром: я не жалею о посещении никакого места, будь то какой-нибудь заросший травой полустанок, деревня, дачный массив, стройка или заброшенный завод – все это как-то открывает географию жизни, помогает почувствовать ее. Однако при всем при этом давать кому-либо советы посетить эти места было бы до крайности нелепо.
Вердикт: данную книгу могу посоветовать лишь тем, кто собирает большую детскую библиотеку. Остальным же настоятельный совет – перед покупкой ознакомиться с текстом, благо он в интернете есть. Сам я, пожалуй, во второй раз ее не стал бы приобретать. Уж больно странная.
[закончу]
Больше всего мне не понравилось в книге отсутствие цельности: она не выглядит единым полотном, в ней сталкиваются куски разных жанров, ощутимо диссонирующих друг с другом. То она о приключениях, вроде принца и нищего (там, где герой убегает на фронт), то о жюльверновских путешествиях (поездка в Африку), то о сложном устройстве государства, да и жизни вообще, когда читателю разъясняется устройство отдельных элементов мира, который не так прост, как это кажется на первый взгляд, то...
Больше всего мне не понравилось в книге отсутствие цельности: она не выглядит единым полотном, в ней сталкиваются куски разных жанров, ощутимо диссонирующих друг с другом. То она о приключениях, вроде принца и нищего (там, где герой убегает на фронт), то о жюльверновских путешествиях (поездка в Африку), то о сложном устройстве государства, да и жизни вообще, когда читателю разъясняется устройство отдельных элементов мира, который не так прост, как это кажется на первый взгляд, то это роман воспитания, где маленький человек, получая путем проб и ошибок новые опыт и знания, растет над собой. И все это не сливается воедино, не становится единым полотном, а лишь связывается механически фигурой короля Матиуша.
Пафос книги также разнороден: местами она носит сатирический характер, местами драматический и эти куски также сопрягаются механически, оставаясь разнородными: то ты читаешь что-то трагичное, и вдруг прямо внутри этого ни с того ни с сего возникают какие-то совершенно детские штучки (например, на заседании совета министров, посвященного вопросу: что делать после смерти старого короля, можно ли посадить на трон короля-ребенка - вопрос крайне серьезный, от которого зависит жизнь страны, вдруг следует возражение: «вот так король, он же не знает таблицы умножения!», а в один из министров в качестве обоснования идеи, что король может быть несовершеннолетним ляпают: «Я даже марки видел с изображением короля-ребенка».
В итоге лиризм сталкивается с сатирой, драматизм с развлекательностью, – все это, конечно же, сильно мешает воспринимать происходящее как гармоничное целое. Также в книге немало весьма странных поворотов сюжета, и прочитав очередной, ты совершенно не понимаешь, зачем автор это написал.
Чем ценна эта книга? Тем, что способна рассказать, как устроен наш мир, что простые решения в нем часто ведут совсем не туда, куда ты хочешь, а подспудное, скрытое от поверхностного взгляда, почти всегда важнее видимого явно. В ней довольно интересный и однозначно вызывающий симпатию главный герой, в котором сочетаются чистота, отвага, разум, идеализм.
Об иллюстрациях Евгения Медведева я бы отозвался с похвалой, если бы многократно не видел всего этого под заглавием «миры Владислава Крапивина». То есть нарисовано однозначно неплохо, но вот это «всегда играет одинаково актриса Лия Ахеджакова» как-то не позволяет восхититься. Это все равно что услышишь какую-то умную уместную мысль и думаешь – какой мудрый человек перед тобой, а после слышишь ее от него же еще раз, и еще раз и как-то сильно теряется блеск, хотя сама мысль и неплоха. Одним словом, если бы я не знал других работ автора, я был бы вполне доволен, а так в голове бродят мысли о поточном производстве, при котором не художник проникается миром книги и творит, сообразно ему, а, наоборот, раз сотворив нечто интересное и ценное, пишет все в этой манере.
Вердикт: Книга любопытная, однако ее нецельность, эклектичность не дает определить ее в замечательные и заставляет быть осторожным в рекомендациях. Всем, раздумывающим о ее покупке, я бы порекомендовал сперва ознакомиться с текстом. Первая повесть существует в виде аудиокниги (правда начитано весьма посредственно - монотонным женским голосом, радости от прослушивания мало, но если некогда читать, то можно потерпеть и такую – бывают начитки и похуже).
Сам я не пожалел, что прочитал: есть в ней немало того, что интересно, сложно, помогает лучше понять жизнь, избавится от стереотипов и примитивных представлений о ней. Если круг чтения вашего ребенка широк, а отношение к книге не только как к развлечению и увеселению, то эта повесть вполне достойна, чтобы потратить на нее время и деньги, так как она, повторюсь, интересна и необычна, во всяком случае, прямых аналогов ей я что-то припомнить не могу. Книга очень мальчишеская, думаю, попади она мне в руки лет в 8 - 10, я бы ее запомнил. Ну и, подводя итог, скажу, что я бы хотел, чтобы мой годовалый сын, деловито расхаживающий сейчас, когда я пишу рецензию, по комнате, невзирая на отдельные недостатки книги, прочитал бы ее, когда подрос.
Януш Корчак для меня – это, прежде всего, выдающаяся личность, человек с самой большой буквы. В своих книгах о воспитании он всегда удивительно живой и искренний и прочитать его работу «Как любить ребенка» стоит каждому взрослому, который стремится понять, ЧТО такое маленький человек, как он видит мир, какие процессы в нем происходит, чтобы взаимодействовать с ним, а не тупо ломать, загоняя в какие-либо рамки. Януш Корчак принадлежит к тем драгоценно-редким педагогам, которые понимают, что...
«Мы не даем вам Бога, ибо каждый из вас должен сам найти его в своей душе.
Не даем родины, ибо ее вы должны обрести трудом своего сердца и ума.
Не даем любви к человеку, ибо нет любви без прощения, а прощение есть тяжкий труд, и каждый должен взять его на себя.
Мы даем вам одно; стремление к лучшей жизни, которой нет, но которая когда-то будет, к жизни по правде и справедливости. И может быть, это стремление приведет вас к Богу, Родине и Любви».
Уж сколько лет прошло, а я все помню то ощущение поразительного открытия, когда я прочитал это, сидя вечером в пустом и холодном читальном зале пед. университета. Таким философским стоицизмом были пронизаны эти слова, столько в них осмысленной практики, что я был просто потрясен и имя автора для меня с тех пор навсегда стало знаковым.
И вот теперь, перелопачивая детскую литературу в поисках тех книг, которые обязательно нужно прочитать моим детям, я обнаружил, что Януш Корчак написал несколько произведений для детей, главным из которых является «Король Матиуш Первый». Немедленно приобрел эту книгу и прочитал.
Сразу отмечу, что впечатление она вызвала неоднозначное, почему – скажу, чуть ниже. А сейчас в двух словах о сюжете, он таков: умирает король некой европейской страны и наследнику Матиушу (маленькому мальчику лет шести-семи) приходится занять его место, вследствие чего он узнает, что быть королем – это не так уж и весело, потому что помимо различных возможностей, ты получаешь колоссальный груз ответственности, при этом твои решения, несмотря на то, что ты монарх, ограничены множеством факторов – и интересами соседних государств, и интересами разных групп, борющихся за власть; причем твои приказы обязательно переврут, сказанное исказят или будут саботировать, а казна при этом пуста, да еще и соседние государства норовят вторгнуться с войной. От всех этих проблем, свалившихся на голову маленького короля, он убегает на войну, где ходил в разведку, был ранен, награжден медалью, попал в плен (тут автор немного грешит против истины – уж слишком мал герой для таких приключений, все-таки он не подросток, а еще ребенок).
Героя сопровождает ровесник, единственный друг Фелек – ловкий проходимец, характером похожий на Алексашку Менщикова из романа Алексея Толстого о Петре. В войне Матиушу удается победить, однако страна разорена, а контрибуции не взяли, и Матиуш просит займов на восстановление страны. Займы он получает и сам понимает, что для правильного управления страной нужно учиться, учиться и еще раз учиться, что и делает. Далее он едет в путешествие в другие страны, где видит много нового для себя (снова прямо-таки великое посольство Петра Первого). Встречая на одном из приемов африканского короля Бум-Друма, маленький король отправляется к нему в гости, где успешно налаживает торговлю. Однако в то же время необдуманные реформы в стране маленького короля приводят к всеобщему разброду и шатанию, чем не замедлят воспользоваться соседние государства, вновь объявляющие войну Матиушу и берущие штурмом его столицу, а самого короля – в плен. Под этой же обложкой находится и продолжение книги «Король Матиуш на необитаемом острове». В финале этой книги герой, пройдя цепь испытаний (местами довольно странных, на мой взгляд), погибает.
[закончу в другой части]
С баснями Эзопа в детстве у меня был связан один, скажем так, характерный эпизод. После осенних каникул во втором классе наша старенькая учительница-пенсионерка приболела и на замену пришла относительно молодая и очень энергичная тетка. Всем, в том числе и мне, как-то вдруг захотелось зарекомендоваться перед ней, показать себя в лучшем свете. И вот на ее вопрос, какую книгу каждый из нас прочитал в каникулы, я, когда до меня дошла очередь, отчетливо сказал: «Басни Эзопа в переводе Л.Н....
Однако учительница, которая до этого комментировала ответы других учеников подчеркнуто доброжелательными восклицаниями, вроде: «молодец!», «это очень интересная книга!», «умница!», в ответ на мое заявление не сказала ничего, но ее довольно продолжительный взгляд, как бы зацепившийся за меня, предельно ясно выразил фразу, которую после я не раз слышал в жизни: «че-то ты больно умный, надо бы попроще быть». Очень мне это запомнилось, так как искренне хотел угодить взрослому, добиться его похвалы, а получилось нечто совершенно иное.
Кажется, с тех пор я басни Эзопа и не открывал, а тут увидел их на «Лабиринте» и почему-то решил приобрести. И вот вечером после чтения основной книги дочке, стал прочитывать ей по десятку басен. Ощущение от этого процесса – как от питья таблеток во время болезни – нерадостно, но НАДО (для общекультурного развития). Слог, которым изложены басни, сухо-информирующий, нехудожественный; после каждой басни – вывод, иной раз до того нелепый из-за своей «капитаночевидности», что даже не знаешь что и сказать. Как пример приведу басню «Летучая мышь и ласка».
«Летучая мышь упала на землю, и ее схватила ласка. Видя, что смерть пришла, взмолилась летучая мышь о пощаде. Ответила ласка, что не может ее пощадить: от природы у нее вражда со всеми птицами. Но сказала летучая мышь, что она не птица, а мышь, и ласка ее отпустила.
В другой раз летучая мышь упала на землю, и ее схватила другая ласка. Стала просить летучая мышь не убивать ее. Ответила ласка, что у нее вражда со всеми мышами. Но сказала летучая мышь, что она не мышь, а летучее животное, и опять отпустила ее ласка. Так, дважды поменяв имя, удалось ей спастись.
Так и нам нельзя всегда быть одинаковыми: те, кто умеет применяться к обстоятельствам, часто избегают больших опасностей».
Да, я прекрасно понимаю, что перед нами памятник европейской культуры, своего рода зерно, давшее массу всходов в разных эпохах и странах, в том числе и у нас, но место этому исходному культурному коду – в серии «Литературные памятники» (где, собственно, басни и были изданы в 1968 году), а для чтения с детьми это подходит настолько же плохо, насколько, к примеру, в наше время подходит для повседневной носки одежда русской аристократии 18-го века. В итоге книга прочитана и поставлена на полку на вечную стоянку, и если и будет сниматься оттуда, то лишь для школы – на какой-нибудь доклад или тематически урок.
Издана книга безупречно, только, откровенно говоря, не знаю, зачем она нужна. Сам я эти басни знаю, и перечитывать для себя» точно не буду, а для ребенка они чересчур … архаичны, что ли. К иллюстрациям Рэкхема я также остался равнодушен – не мой это художник, (признаю его большое мастерство, но работы его не вызывают у меня положительного эмоционального отклика), и потому не возьмусь судить, насколько удачно они подошли к этим басням. Странное ощущение оставила книга – очень качественная вещь, обладание которой не греет души.
Вердикт: конечно, приобщение ребенка к значимым культурным ценностям, к которым, безусловно, относятся басни Эзопа, - это часть обязательной программы для интеллигентной семьи, однако доносить их до детей в той форме, которую предлагает эта книга, совершенно необязательно. Уж лучше отобрать самые известные и пересказать их ребенку своими словами с разъяснением скрытого в них смысла, даже и поиграть можно – мол, как ты думаешь, что хотел этой басней сказать автор? Ну а заодно и о самом Эзопе рассказать, а также об «эзоповом языке». Именно такой вариант знакомства с этими баснями кажется мне оптимальным. А эта книга для коллекционеров - ценителей книжных редкостей, а не для обычных читателей.
[Закончу]
Вердикт: Творчество Вестли, на мой взгляд, заслуживает того, чтобы поставить его в первый ряд всемирной детской литературы. Только надо учесть один момент: прочитав лишь одну книгу можно не прочувствовать в полной мере этот мир – книги Вестли лучше всего воспринимаются в единстве множества; они немного напоминают сериал. В том числе и поэтому эти повести идеально подойдут для чтения детям перед сном.
Начинать читать книги Анны-Катрине Вестли можно лет с пяти-шести, но и в более...
Вердикт: Творчество Вестли, на мой взгляд, заслуживает того, чтобы поставить его в первый ряд всемирной детской литературы. Только надо учесть один момент: прочитав лишь одну книгу можно не прочувствовать в полной мере этот мир – книги Вестли лучше всего воспринимаются в единстве множества; они немного напоминают сериал. В том числе и поэтому эти повести идеально подойдут для чтения детям перед сном.
Начинать читать книги Анны-Катрине Вестли можно лет с пяти-шести, но и в более старшем возрасте они также будут интересными. Начинать я бы советовал с книги о «восьми детях», на втором месте для меня истории об Авроре и Гюро. Однозначно был бы хорош и Щепкин, но излишнее количество страниц, в которых игрушка Малыша действует как самостоятельный персонаж, мешало мне, вот если бы этого было меньше, то история абсолютно ничем не уступила бы вышеназванным. Если все прочитанное понравится, то можно смело докупать и остальное. Не раз уже рекомендовал книги Вестли своим знакомым, и пока еще никто из прочитавших не был разочарован, напротив, все как один в благодарили за совет.
Хочется высказать огромную благодарность «Махону», подарившему нам возможность насладиться этим чудом. Ведь еще недавно все это великолепие было недоступным русскому читателю (все книги выпущены за последние три года; сейчас серия продолжает выходить). Появление в нашем круге чтения этих книг – большое событие для отечественной детской литературы. Для меня эти книги стали открытием.
P.S. На всякий случай поясню сказанное в последнем абзаце: «Махаон» не первый выпустил произведения Вестли на русском языке, до этого в 60-е и 70-е годы несколько раз выходили книги о папе, маме и восьмерых детях, а также первые повести серий про Аврору (1969) и про Гюро (1979), а под самый занавес СССР (в 1988) две повести о Каосе. Но все это было разрозненными островками, не как единое полотно, что для восприятия мира Вестли очень и очень важно, и лишь благодаря «Махаону» мы можем увидеть скромную красоту этого мира во всей полноте.
P.P.S. Повертев в руках советскую книгу об Авроре, обнаружил сзади цену – 24 копейки. Не удержался и произвел простой расчет: на одну среднюю зарплату в те времена (110 рублей) можно было купить таких книжек 458 штук. Сейчас средняя цена книги про Аврору – 300 рублей. Умножим ее на все те же 458 штук и получаем 137.400 рублей. Как-то далековато от нынешних средних зарплат получилось.
P.P.P.S. Помимо фотографий обложек книг прикреплю к отзыву несколько фотографий самой Анны-Катрине Вестли. Сколько доброты и света в ее лице.
[продолжу]
Теперь о том, чем же ценен мир книг Анне-Катрины Вестли? Прежде всего, тем, что он феноменально позитивен, ничему злому и дисгармоничному входа туда нет. Когда искал информацию о писательнице, на одном из отечественных сайтов нашел статью, где это очень хорошо выражено, (к сожалению, статья не подписана, так что не знаю, кого поблагодарить за нее), приведу несколько абзацев оттуда:
«В том особом мире, который создала Анне-Катрине Вестли, нет плохих людей, никто там не совершает...
Теперь о том, чем же ценен мир книг Анне-Катрины Вестли? Прежде всего, тем, что он феноменально позитивен, ничему злому и дисгармоничному входа туда нет. Когда искал информацию о писательнице, на одном из отечественных сайтов нашел статью, где это очень хорошо выражено, (к сожалению, статья не подписана, так что не знаю, кого поблагодарить за нее), приведу несколько абзацев оттуда:
«В том особом мире, который создала Анне-Катрине Вестли, нет плохих людей, никто там не совершает дурных поступков, но человек, просто не сделавший ничего хорошего, как например, хозяйка пансионата, отказавшаяся взять на работу маму Гюро, уже кажется ущербной и никому не хочется быть на нее похожей. Писательница старалась награждать своих героев лишь теми качествами, какие она сама ценит в людях, – и в детях, и во взрослых, – а потому в ее книгах нет по-настоящему отрицательных персонажей. Анне-Катрине как будто говорит своим читателям: «Смотрите, как хорошо жить, если человек думает не только о себе, если он думает и заботиться обо всех окружающих. Это совсем не трудно и очень приятно. Вы только попробуйте!» Читая книги Анне-Катрине Вестли, дети вовлекаются в круг добрых дел и добрых людей, становятся как бы соучастниками их действий. Они радуются, узнавая в чужой жизни что-то привычное для себя, а что-то новое, понравившееся им переносят в свою жизнь.
Впрочем, и у героев Вестли хватает своих забот и не так уж безоблачна их жизнь. Каждый день преодолевают большие и маленькие трудности папа, мама и восемь детей, а также герои других книг Вестли, такие как Гюро с ее мамой или Бьёрнар, обреченный всю жизнь провести в инвалидной коляске. И если их жизнь выглядит безоблачной и прекрасной, то прежде всего потому, что такой ее делают сами люди. Ребенок должен расти и формироваться, не ощущая враждебности окружающего мира, нельзя научить добру на примере зла – такова позиция Анне-Кат. Вестли, за которую ее, между прочим, не раз упрекали.
Однажды, беря у нее интервью («Гюльдендал Актюелле Магазин» № 1, 1978), писательнице напомнили, что критик Оддвин Алфарнес сказал о ней: «Если писатель пишет о социальных проблемах, вряд ли правильно изображать их, как забавных призраков, которые исчезают от одной радостной улыбки» и попросили ее прокомментировать это высказывание. Анне Вестли ответила так: «Я бы предложила Оддвину Алфарнесу или любому другому, кто считает, будто только он знает, как найти выход из трудного положения, написать детскую передачу, состоящую из пяти двадцатиминутных серий. Но при этом он должен помнить, что передачи эти предназначены для самых маленьких слушателей. Что, может быть, где-то его будет слушать четырехлетний малыш, оставленный дома один, или маленькая простуженная девочка, сидя в своей кроватке, будет слушать его и переживать все так, как мы, взрослые, уже не умеем. Пожалуйста, обрушьте на них все ваши неразрешимые проблемы. Я уверена, дети поймут все, что вы им скажете. Но от этого им не станет легче жить в том мире, который и без того представляется им не совсем добрым и надежным. И не думаю, что после таких передач малыши станут просить Алфарнеса, или любого другого, снова и снова рассказывать им свои истории. Что дети постарше придут к нему и скажут: «Как ты интересно пишешь, я всегда читаю перед сном твои книги!» И весьма сомнительно, что какой-нибудь старик, которому далеко за восемьдесят, позвонит ему и вежливо спросит, чем закончится та или другая история, потому что неизвестно, доживет ли он до следующей детской передачи».
Соглашусь с автором статьи, что мир в книгах Вестли предстает нам образцом здоровой простоты, здравомыслия и доброты. У обаятельных, трудолюбивых и неунывающих героев этих книг стоит поучиться умению находить радость в простых вещах. Также очень нравится мне, как герои книг преодолевают трудности, с которыми сталкиваются. При этом перед нами отнюдь не супермены, легко решающие «одной левой» любую задачу, а именно что простые люди, такие же, как большинство из нас, и живущих очень похожей на нашу жизнью. (Замечу, что Норвегия, которую описывает Анна-Катрине Вестли, это Норвегия ДО нефтяного бума, поэтому все еще живут очень и очень скромно, а по нынешним нашим меркам просто бедно, например, у ребенка может вообще не быть игрушек или же одна единственная кукла, а взрослые при этом хорошо помнят, что они сами, а особенно их родители – дедушки и бабушки героев – жили еще скромнее, почти на грани нищеты).
Описывая жизнь простых людей, Анне-Катрине Вестли поразительно умеет находить интересное в этой жизни. То, что я увидел в ее книгах, живо напомнило мне детскую игру в куклы, только игра эта выполнена с хорошим представлением о том, как устроена жизнь взрослых, и уложена в интересный, развивающийся сюжет. Всех героев мы видим в свете бесконечной авторской любви к ним, и поэтому в этом мире хочется оставаться как можно дольше. Когда закрываешь последнюю страницу книги, очень стойкое ощущение, что ты расстаешься с хорошими знакомыми, с которыми прожил, разделяя их трудности и радости, довольно продолжительное время.
Все герои, несмотря на то, что они как бы очень просты, не становятся ходячими шаблонами, напротив, они весьма индивидуальны, и, глядя на них, как-то особенно хорошо понимаешь важную мысль о том, что люди, окружающие тебя, – это не безликая серая масса, а сообщество индивидуумов, каждый из которых чем-то интересен и даже уникален. Читая книги Анны-Катрины Вестли, очень легко понять слова, написанные в известном стихотворении недавно ушедшим от нас Евгением Евтушенко:
Людей неинтересных в мире нет.
Их судьбы — как истории планет.
У каждой все особое, свое,
и нет планет, похожих на нее.
[продолжу в другой части]
Читать книги Анны-Катарины Вестли я начал случайно, полистав в магазине и после купив «Папу, маму, бабушку, восемь детей и грузовик». Книга понравилась, но была воспринята без восторга, или, если использовать остроумное выражение из современного молодежного жаргона, «wow-эффект» отсутствовал. Книга была прочитана как хорошая, написанная без каких-либо изысков история о простых и добрых людях. Продолжения, повествующие о жизни неунывающей многодетной семьи, также купил не целенаправленно, а...
Главный цикл, конечно же, про папу, маму, восьмерых детей и бабушку. (Сейчас «Махаон» переиздал его в авторской серии «Книги Анне-Катрине Вестли», у меня же дома те, что вышли в 2014-м году в рамках другого проекта этого же издательства – «Веселая компания»). Весь цикл поместился в трех книгах:
1) «Папа, мама, восемь детей и грузовик» (2014) (в книгу входят повести «Папа, мама, восемь детей и грузовик» (1957), «Папа, мама, восемь детей в лесу» (1958))
2) «Маленький подарок Антона» (2014) (в книгу входят повести «Каникулы в хлеву» (1959), «Маленький подарок Антона» (1960) «Бабушкина дорога» (1961))
3) «Папа, мама, бабушка и восемь детей в Дании» (2014) (в книгу входят повести «Папа, мама, бабушка и восемь детей в Дании» (1986) «Мортен, бабушка и Вихрь» (1999))
Иллюстрации Натальи Кучеренко, не сказать, чтобы я от них прямо уж в восторге, но в целом они довольно симпатичные. Цикл опубликован полностью.
Следующий цикл – об Авроре. Книги цикла:
1) «Аврора из корпуса «Ц»» (2016) (в книгу входят повести «Аврора из корпуса «Ц»» (1966), «Аврора и папа» (1967) «Аврора и маленькая синяя машина» (1968))
2) «Аврора и Сократ» (2016) (в книгу входят повести «Аврора и Сократ» (1969), «Аврора в Голландии» (1970))
3) «Аврора на теплоходе» (2016) (в книгу входят повести «Аврора на теплоходе» (1971), «Аврора из Фабельвика» (1972))
Художник Елена Белоусова – также хорошие, приятные иллюстрации, без восторга, но и без отторжения: для детей вполне хороши. Цикл опубликован полностью.
Следующий цикл – о Гюро. Книги цикла:
1) «Знакомьтесь, Гюро» (2016) (в книгу входят повести «Гюро» (1975) и «Гюро и русалочьи розы» (1976))
2) «Гюро и скрипка» (2017) (в книгу входят повести «Гюро одна дома» (1977) и «Гюро и скрипка» (1978))
3) «Гюро переезжает» (2017) (в книгу входят повести «Гюро и Лилле-Бъерн» (1979) и «Гюро переезжает» (1980))
Иллюстратор – любимая мною Надежда Бугославская. Художник своеобразный, возможно, кто-то не будет от ее рисунков в восторге, но мне они очень нравятся. Их яркий, динамичный, ироничный, со здоровой ноткой примитивизма, задорно-детский стиль всегда повышает мне настроение.
Цикл опубликован почти весь, в норвежских источниках упоминается еще повесть «Гюро и Frydefoni (??) оркестр» (1981). Не знаю, будет ли эта повесть опубликована. Поживем – увидим.
(P.S. только что на сайте "Махаона" появилась информация о выходе книги "Гюро и оркестр")
Следующий цикл про Щепкина и Малыша. Каждая книга содержит одну повесть с тем же названием.
1) Щепкин и коварные девчонки (2015) (год написания - 1962)
2) Щепкин и красный велосипед (2016) (1963)
3) Опасное путешествие Щепкина (2016) (1964)
4) Щепкин и дело о ботинках (2016) (1965)
Иллюстрации Вадима Челака – мне они также очень нравятся: замечательные образы, все тепло и душевно. Названия книг на русском языке не соответствуют авторским, поэтому разобраться, что опубликовано, а что еще нет, довольно непросто. Насколько я понял, цикл опубликован примерно наполовину. Жду продолжения.
Следующий цикл про Каоса.
1) «Каос и Бьернар» (2016) (в книгу входят повести «Каос и Бьернар» (1982) «Олауг и Пончик» (1983))
2) «Каос в гостях и дома» (2017) (в книгу входят повести «Каос в гостях и дома» (1984), «Каос подготовишка» (1985))
3) «Тайна Каоса» (2017) (в книге лишь одна одноименная повесть, из-за чего она тоньше всех предыдущих – 112 стр. против обычных 190-200)
В книгах этого цикла, пожалуй, самые слабые иллюстрации (художник Анаит Гардян) – очень примитивные, прямолинейно-поверхностные, без глубины, без интересных деталей, без собственного стиля, они на пределе терпимого и в отличие от иллюстраций Челака, много дающих тексту, напротив, скорее, мешают восприятию. Приемлемы лишь для малышей.
Цикл опубликован полностью.
И последний цикл об Уле-Александре. Пока вышла лишь одна книга
1) «Уле-Александр Тилибом-бом-бом» (2017) (в книгу вошли повести «Уле-Александр Тилибом-бом-бом» (1953) и «Заботы и хлопоты Уле-Александра» (1954)
Художник вновь Вадим Челак, и вновь все сделано добротно и душевно.
Публикация цикла не завершена, существуют еще три повести (со слов гугл-переводчика они называются так: «Уле-Александр получает рубашку (1955), «Уле-Александр и бабушка на высоте» (1956), «Уле Александр на ходу (или «в движении»)» (1958)). Надеюсь, серию выпустят всю.
Два слова о качестве переводов: к сожалению, не все они хороши: в некоторых книгах язык довольно «плоский», близкий к плохо обработанному подстрочнику, например, в книгах об Авроре частенько встречаются такие банальные речевые ошибки, как повтор одного и того же слова (как правило, имени героя) в пределах одного предложения. Изредка встречаются опечатки. В целом же, если читатель не страдает перфекционизмом, то ничего критически-страшного нет. Да и в любом случае, если не владеть свободно норвежским, то никакой альтернативы этим книгам нет.
[продолжу в другой части]
Книгу эту в детстве не читал, что не удивительно, так как впервые издана она была (если я ничего не путаю) в 1992-м году в Новосибирске, когда я уже был в старшей школе и читал, естественно, совсем другое, да и дошла ли она тогда, в разваливающейся стране, до нашего райцентра – бог весть. Так что ничего об этой повести не знал до того момента, как увидел ее в новинках «ИДМ», и после некоторых колебаний, подержав пару месяцев в корзине, все же заказал.
Прочитал за несколько вечеров дочке, и...
Прочитал за несколько вечеров дочке, и впечатления от прочтения – только положительные. Некоторая вторичность сюжета (дети из реального мира попадают в сказочную страну) с лихвой искупается качественным, красивым, в меру простым, но лишенным штампов языком. Книга очень светлая, добрая, в ней нет никакой чернухи, никакой убогой прямолинейной нравоучительности, никаких серьезных провисаний сюжета и пустых, написанных для раздувания объема страниц, одним словом, впечатление она произвела весьма приятное, и мой (весьма скептичный и придирчивый) глаз не нашел ни одного серьезного повода придраться к чему-либо.
Проблема у книги одна, но очень серьезная: дело в том, что она пытается занять место под солнцем в той литературной нише, которая уже давно занята книгами, ставшими классикой – там и «Пеппи», и «Карлссон», и «Мери Поппинс», и «Волшебником изумрудного города» и «Нарния», и «Хоббит» много-много кто еще. И чтобы каким-то образом войти в эти тесные ряды, нужно создать нечто выдающееся, как, например, это удалось Джоан Роулинг с ее Гарри Поттером. Тут же этого нет, автор написал очень хорошую, приятную, добрую, светлую книгу, но для того, чтобы выйти из тени произведений первого ряда этого явно недостаточно.
Рисунки в книге хороши – нежные, приятные, добрые, в «мягких» тонах, они хорошо сочетаются с текстом. Давно уже отметил для себя имя их автора – Анны Доброчасовой, даже купил одну из ее книг («Лунный жук») - уж больно хорош рисунок на обложке, однако текст хорошего впечатления не произвел - весьма слабо, и поэтому другие ее книги покупать не стал.
Вердикт: автор, безусловно, заслуживает уважения и благодарности за свой труд. Сказка вышла однозначно хорошая, но, повторюсь, ее проблема заключается в том, что слишком уж много в этом жанре классических образцов, давно ставших обязательными к прочтению. Если круг чтения очень широк, почти энциклопедичен, то, конечно, стоит обратить внимание на это произведение, так как большинству детей лет 7-8-9-и оно, думаю, покажется интересным. Издана книга добротно, ее приятно держать в руках, никаких нареканий по качеству лично у меня не возникло. Тираж 5.100 экземпляров, по нынешним временам это примерно вдвое больше среднего тиража, но все равно для страны в 140 миллионов человек – капля в море. Причины этого, впрочем, ни для кого не секрет: не каждый сейчас, имея пенсию в пределах 10.000 или зарплату в районе 20.000, может позволить себе так просто выложить за это, не самое обязательное в культурном багаже произведение 750 рублей. Впрочем, это уже совсем не о книге.
ЧуднЫ книги, которые дарит «Лабиринт» за покупку на определенную сумму – какой только ерунды там нет! И третьесортная бизнес-литература, и какая-то грошовая эзотерика, и фантастика никому не ведомых авторов, и поэзия малоизвестных поэтов (хотя порой встречаются и известные – например, Николаева, Чичибабин), и зависшие в неликвиде книги современных не нашумевших прозаиков, и прочее подобное, одним словом, все по принципу: «на тебе, Боже, что нам негоже». Найти что-то ценное в этой горе...
Имя Самуила Ароновича Лурье было мне знакомо: оно встречалось в толстых литературных журналах, которые я много читал в девяностые и в начале двухтысячных. Этим именем были подписаны статьи и эссе, отличавшиеся отточенным до крайности, просто-таки каким-то рафинированным слогом, за которым мне всегда виделось не столько желание донести какую-то мысль, сколько приглашение полюбобваться интеллектом и культурным кругозором автора (и то, и то, бесспорно, на очень высоком уровне). Никакого пиетета к предмету исследований автор обычно не испытывал, используя его лишь для того, чтобы проецировать на него свое мастерство, и это меня всегда отталкивало от его работ. Так как все это было давно, на всякий случай решил перепроверить свои ощущения и выкроил время заглянуть в его книги «Письма полумертвого человека», «Разговоры в пользу мертвых» – нет, восприятие написанного Лурье не изменилось – ОЧЕНЬ качественно сделанный текст, в центре которого сам автор. Причем ценность этих текстов для читающего неочевидна, и автор, будучи человеком весьма умным, это осознает. Вот, что он пишет о себе: «Труд эссеиста тяжел и неблагодарен. Прочтя 30 томов Тургенева и 60 томов о нем, я пишу три страницы непонятного текста о том, как я понимаю суть творчества этого писателя». Вот такое интересное место в нашей культуре занимал Лурье, и первой заявкой на него был «Литератор Писарев».
В Википедии об этой книге сказано, что написана она в конце 60-х и в 70-х готовилась к выпуску в издательстве «Детская литература», однако в 1979 году набор был рассыпан «из-за [внимание!] отказа писателя сотрудничать с КГБ». Что-то от этого сразу повеяло какими-то советскими диссидентскими кухнями, где сидели люди, считавшие себя солью земли, но не давшие ни общественной жизни, ни литературе родной страны ничего выдающегося. Так мне почему-то это видится сейчас, возможно, я просто не в курсе их достижений. Бог весть, за что именно рассыпали набор книги, но, прочитав ее сейчас в 2017-м, я с уверенностью могу сказать, что не только русская, но даже и советская литература ничего от этого акта не потеряла, хотя автору, разумеется, было очень неприятно, ведь невооруженным глазом видно, что труда в книгу вложено очень много.
Однако что же мы имеем в результате этого труда? Перед нами нечто вроде художественной иллюстрации к научно-популярной биографии Дмитрия Писарева. Да, с точки зрения стиля, слога, качества речи тут все изощренно, интересно и ярко, но в итоге вышла вещь, которая, по сути, крайне несамостоятельна и ценна лишь тем, что демонстрирует высочайший уровень умения автора заниматься «плетением словес». Этого, конечно, не отнять, но для художественного произведения этого мало. Гипотетически роман мог быть интересен и в наше время отражением эпохи, но и этого в нем нет: роман до краев заполнен частными переживания малозначимых, совершенно неинтересных людей, их личными драмами и дрязгами; также множество страниц посвящено скучной переписке по поводу общественных идей эпохи освобождения крестьян.
Есть в романе и традиционная для застойного времени «фига в кармане», которые так любила показывать наша творческая интеллигенция кормившей ее власти. Тут она аккуратно вложена в споры Писарева с комендантом Петропавловской крепости, в которых невооруженным взглядом видна аналогия с современными автору «душителями свободы». Весь этот эзопов язык в свете свершившихся в нашей стране социальных сдвигов выглядит нынче как детские игры в песочнице на фоне работы экскаваторов в громадных карьерах – просто не о чем тут говорить. Так что и этот смысл книги также попадает мимо вечности.
Фигура Писарева, с его варварски примитивным пониманием литературы как иллюстративного материала к социально-бытовым реалиям своего времени (что иначе как чудовищным невежеством для выпускника историко-филологического факультета Санкт-Петербургского Университета не назовешь), мало кому сейчас интересна, кроме изучающих эту эпоху. Все эти Писаревы-Чернышевские-Добролюбовы прочно застряли в своем времени, и знаем мы их скорее как исторический курьез, нежели достижение русской мысли.
Вердикт: на мой взгляд, смысла читать (я уж не говорю – покупать) эту книгу сейчас нет абсолютно никакого. Если по какой-то причине есть желание увидеть портрет русского литературного критика революционно-демократической направленности, вписанный в качественный художественный текст, то есть превосходная книга Владимира Набокова «Дар», (там, правда, не о Писареве, а о Чернышевском). Также не слишком потускнели со временем «Отцы и дети» И.С. Тургенева. Вот на это стоит потратить свое время. Эта же книга, на мой взгляд, целиком и полностью осталась в застойных временах, причем не как значимое явление этого времени, а как элемент информационного «белого» шума, сопутствующего грандиозной по объему издательско-просветительской деятельности в СССР. Данное переиздание сего труда в наши дни произошло, судя по всему, в рамках «освоения средств» какого-либо гранта, а вовсе не потому, что в нем хоть кто-нибудь нуждался. Именно поэтому даже не самый крупный тираж в 1.500 экземпляров распродать никак не могут, и книга попала в разряд «подарков» «Лабиринта».
[закончу]
Мне понравилось, что при значительно количестве цитатного материала, автор не превращает свой текст в «шорох цитат», а вводит их как опорный материал для своего размышления. Вот, к примеру, приводится большая цитата из книги Сергея Маковского «Силуэты русских художников», которую потом автор подхватывает и продолжает, самостоятельно анализируя характер позднего творчества художника.
«Несколько лет малявинские «Бабы» привлекали всеобщее внимание… и хоть скептики покачивали...
Мне понравилось, что при значительно количестве цитатного материала, автор не превращает свой текст в «шорох цитат», а вводит их как опорный материал для своего размышления. Вот, к примеру, приводится большая цитата из книги Сергея Маковского «Силуэты русских художников», которую потом автор подхватывает и продолжает, самостоятельно анализируя характер позднего творчества художника.
«Несколько лет малявинские «Бабы» привлекали всеобщее внимание… и хоть скептики покачивали головой, указывая не без основания на скороспелость, а потому и непрочность этого фейерверочного мастерства, в подготовительных карандашных рисунках-штудиях Малявина, - четких, изысканных, образцовых, - должны были признать талант Божьей милостью. Почему же Малявин так быстро погас, оборвал свою красочную «линию», не создал школы, в сущности, почти не повлиял на современную живопись? Думается мне, что ответ один: его метод преодоления вчерашнего реализма был методом слишком внешним, недостаточно углубляющим восприятие формы. В другое время, при других обстоятельствах он, вероятно, и удовлетворился бы найденной роскошью цвета и продолжал бы разливаться на своих полотнах алым хаосом, искрящимся то изумрудом, то сапфиром вокруг бронзовых ликов деревенских своих красавиц, - на Западе и меньшие «открытия» создают устойчивые репутации, а малявинских способностей хватило бы на двоих. По-видимому, после первых успехов в Малявине опять начался процесс «искания начала». Он принялся заново сводить счеты с академическим прошлым».
[здесь цитата заканчивается, а далее слова Майи Семиной] «Не сумев обрести «творческого равновесия», Малявин, очевидно, зашел в тупик в своих формалистических поисках. Извлеченные из недр памяти образы крестьянок, написанные в эмигрантский период, потеряли свою целостность и структурность. Наступила стадия деэстетизации изображения, живопись стала похожа на буффонаду в красках, картины- пародии, с которых смотря на нас словно застывшие в оцепенении фигуры, восковые, обездвиженные лица, напоминающие гримасы, с утрированно растянутыми в улыбке ртами. Имитирующими смех, и еще более деформированными пропорциями кистей рук. Категория красоты в женских «крестьянских» портретах условна, то скорее антикрасота, местами переходящая в уродливость гротеска. Увлечение гротескными приемами уводит художника в область злой карикатуры, редко – безобидного шаржа. Страшные, неуклюжие лица на полотнах Малявина не есть уподобление персонажам Гойи с их остросоциальной характеристикой или сатирическими параболам Домье, а печальное свидетельство качества живописи в пределах конкретной сюжетной линии. Искажение натуры стилистически приближает образ к лубочной кукольности, фальшивой и приторной. Портреты тяготеют к эклектике, но это даже не стилизация, а стилизация под стилизацию. Потерю содержательной составляющей компенсирует агонизирующая палитра, балансирующая на грани безвкусицы». (Стр. 80 - 85) С этим можно соглашаться или не соглашаться, но это, бесспорно, МНЕНИЕ, которое является результатом личной оценки творчества Малявина, все высказано ясно и без экивоков.
Также хотелось бы акцентировать внимание на том, что автором книги проделана серьезная, время- и трудозатратная работа в области отбора картин: под многими иллюстрациями стоят непривычные для альбомов русского искусства подписи Sotheby’s, Christie’s, MacDougall’s, названий аукционов Швеции, Финляндии. Есть работы из музеев США, Израиля, Италии, Чехии, Лихтенштейна. Есть даже рисунки (чаще наброски), под которыми подписано «Публикуется впервые».
Вердикт: В последнее время я оцениваю купленную книгу через призму вопроса: купил бы я ее, если бы прочитал до покупки? Эту книгу я прочитал два раза и если после первого еще были сомнения из разряда: «была бы она за 300 рублей, брал бы не раздумывая, а вот за 1000 – все-таки дороговато», то после второго прочтения все-таки склоняюсь к утвердительному ответу. Тем, кто интересуется русской живописью серебряного века и желает дома собрать большое количество работ, посвященных художникам этого времени, стоит обратить внимание на этот альбом. Не забывая, однако, при этом, что полиграфия не является его сильной стороной. На данный момент никакой современной альтернативы этой книге просто не существует (знаю еще три альбома, посвященных этому художнику – один выходил в 1966-м, второй – в 1967-м, третий – в 1988-м. Также интернет сообщает, что в 2013-м альбом о Малявине за авторством вездесущего В. Круглова выпустил Русский музей, однако не видел эту книгу ни разу в продаже, и что она из себя представляет – сказать не могу).
Сперва о неприятных моментах, поскольку они существенны. Во-первых, мягкая обложка. Я их вообще не приемлю и не покупаю, но тут просто нет альтернативы, так как следующего альбома Малявина ждать не известно сколько (можно не дождаться вообще), а интерес он вызывает, поэтому пришлось взять, что есть.
Во-вторых, ОЧЕНЬ бликует меловка. Обычно я довольно скептически отношусь к жалобам рецензентов, что, мол, отсветы на меловке мешают им читать, но здесь я впервые столкнулся с чем-то невообразимым:...
Во-вторых, ОЧЕНЬ бликует меловка. Обычно я довольно скептически отношусь к жалобам рецензентов, что, мол, отсветы на меловке мешают им читать, но здесь я впервые столкнулся с чем-то невообразимым: при любом освещении необходимо крутить книгу то так, то этак, чтобы обширные отсветы переходили с места на место и и дали возможность прочитать текст.
В-третьих, иллюстрации довольно темные: когда смотришь на них, создается ощущение, будто ты рассматриваешь экспозицию, развешенную не по стенам выставочного зала, а находящуюся в каком-то подвале, куда свет просачивается сквозь какие-то щели и разглядеть какие-то нюансы живописи почти невозможно. Удовольствия от созерцания такой полиграфии – никакого. Размеры иллюстраций часто настолько малы, что на их примере просто нелепо было бы говорить о каких-то достоинствах живописи: ничего, кроме общего расположения предметов на полотне увидеть нельзя. Фактически нет ни единого увеличенного фрагмента картины, чтобы можно было посмотреть на технику письма. Одним словом, любителям качественной полиграфии эту книгу точно покупать не стоит.
Теперь о содержании. Текст написан начинающим исследователем Майей Владимировной Семиной. Это ее первая серьезная большая работа (до этого она написала кандидатскую диссертацию на тему «История формирования художественных собраний Рязанского музея: 1918-1938 гг.», которую защитила в 2012-м году, а также ряд статей той же тематической направленности; в аннотации к книге сказано, что она является автором работ по медиевистике, но что-то я их не нашел).
Оценивая труд автора, нужно сказать, что это лучшее – что есть в книге. Работа проделана честно и качественно. Как и в большинстве первых проб пера в ней видны нескрываемая увлеченность автора объектом своего исследования и испытываемый им задор от этой работы.
Другое следствие этого, проще всего выразить через известную шутку. «Чем отличается доктор наук от кандидата? Кандидат наук при любом высказывании вынужден ссылаться на авторитеты других, а доктор наук может говорить от самого себя». Именно поэтому в книге очень много довольно пространных цитат (к качеству их отбора претензий нет – все уместно и логично).
Третьим свойством работ молодого исследователя является, скажем так, еще не невыработанное умение твердой рукой управлять накопленным потоком информации, уверенно вводя ее в концептуальное русло своего видения всего происходящего на карте культуры. Здесь, скорее, можно видеть, как автор, накопив значительные массивы информации, погружается в нее с головой и несется в этом потоке, по мере сил вгоняя его в рамки книги. Впрочем, это не столько недостаток работы, сколько ее особенность. Преодолеть эту стадию борьбы с материалом удается лишь единицам, поэтому вывод однозначен: для работы кандидата наук все получилось вполне достойно.
[закончу в другой части]
[закончу]
А вот, рассказывая об Александре Герасимове (то есть, поливая его грязью), Смирнов вскользь упоминает и о другом известном советском художнике – Дейнеке, конечно же, под присущим ему специфическим углом: «Личный друг Ворошилова, Герасимов часто ездил к нему на дачу, где они с совхозными молочницами парились в бане и хлебали рассол, как голодный непоенный скот. Вообще, основным поставщиком славянского мяса с дырками в Академию для обработки был Дейнека, украинец по отцу, а по матери,...
А вот, рассказывая об Александре Герасимове (то есть, поливая его грязью), Смирнов вскользь упоминает и о другом известном советском художнике – Дейнеке, конечно же, под присущим ему специфическим углом: «Личный друг Ворошилова, Герасимов часто ездил к нему на дачу, где они с совхозными молочницами парились в бане и хлебали рассол, как голодный непоенный скот. Вообще, основным поставщиком славянского мяса с дырками в Академию для обработки был Дейнека, украинец по отцу, а по матери, как бывший вице-премьер Руцкой, – курский еврей. Очень хитрый человек, организатор массовых оргий для академиков, за что его очень ценили. «У меня все бабы чистые, проверенные в вендиспансере и работают на детском питании, - заверял Дейнека. – У них ни триппера, ни мандавошек нету». Один портретист, академик Котов, так увлекся этими здоровыми дурами, что умер в купе поезда на одной из них, и проводница стаскивала его с голой испуганной женщины, придавленной огромной похолодевшей тушей. Его смерть почему-то всех очень развеселила, хоронили портретиста радостно и умиленно, постоянно при этом ухмыляясь. Дейнека любил уложить натурщицу в позу с раскрытой половой щелью и часами рисовать ее в ракурсе со всеми деталями влагалища, объясняя им, что это надо для анатомии». (стр. 98)
И т.д., и т.д., и т.д.…
Автор, безусловно, много видел и немало знает, по отдельным репликам понятно, что он неплохо ориентируется в живописи, и порой его не скованные никаким авторитетом (точнее никаким уважением) суждения читать занятно. (Например, «Говорили мы о Врубеле и о мирискуссниках – некоторых из них Дурылин хорошо знал и бывал на их выставках. Я объяснял ему, что Врубель – безвкусный, салонный художник русского модерна для оформления конфетных коробок, гостиниц, ресторанов. И что купчихи, самовары и кошки Кустодиева – это китч, и что «потревоженные» похотью дворянские девицы Сомова – это завуалированная порнография, как и его провинциальные недоросли в штанишках, облегающих их очень большие члены». (стр. 149)) Однако и тут он, как правило, далек от анализа, а лишь поливает грязью все вокруг. Вот, к примеру: «Я очень прохладно отношусь и к Нестерову, и к Корину, и к их последователям. Все это типичный модерн мюнхенского типа [...]. Чахоточные, проституточного вида барышни с выпученными глазами кокаинисток изображают монашек и старообрядок, а рядом с ними – их мужчины в картузах и поддевках, с надменными лицами». Может, я и сам не в восторге от статичных и холодных нестеровских полотен, но я безусловно предпочту эту живопись картинам автора данного текста, которые не вызывают у меня ничего кроме абсолютного отторжения (я приложу к отзыву несколько его работ в качестве примера его творчества).
Достается в книге не только собратьям-художникам, но и служителям РПЦ, которая в глазах Смирнова (фон Рауха) сборище негодяев, развратников и предателей. Цитата: «Вообще, все, что связано с Московской Патриархией, - одна сплошная уголовщина. Все государство, созданное большевиками и продолжающееся по сей день – это огромное зверское бандитство над поруганной и изнасилованной страной. И как часть большевистского бандитизма, Московская Патриархия ничем не отличается от всего остального – грабежи, доносы, убийства, разврат». (стр. 217) Есть в книге люди, которых автор признает не то что бы приличными, а скорее не сдавшимися «сатанинской» власти – разные катакомбники, отдельно взятые собиратели искусства, но они – вымирающий вид, на смену которому уже пришли толпы варваров, заполонившие собою все и под руководством жидов-чекистов напрочь вытоптавшие слабые ростки русской культуры.
Подведем итог: подавляющее большинство страниц сего труда посвящено разговору о том, что вокруг лишь мерзость и грязь, выродки и дегенераты, предатели и извращенцы. И читать ради постижения этой премудрости труд, размером почти в шестьсот страниц убористого шрифта, мне кажется, не стоит. (Оговорюсь, что я не против чернухи в принципе, но считаю, что всему должно быть свое место. Если грязь и мерзость являются лишь средством, чтобы донести какую-либо важную мысль, утвердить через контраст какие-то важные ценности, то – да, пусть будет, но если она становится целью, то это уже что-то нездоровое, и от чтения подобного нет ни пользы, ни удовольствия).
Вердикт. Думаю, книга вполне может заинтересовать людей, испытывающих патологическую ненависть к России, так как все тут от первого слова до последнего будет тешить их душу, хотя, возможно, накал мерзости будет даже излишним, так как ссылаться на книгу, в которой столько ничем не подкрепленных сплетен (вроде головы Николая Второго, стоящей в шкафу в кабинете Ленина и прочего подобного) в серьезном разговоре будет так же неудобно, как на записки пациента психдиспансера. Книга отдает душевным нездоровьем, в ней крайне мало анализа, зато много концентрированной злобы. И кстати, вспомнил-таки «произведение», схожее по накалу чернухи с этой книгой, только не в литературе, а в кино – это «Так жить нельзя» Говорухина – сплошное поливание помоями родной страны, с ложью и передергиваниями, и все для одной мысли: все у нас мерзко, отвратительно и плохо. Сейчас Говорухин почему-то со стыдом вспоминает об этой своей… «работе».
Возможно, в книге есть какие-то ценные свидетельства, интересные мысли о жизни, но разыскивать их, говоря словами из последней поэмы Маяковского «роясь в окаменевшем говне», которое к тому же еще и не окаменело, нет никакого желания. Прочитав половину книги, бросил это занятие, потому что жизнь коротка, и тратить ее на чтение записок явно не слишком психически здорового человека не хочется.
Что-то и не припомню даже, доводилось ли когда еще читать столь беспросветную чернуху в таком объеме. В книге под названием «Полное и окончательное безобразие» художник Алексей Глебович Смирнов (фон Раух) берет огромный чан грязи и обдает его содержимым не только отдельных людей, но и в целые социальные слои, профессиональные сообщества, поколения людей и нацию в целом. Степень негатива по отношению ко всему просто запредельная, утверждения чего бы то ни было положительного – нет и в помине....
При этом автор произведения – представитель культурного сословия: потомственный художник, иконописец; он расписывал соборы РПЦ, видел своими глазами многих известных людей или тесно общался с теми, кто их видел, однако, пройдя через сознание автора, весь этот материал выходит из него даже не перепачканным, а просто-таки пропитанным грязью насквозь. Сплошь и рядом он пишет самые грязные сплетни с такой уверенностью, будто это доказанный факт, и смело утверждает любую мерзость про человека, лишь бы представить его с самой отвратительной стороны.
Вот, к примеру, о Чайковском «Был у Чайковского почитатель и друг великий князь Константин Константинович-младший. […] Великий князь был неплохим поэтом, подписывающим свои сочинения псевдонимом К.Р. Он дружил со многими музыкантами, писавшими романсы на его стихи. Константин Константинович был шефом кадетских корпусов. Вот тут-то и произошла роковая ошибка: пустили козла в огород. Его высочество был педофилом и создал из своих «единомышленников» систему, по которой красивых кадетов растлевали и доставляли ему лично и его приятелям музыкантам. Одним из его клиентов был и наш гениальный композитор Петр Ильич Чайковский, который как-то особенно постарался и разорвал мальчику-кадету анус, отчего тот умер от кровотечения. [после такого замечательного пассажа просто невозможно удержаться от того, чтобы не добавить: «но любим мы его не за это»!] Чайковского должны были судить, но он упросил жандармов дать ему еще годок жизни, чтобы закончить Пятую симфонию, после чего сам отравился» (стр. 34).
А вот об актрисе Любови Орловой: «Та же Любочка Орлова, дочь помещика, путалась с иностранцами, таскалась за валюту по кабакам. Взяли ее в кино снимать только потому, что у нее были импортные шмотки, заработанные своим телом. В общем, так называемая советская культура возникла из подлости, желания выжить, приспособляемости и из сломанных талантов. Кто половчее, кто поподлее, то выживал и занимал место под беспощадным красным солнцем». (стр. 51)
А вот о собрате художнике (а заодно, раз уж к слову пришлось, автор мазнул дегтем случайно попавшего на язык известного поэта). «Попков рисовал в московском суровом стиле жуткие синюшные хари рабочих. […] Попков красиво по-русски и умер: напился пьяным и стал ломиться в такси, где сидел инкассатор. Инкассатор тоже был пьян и застрелил Попкова. В это время всячески восхвалялся ВХУТЕМАС, левачество, жуткое рыло Маяковского с жеваной папиросой висело во многих квартирах. Под Маяковского явно косил бородавчатый, как жаба, Роберт Рождественский». (стр. 53)
А вот про замечательного ученого-медиевиста Д.С. Лихачева: «В бесконечные сериалы «Бандитского Петербурга» с семье Собчака и всех прочих нынешних «питерцев» академик Лихачев очень даже хорошо вписывается как политически придурковатый, вышивший из ума интеллигент и свадебный генерал, почему-то решивший, что вдруг вот так, за здорово живешь, бывшие коммунисты будут возрождать традиционную Россию, а он будет обучать матерых воров и бандитов идеалам русского гуманизма и народнического правдолюбия. Лихачева держали в собчаковской конюшне как козла для успокоения маразменной советской телепублики, которой он часами рассказывал свои байки про тюрьмы и лагеря, подслеповато предсмертно щурясь и уговаривая своих слушателей не делать людям зла. Ни разу Лихачев ни на кого не гавкнул, и не окрысился из своей слежавшейся и пропахшей гниющими книгами норы и только все время всему умилялся. А ведь совсем не наивен был старичок, мог бы и гавкнуть…» (стр. 73-74)
А вот о Блоке: «Бенуа, как и Блок, долго сотрудничал с усатым упырем Горьким и через него – с большевиками. Бенуа пытался спасти в красном Петрограде музеи, а Блок – театры, так как сам он жил с актрисами, а его жена Мендеелеева, с актерами. [опять же нельзя не вторгнуться в авторский с текст с комментарием – ну какая же причина может быть у человека, пытающегося спасти театры во время социального коллапса – ну разумеется, лишь одна – он спит с актрисами этого театра, больше ведь и незачем!] И сам Блок и его жена были с примесью еврейской крови». [ну, когда прозвучал такой аргумент, все встает на свои места – наконец-то жидомасон Блок разоблачен!] (стр. 150)
[продолжу в другой части]
Ничего не знал об этом авторе, купил из-за исключительно положительных рецензий. Сразу скажу, что книга, действительно, качественная, и ее, без сомнения, можно отнести к настоящей литературе, хотя и не первого ряда.
Книга ценна погружением в жизнь другого: мы видим мир глазами итальянского мальчика Тонино (лет 7-8-9). Как всегда, горизонт событий ребенка весьма неширок, временные перспективы малы, но зато в этом необъемном мирке отчетливо и крупно выступают составляющие его элементы:...
Книга ценна погружением в жизнь другого: мы видим мир глазами итальянского мальчика Тонино (лет 7-8-9). Как всегда, горизонт событий ребенка весьма неширок, временные перспективы малы, но зато в этом необъемном мирке отчетливо и крупно выступают составляющие его элементы: постоянно ссорящиеся родители (мама, как многие южные женщины, заводится с пол-оборота, а папа, не желая выслушивать все это, большую часть времени пропадает на работе) и живущие рядом городские дедушка Луиджи и бабушка Антониетта (бабушка в основном поучает невестку или воспитывает внука в этакой педагогической (плохом смысле слова) манере, дедушка же, бывший полковник, все время спрашивает у внука «Ну-с, юноша, какие планы на сегодня?», видимо, совсем не зная, как нужно общаться с детьми). Порой Тонино кажется, что городским дедушке и бабушке ближе собака Флоппи, чем он. Единственный просвет в этой безрадостной жизни – поездки в деревню к родителям матери – дедушке Оттавиано и бабушке Теодолинде. Там к нему относятся куда проще, не как к «мальчику, которого нужно воспитывать», а как к человеку. Там все как-то необычно и интересно, там все наполнено здравым смыслом и добротой, резко отличающей этот мир от города (так, к примеру, если в городе живет бестолковая и уродливая собака, то в деревне – поразительно умная и добрая гусыня Альфонсина). Своего рода символом и осью, вокруг которой вращается этот мир, является вишня Феличе – ровесница и тезка мамы Тонино.
Однако в основе сюжета находится разрушение именно этого мира – заболевает и умирает бабушка, все хуже дедушке, который в конце концов вследствие переживаний из-за стремления муниципалитета забрать его землю, чтобы провести по ней шоссе, сходит с ума и заканчивает жизнь в клинике для душевнобольных. Финал книги, чтобы было уж не совсем черно, автор, несколько насилуя логику происходящих событий, делает хеппиэндовым – и вишню мальчик отстоял, не дав рабочим свалить ее бульдозером, и родители его примирились и переехали в деревню жить подальше от свекра и свекрови, и в школу городскую ходить больше не надо.
Этот позитивный финал, хотя и делает книгу эмоционально светлее, но вносит серьезный диссонанс в общую логику происходящего, выводя его из-под воздействия жестких закономерностей устройства жизни (когда, например, все едут в города, где куда как комфортнее жить, но при этом уехавшие люди стремительно мельчают и растворяются в пустой суете), в выдуманный ручеек единичных и нетипичных явлений, когда люди, напротив, уезжают в деревню, а их отношения вдруг ни с того ни с сего налаживаются. С одной стороны, оставь автор прежнюю линию развития без изменений до конца, то такую чернуху было бы невозможно читать, но с другой – получилось что-то странное, будто рассвет во время заката – вроде бы эмоционально позитивное, но с устойчивым привкусом некоторой противоестественности происходящего. К сожалению, в книге эта дилемма решена чисто механически.
Иллюстрации типичные для нашего времени – это уже давно надоевшая нарочитая детскость (или как там это надо называть: наивное искусство, примитивизм, дадаизм?) Отношусь к этому как к осенним дождям – куда от них денешься, их можно только переждать. Все-таки искусство – это стремление к достижению каких-то вершин, а когда человек вместо этого разворачивается и идет назад, как бы к истокам, то какими бы теориями он это ни обосновывал, получается в целом не очень. Сама по себе возможность возврата была когда-то замечательным открытием (у того же Экзюпери, к примеру), но сейчас из-за избыточной массовости уже вызывает раздражение. Это как надписи на асфальте «Я люблю тебя» – тот, кто впервые сделал это, был большой романтик, но сейчас, когда этими надписями исписаны все дворы, иначе как пошлостью и невоспитанностью это уже и не назовешь. Так и тут: все возможные позитивные эмоции от иллюстраций лично у меня перекрывает досада от созерцания очередного примитива. У «Самоката», кстати, почти всегда такие иллюстрации, у них и логотип такой (книги, впрочем, они выпускают весьма интересные).
Язык повести тоже типичный для современной прозы: простой до бедности, ничего яркого в нем нет. Не знаю, как в оригинале, но почему-то думается, что и там все то же самое. Понятно, конечно, что повествование идет от ребенка и все такое, но такое также было уже видено много раз и широко сейчас распространено.
Данная книга – это переиздание варианта, выпущенного тем же «Самокатом» в 2011-м году, из видных невооруженным взглядом изменений – лишившиеся цвета иллюстрации, что, на мой взгляд, не сделало их лучше. Впрочем, как я уже сказал, я не в восторге от них в принципе, так что – не велика потеря.
В целом же, «Мой дедушка был вишней» – это, безусловно, качественная, настоящая литература, это маленький-маленький кусочек из огромной «грозной и прекрасной» мозаичной картины под названием «Жизнь», который, несмотря на свою крохотность, выполнен с очень приличной точностью, и потому в нем можно увидеть много разного. Например, вечную историю несоединимости высокомерных городских мещан и душевных деревенских простаков, или взаимоотношений ребенка и придавленных нерешенными вопросами собственных отношений взрослых, и в это живое, полное противоречий полотно, вплетается ниточка жизни главного героя, его судьба, его страхи, его радости, комплексы, победы и несчастья. За такое нельзя не сказать автору искреннее «спасибо».
Вердикт: если есть устойчивое желание прочитать как можно больше хороших и разных книг, то однозначно рекомендую с ознакомиться с этой повестью, для чего даже не обязательно ее приобретать, так как она выложена в интернете. Сам я ничуть не пожалел, что купил. Хорошая, качественная, настоящая литература.
Книга довольно интересная, но, к сожалению, идеальной назвать я ее не могу. В основе лежит задумка автора рассказать детям в доступной форме о быте колхозников конца сороковых - начала пятидесятых. И эта задача автором выполнена на очень высоком уровне – чего-чего, а умения говорить с детьми на простом, понятном им языке о разном у Воронковой не отнять. Однако вот современному ребенку слушать эти истории в таком объеме не слишком-то интересно. Причем дело именно в авторской установке не на...
Кроме того в книге довольно много слов, значение которых даже мне, человеку взрослому, но не имевшему опыта крестьянской жизни, порой трудновато точно объяснить, а уж ребенок и вовсе ничего не понимает: жнейки, веялки, косилки, молотьба, рига, жнивье, стерня, копна, ток, молотилка, гумно, ворох, стойки, снопы, трудодни, застреха, лукошко, овчарник и т.д. – все это сейчас из бытовой обыденности ушло в преданья старины глубокой, либо окончательно стало профессионализмами. Ребенок, который ко многому относится с интересом и любит читать, откровенно заскучал от этого всего – так как в жизни нигде с такими реалиями не сталкивалась, да и не столкнется, вероятно. Ну что тут поделаешь – не особо интересно девочке читать про строительство колхозной ГЭС.
Далее, о главной героине: на протяжении всех пяти повестей она не меняется – и если в первой книге («Солнечный денек»), это и не нужно, и даже очень соразмерно всей простоте книги, то уже к пятой книге ее одинаковость в поступках, все более и более механизирующихся (пошла туда, увидела это, сделала то, сказала тому-то то-то) уже откровенно утомляет – все однообразно, никакой эволюции характера нет.
Вообще, мне видится, что книга была бы отличной, если бы вышел один только «Солнечный денек», в формате А4, с большим количеством иллюстраций. А так получилось слишком много. Объем для детской книги – это важный фактор. Слишком большая книга может быть так же неудобна, как слишком большая обувь. Если рассматривать книгу, исключительно как источник информации, то конечно, чем больше туда затолкали, тем лучше, но в последнее время я детскую книгу рассматриваю скорее как некое явление – которое хорошо в единстве формы и содержания, и здесь то, что хорошо для взрослой книги (все части в одном месте) оказалось не очень хорошо для детской, так как однообразное содержание уже успевает утомить, а до конца еще о-о-о-очень долго. Поэтому книга скорее отпугнула. Моя дочь самостоятельно прочитала три повести и далее, несмотря на то, что я пытаюсь ее всячески стимулировать, продолжать читать отказывается, и я ее, в общем-то, понимаю, и потому не особо настаиваю, ведь за три части все, что нужно она из книги узнала, а дальнейшие события уже вряд ли донесут до нее какую-то ценную информацию. Разве только ради формирования привычки все доделывать до конца настоять, да не хочется неволить, меня вот никто дома никогда не принуждал читать.
Понятно, что если бы речь выпустила все пять повестей по отдельности, то люди были бы недовольны – мол, издательство охотится за нашими кошельками, но вполне можно было бы параллельно выпустить только первую повесть.
В книге также очень силен этакий пафос восхваления жизни народа-победителя. Как и полагается в советском художественно изображенном колхозе, вокруг сплошное изобилие: на огородах разные овощи, в садах яблоки, груши, сливы, на полях колосится все, что только можно, лес ломится от грибов и орехов. Просто-таки парадное изобилье ВДНХ, образцовая деревня из «Кубанских казаков» Ивана Пырьева. То есть писатель изображает не просто деревню, а именно СОВЕТСКУЮ деревню, с красным флагом над клубом, с гулянием с гармошкой вдоль села на годовщину Октябрьской революции, принятием в октябрята и прочим подобным. Сосредоточенность на этих вещах частично оставляет книгу в своем времени,
Иллюстрации в книге очень хорошие, приятные глазу, спокойные, солнечные, простые и понятные. Просто-таки отдыхаешь, глядя них. Устинов – он Устинов и есть, иного не рисовал.
Вердикт. При всем моем уважении к творчеству Воронковой, считаю, что данная книга, хоть она и неплоха и ее вполне можно купить, не является шедевром детской литературы. Всех сильнее разрушает цельность книги ее объем, будь она меньше, не так были бы заметны ее недостатки. На деревенско-природную тематику для детей не читал ничего лучше, чем «Мы все из Бюллербю» Астрид Линдгрен – чистый восторг. Никакого соцреализма. Да и у той же Воронковой читал в детстве более гармоничную книгу – «Внучек Ваня», которую с удовольствием бы приобрел, если бы ее переиздали, несмотря на то, что у родителей сохранилась та, что читал в детстве.
[закончу]
Книга, на мой взгляд, ценна именно этим стремлением к восстановлению созидательного мышления, в рамках которого единственно возможно понять, почему это люди по всей стране так радовались полету старшего лейтенанта нашей армии на высоте 250-300 км над Землей – сейчас это у многих вызывает недоумение – ну скатался – и что? Радоваться-то чего?
На эту тему есть даже довольно острая шутка в интернете, представляющая собой набор предполагаемых комментариев, под заголовком «что было бы,...
Книга, на мой взгляд, ценна именно этим стремлением к восстановлению созидательного мышления, в рамках которого единственно возможно понять, почему это люди по всей стране так радовались полету старшего лейтенанта нашей армии на высоте 250-300 км над Землей – сейчас это у многих вызывает недоумение – ну скатался – и что? Радоваться-то чего?
На эту тему есть даже довольно острая шутка в интернете, представляющая собой набор предполагаемых комментариев, под заголовком «что было бы, если бы Гагарин полетел в космос сегодня».
Комментарии:
«Какое же вы стадо! Вам сунули предмет гордости, а вы не видите, что твориться вокруг?»
«Ну отлично, че. В моем городе все засрано, зато на орбите мы впереди планеты всей!»
«Интересно, сколько распилили на этом?»
«У нас у пенсионеров нищенские пенсии, дорог нет, а мы на другие планеты летать собрались. Может, сначала на Земле порядок навести?»
«Теперь у ватников есть событие, на которое они будут дрочить десятилетиями, живя при этом в грязи как свиньи».
«Они в космос миллиарды сливают, а у меня очередь в детский сад 2.5 года, пока очередь дойдет, ребенок уже вырастет».
«Фраза «поехали» как нельзя лучше характеризует население этой страны».
И кстати, я очень хорошо понимаю эти высказывания, а с некоторыми даже и согласен, так как время сейчас другое, однако ни в коем случае нельзя забывать и о том, что в советское время достижения науки и техники были частью национальной идеи. Люди гордились этим полетом, так как это было доказательство ИХ силы, ИХ способности преодолевать любые препятствия.
В наше же время, когда произошло чудовищное расслоение общества, когда на наши деньги верхи открывают феноменальные по стоимости «Ельцин-Центры», «Зенит-Арены», «Москвы-Сити», покупают за астрономические суммы яхты, футбольные клубы, дома в Лондоне и т.д., а обычные люди вынуждены выживать на пенсии в 7-8 тысяч рублей, при коммунальных платежах в 4-5 тысяч, очень хорошо стало видно, что мы уже не часть государства, а ее кормовая база или обуза. Именно поэтому и Сочи для большинства - это не достижение, которое нас прославит, не повод для гордости, а пустая трата денег. Это не МЫ вместе сделали, это ОНИ нашли нужным потратить наши деньги на это. В эпоху полета Гагарина это было не так. ...Ну, или не совсем так.
Подводя итоги, скажу, что, в целом, чувства от книги какие-то двойственные. Для меня она оказалась интересной не информацией, заключенной в ней, а авторской позицией, для изложения которой было использовано полотно жизни Гагарина. Читая книгу, уж слишком часто оказываешься в творческой лаборатории писателя, и местами возникает ощущение, что книга не столько о Гагарине, сколько про то, как автор писал книгу о Гагарине, о том, с какими трудностями он сталкивался при поиске материалов, о его сомнениях, по поводу достоверности тех или иных данных. Читая, я так и не определился с тем, хорошо это или плохо. С одной стороны, интересно ознакомиться с мышлением исследователя, а с другой стороны, это все одно, что купить телефон, который будет вместо выполнения своих функций знакомить меня с трудностями, с которыми столкнулся инженер-конструктор, как он их преодолевал, и где нашел лишь паллиативные решения. Это тоже для многих интересно, конечно, но все-таки далеко не всем.
В результате лично у меня эта книга вызывала интерес не к Юрию Гагарину, а к автору книги. Так, например, ознакомился с его интервью с Людмилой Улицкой, наделавшем, как выяснилось, много шума в фейсбучно-твиттерной тусовке.
Вердикт: наверное, если у вас есть привычка покупать книги, чтобы с ними ознакомиться, то купить ее вполне можно, но если вы покупаете только то, что очень хочется иметь в бумаге, то стоит все-таки сначала прочитать в электронном виде, благо в интернете книга есть, и потом уже решать – нужна она вам или нет. Сам я книгу не купил.
Все-таки, большое, действительно, видится издалека, и чем дальше живем, тем лучше видно, что время СССР – это эпоха, когда Россия стала страной, которую знал весь мир. Работаю с иностранцами довольно много, и если спрашиваю их, каких русских известных людей они знают, то откуда бы ни был человек – из Китая, Южной Кореи, Гвинеи-Бисау, Пакистана, Сирии, Марокко, Перу, Шри-Ланки, Монголии, Кот-Д’Ивуара, Турции или Эквадора – все они обязательно знают имена двух человек – Ленина и Гагарина. И как...
Эта книга посвящена одному из символов Советского Союза. И ценна она не информацией, которая собрана там (не могу на сто процентов гарантировать это, но, кажется, книга практически не вводит каких-то важных, но неизвестных ранее фактов), а тем, что она в нашем сегодняшнем мире, относящемся ко всему вокруг скептически, занимается объяснением ценности для нас личности и подвига Юрия Гагарина. Ведь сейчас происходит проверка подвигов советских героев на их истинность и неподдельность – вне властвующей идеологии, которая говорит со всеми с позиции силы, а в рамках равной дискуссии, где свою позицию надо объяснить и доказательно обосновать. Эта книга – это одна из реплик в огромной дискуссии, цель которой изучить прошлое и понять, где была позолота, неизбежно облезающая со временем, и где – чистое, неподвластное времени золото.
Именно в этом видит автор свою цель. Приведу довольно большую цитату из книги: «…с какой, вообще, стати в мире, где космос – это всего лишь холодный чулан со спутниками, позволяющими обывателю войти в свой фейсбук в любом месте планеты Земля; где живая икона – Марк Цукерберг; где, чтобы проникнуть в верхние этажи социальной пирамиды, следует мечтать не о карьере полярного летчика, а клепать приложения для айфона; где человечество, вместо экспансии во вселенную, выбрало другой, изоляционистский глобальный проект и другой путь самоорганизации – социальную сеть, – зачем в этом мире нам нужен Гагарин? Гагарин – который превратился даже не в героя идеологического комикса, а в китчевую фигуру, в идеальный образец плохого советского дизайна, в экспонат краеведческого музея, который всегда может отвлечь на себя внимание в трудные моменты – например, когда очередной российский спутник по каким-то причинам не выходит на заданную орбиту?
Затем, что – даже и так – «идея Гагарина» все равно никуда не делась – и она все так же «работает».
В чем она состоит сегодня? Очень просто: в осознании того, что, каким бы ловким бизнесменом ни был Цукерберг, мечтать стать Цукербергом – гораздо пошлее, чем мечтать о том, чтобы стать Циолковским, Королевым или Цандером. Что покорить социальную сеть и покорить космос – это разные по масштабу задачи. «Идея Гагарина» – в том, что решение проблемы дефицита электротоваров, обеспечение возможности критиковать начальство по телевизору и соблюдение 31-й статьи Конституции – все это важно сегодня и неважно завтра, а главное для человечества – на Марс, на Марс, на Марс. Что в этом, собственно, и заключается конструктивно понятая свобода – в работе, в возможности заниматься творчеством, в производстве новых знаний, в развитии, в духовной экспансии, в трансформации, в преодолении самих себя. Что не плохое или хорошее государство, а сегодняшнее, наличное состояние материи, «физика», – есть то, что нужно преодолеть; выйти от физики к метафизике. Что «каждый человек – луч света, мчащийся на свидание с Богом», и Гагарин – пример человека, который прожил свою жизнь именно так – не как член тогдашней Общественной палаты, ездивший по Кутузовскому с мигалкой, а как луч света, мчавшийся на свидание с Богом. Вот в чем идея Гагарина: в том, чтобы все эти люди, которые открывают ресторан, заводят себе страничку на фейсбуке и думают, что они и есть «колумбы вселенной» сегодня, – почувствовали разряд тока, запрокинули голову наверх и прочли там составленную из звезд надпись: «Из ресторанов в космос не летают», как сформулировал однажды с гениальным простодушием Юрий Алексеевич; это следовало бы печатать на каждой странице каждого ресторанного меню, как печатают на сигаретах череп с надписью «Курение убивает».
Капитализм может быть очень комфортным, но, как ни крути, в качестве образа будущего он – самый пошлый из всех возможных; люди могут жить так, как им хочется, но они должны по крайней мере осознавать, что, теоретически, у них были и другие возможности. И вот «Гагарин» – проводник идей Циолковского и Королева – и есть антидот от этой пошлости. Ничего не стоят ни ваши диеты, ни ваши гигабайты текстового и визуального хлама, хранящиеся на американских серверах, ни ваши супермаркеты, когда есть Марс, Венера, спутник Сатурна Титан и система альфа Центавра – космос: горы хлеба и бездны могущества. Вот что такое Гагарин».
[продолжу далее]
Гуманитарные дисциплины – это особая отрасль научного знания, предъявляющая повышенные требования к ЧЕСТНОСТИ исследователя. И здесь я не имею в виду конъюнктурное исполнение политического или социального заказа, когда объект исследования сознательно деформируется в нужную сторону,в результате чего, к примеру, Пушкин предстает нам то борцом с царизмом, то, наоборот, чуть не монархистом, то воинствующим атеистом, то едва ли не апологетом православия. Тут-то все понятно. Я имею в виду другое: уж...
- Как называется ваша диссертация?
- «Как решетом воду носить»
- Что вы, голубчик, кто же так диссертации-то называет! Смените название на «Анализ проблем транспортировки вещества в жидком агрегатном состоянии в емкостях цилиндрической формы с перфорированным дном».
Настоящий ученый, стремясь полнее и лучше донести свою мысль, крайне дозированно использует малораспространенную или новую терминологию, если же таких слов в тексте слишком много, то это повод отнестись к нему с осторожностью. Помнится, на одной из конференций выступала совсем юная девушка, то ли студентка, то ли магистрантка, и в докладе у нее в каждой второй фразе звучало: «нарратив», «нарратор», «нарративный». Когда ее спросили, почему она употребляет их вместо традиционных «повествование», «повествователь» и «повествовательный», и есть ли, с ее точки зрения, какая-то разница между этими терминами? Девушка честно ответила, вызвав улыбки в аудитории, что по ее мнению это одно и то же, но второе звучит более непонятно и потому – более научно. Не знаю, как сложилась ее дальнейшая судьба, но если она пошла в науку, то на этот вопрос она бы сейчас ответила уже совсем по-другому, отметив ряд важных смысловых нюансов, незнание которых заставляет задуматься о наличии необходимых профессиональных компетенций у спрашивающего.
К сожалению, сейчас умение скрываться за дымовой завесой псевдоумных слов фактически стало нормой. Читая такие статьи, ты как бы попадаешь в область не кристаллизации, а, наоборот, растворения смыслов, не созидания знания, а разрушения условий, в которых оно созидается. Настоящая наука всегда стремится к тому, чтобы прояснять, а не запутать, и я на сто процентов согласен с известным высказыванием, что если ты не способен объяснить обычному десятилетнему ребенку, суть научной проблемы, которой ты занимаешься, то ты или сам не понимаешь, что делаешь, или шарлатан. Умением доступно объяснять сложное обладал наш замечательный академик Дмитрий Сергеевич Лихачев. Его работы, являясь высочайшими образцами научного труда, понятны любому культурному человеку, никакого «птичьего» языка в них нет.
Андрей Борисович Есин, автор данной книги, также относится к той плеяде исследователей, что пишет работы, стараясь донести мысль, а не показать свою эрудицию и умение жонглировать словами. Кроме того, в данной книге, ориентированной прежде всего на студентов и учителей, еще сильнее сделан акцент на точность и ясность слова. Как пишет во вступлении сам Андрей Борисович, «был большой соблазн насытить книгу современными дискуссиями и нерешенными проблемами, однако по зрелом размышлении от этого пришлось отказаться, так как литературоведу-практику сейчас важнее другое: получить нечто уже апробированное и устоявшееся. Поэтому автор и акцентировал в книге не столько проблематику, сколько аксиоматику литературоведения». И это действительно так.
Структура книги такова: в первом разделе рассматривается общий взгляд на художественное произведение, говорится о его свойствах, функции, специфике. Далее последовательно рассматриваются такие базовые вещи, как структура художественного произведения, его содержание и форма, тематика, проблематика, идея, пафос, элементы изображенного мира (деталь, портрет, пейзаж), психологизм, реалистическое и фантастическое, художественное время и художественное пространство, художественная речь, композиция, сюжет, конфликт, система персонажей, жанровый анализ, контекст и некоторые другие моменты.
Вердикт: книга будет весьма полезна для тех, кто хочет заняться анализом текста, хочет разобраться с тем, как устроено литературное произведение. Разумеется, нельзя объять необъятное, и в книге есть свои недостатки, но достоинства явно перевешивают, тем более, что автор нашел хороший баланс между научностью и доступностью. Книга, скорее, профессиональная, она ориентирована на учителей-словесников и студентов-филологов, но, думаю, будет интересна и тем, кто хочет узнать, как видит это наука. Благодаря хорошей структурированности книга вполне может быть использована как основа для чтения спецкурсов на филологических факультетах вузов, таких, например, как «поэтика» или «анализ художественного текста». Хорошая работа, достойна быть в библиотеке каждого учителя-словесника.
Долго проходил мимо этой книги: не нравилось название, не нравилась обложка, не нравилась аннотация, не завлекали рецензии. Наконец, решил купить за компанию в очередные скидочные дни (а книгу, кстати, дешевой не назовешь), чтобы ознакомиться с творчеством еще одного представителя отечественной современной детской прозы. Прочитал за несколько вечеров дочке.
Что сказать… Книге явно не хватает самобытности. Читаешь и понимаешь: автор пишет с оглядкой на «Денискины рассказы» Драгунского и...
Что сказать… Книге явно не хватает самобытности. Читаешь и понимаешь: автор пишет с оглядкой на «Денискины рассказы» Драгунского и отчасти книги Носова. Может быть, даже отдельные рассказы вышли и не хуже, но читатель уже видел подобное и это не есть хорошо.
Еще важный момент: Драгунский в высшей степени аутентичен, читаешь его и видишь эпоху, видишь безвозвратно ушедшее время Москвы 50-х - 60-х. А здесь я что-то не очень-то понимаю, когда это происходит? В паре рассказов мелькнули такие приметы времени, как игрушки из киндер-сюрпризов, пластиковые бутылки, сотовый и даже ПОЛИЦЕЙСКИЙ (привет всем от загадочного в своей простоте Дмитрия Анатольевича), в одном рассказе упомянут компьютер, который включает герой, придя домой, при этом интернет или компьютерные игры не упомянуты ни разу. При чтении создается ощущение, что речь идет о каком-то замыленном безвременье, из которого порой всплывают куски то ли 70-х, то ли 80-х, то ли 90-х.
Некоторые коллизии выглядят довольно надуманными: как, например, в заглавном рассказе «Похититель домофонов» (и кстати, название, на мой взгляд, довольно неудачное, какая-то глухота к значению слова в нем, ей-богу. «Похитители велосипедов» – понимаю, а домофонов – кто их ворует-то? Это как «Похитители дверей» – глупо как-то. Не заставляет меня такое название захотеть прочитать. Я даже попробовал придумать худшее название – и затруднился, так как даже какие-нибудь «похитители одеял», «…зубных щеток», «…мела», «…учебников», «…тарелок» – звучит гораздо лучше и куда как более интригующе). Взялось это название из сходства слов «омофон» и «домофон», на чем и основана вся движущая сила рассказа. Ребята, катясь на колесе обозрения, слышат разговор по сотовому, как человеку (как позже выяснится, филологу по профессии) нашли очередной омофон, отчего они приходят к выводу, что перед ними человек, ворующий домофоны. Ребята решают сдать похитителя полиции. В этом, кстати, также хорошо видно, что это привет из прошлого. Да, было время, когда активная государственная пропаганда подталкивала подростков вклчатся за правопорядок, и тогда этот сюжет был бы вполне логичен (помню, к примеру, довольно бодрую повесть «Дзержинцы», посвященную этому, да и такие книги, как «Тимур и его команда», «Президент Каменного острова», в общем-то, об этом, и в «Детстве Чика» был подобный эпизод), но в наше время, когда общество в высшей степени атомизировано, когда каждый знает, что его хата с краю, откуда вдруг взялась у детей такая мысль – задержать преступников? Ниоткуда, просто это калька с героев другого времени, и их мотивации – оттуда же.
Что касается рисунков, то они довольно вторичны, местами ничего, а местами и так себе, в целом – приемлемо.
А теперь неожиданный вывод: а книга, в общем, неплохая. Да, она несколько вторична, но от нее остается хорошее «послевкусие». Она написана с каким-то редким по нынешним временам достоинством, без выпендрежа и украшательств, без холуйского подлаживания под предполагаемого читателя-«потребителя» с целью получения с него денег. Вот читал как-то интервью с режиссером местного театра, куда прекратил ходить в том числе и потому, что все происходящее там начало напоминать какай-то паскудный балаган. Так вот, режиссер жаловался на то, что зритель пошел плохой, и они вынуждены подстраиваться под него, а отсюда шутки ниже пояса, паясничание и прочее. Конечно, если искусство воспринимать как сферу услуг, то да – именно к этому и придешь. Но можно, оказывается, действовать и иначе. И эта книга тому подтверждение, она написана со спокойным достоинством, автор не стремится всеми правдами и неправдами привлечь внимание читателя, он спокойно и уверенно делает свое дело – пишет книгу, в которой-таки воплощается что-то важное и правильное, а это, несмотря на ряд недостатков, заслуживает уважения.
Особенно пронзительным показался мне рассказ «Заколдованное прошлое», в котором замечательно показано, как сталкиваются разные по типу сознания двух мальчишек, которые несмотря на это остаются друзьями. Нередко, когда доводится читать книги второго ряда, я начинаю позевывать, мол, этак-то и я напишу. Здесь же не мог не отметить, что так мне точно не написать – просто, но в то же время тонко, лирично и глубоко – браво, автор! (в интернете не нашел этого рассказа, поэтому выложу его на прикрепленных фотографиях).
Вердикт: несмотря на то, что ряд моментов не позволяет назвать книгу шедевром и рекомендовать всем немедленно бежать за ней в книжный магазин, однако если весь Драгунский уже прочитан, а чего-то подобного еще хочется, то эту книгу вполне можно прочесть. Твердая четверка.
И все-таки как изменилась жизнь в бытовом плане за последние несколько десятилетий. Когда пришла пора мне появиться на свет, то, чтобы добраться в роддом из далекого села, в котором родители отрабатывали послеинститутское распределение, маму в экстренном порядке повезли в райцентр за 35 километров на огромном тракторе К-700, к которому был прицеплен спереди громадный, сваренный из металлических листов отвал, иначе сквозь наметенные двухметровые сугробы было не проехать. А потом она возилась в...
Однако куда серьезнее, чем с бытом, изменения произошли в сфере информации. Взять хотя бы ту же живопись – поди-ка раньше познакомься с ней! Родители героически покупали всеми правдами и неправдами книги (после семи лет работы в селе привезли назад в европейскую часть страны полконтейнера книг), но вот альбомов по искусству у нас было штук десять-пятнадцать - не больше. Никакого сравнения с нынешними они не выдержат: репродукции блеклые, неконтрастные, зачастую вообще черно-белые. А пятитомная история искусств, стоявшая у бабушки, та и вовсе щеголяла черно-белыми газетного качества иллюстрациями размером то с пачку сигарет, то с коробок спичек – насладись искусством, так сказать, в полной мере. Я уж молчу, сколько имен и даже целых направлений в искусстве было просто неизвестно обычным людям. Так вот, на фоне тех книг по искусству, что я листал дома в детстве, эта – просто феноменальный, невероятный, потрясающий, фееричный, нереальный, фантастический праздник искусства.
Я думаю, что при ее виде среднестатистический советский человек впал бы в такое же состояние культурного шока, в какое его вводили ломившиеся от продуктов полки западных супермаркетов, где всего много, все свежее и все без очереди – да так не бывает! (Вспоминается рассказ одного старшего сослуживца, ездившего когда-то по туристической путевке в страны социалистической Европы – Польшу, Чехословакию, ГДР, так вот, когда он вернулся в нашу, закрытую в то время область, его рассказам про магазины тех стран не верили: «Шестнадцать видов обоев в магазине? Да ладно врать-то! Ну три, ну четыре, ну, может быть, пять – в это еще можно поверить, но шестнадцать! Придумаешь же такое!»)
Что касается этой книги, то сделана она подчеркнуто «богато» (хочется произнести это слово по-украински - через фрикативное «г») – золотой обрез страниц, красный матерчатый переплет, яркие «подкрашенные» иллюстрации (сдается, что в ряде картин для красоты убраны кракелюры), но в данном случае – это книге идет, так как она сделана не для профессионалов, а для тех, кто хочет получить представление о русской живописи в режиме «лайт», когда каждый художник представлен несколькими картинами и каждая снабжена минимальным комментарием, в качестве которого могут быть история создания, цитата из искусствоведческих работ, элемент анализа композиции, биографическая справка, информация о периоде, к которому относится данное полотно или еще что-нибудь подобное.
Книга не включает в себя иконопись (что совершенно правильно, так как это принципиально иной вид творчество, с абсолютно другими задачами и системой изобразительно-выразительных средств). Также нет ни единой картины последних ста лет. То есть, в книге живопись 18 и 19 столетий. Соответственно, заканчивается все искусством серебряного века, которое, к слову, представлено довольно широко. (Серебрякова, Кустодиев, Серов, Коровин, Нестеров Борисов-Мусатов, Юон, Грабарь, Лансере, Бакст, Бенуа, Сомов, Петровичев, Жуковский, Фальк, Бродский, Фешин, Кончаловский, Гончарова, Судейкин, Сарьян, Малявин, Кузнецов, Петров-Водкин и др.). Авангард в книге уже не представлен.
Вердикт: если вы продвинутый любитель (о профессионалах я даже не говорю), неплохо представляющий историю русской живописи и имеющий альбомы по тем представителям или направлениям, которые вас интересуют, то данная книга вам, конечно, не нужна – она неакадемична, несистемна. Но ее стоит приобрести тем, у кого нет возможности составлять библиотеку по живописи, а хочется, чтобы пара подобных книг была – детям что-то показать, самому на досуге полистать, и вот здесь этот альбом не просто хорош – а очень хорош. Это ни в коем случае не источник информации – не справочник, не монография, это именно альбом, где только ты – и живопись. Иллюстрации яркие, что опять же очень идет именно этой книге, представляющей живопись как праздник. Заслуживает похвалы и работа автора – тот десяток строк, что сопровождает каждую репродукцию, написан грамотно и доступно, читать его даже человеку, незнакомому с искусствоведением, будет интересно и познавательно.
[Закончу]
В книге много ненавязчивого доброго юмора, например, расписка, написанная без единой запятой и с ошибками, но в канцелярском стиле: «чИрепаха эмида европейская – одна», в слово «вульгарис» мягкий знак вставлен сверху, «принЕты на сохранение», и особенно насмешило слово «Катя», переправленное для большей официальности на «еКАТЯрина», где хвостик слова уходит вертикально вниз. Всего несколько строк, а как ярко они раскрывают детей, старающихся вести себя как взрослые.
Или эпизод, в...
В книге много ненавязчивого доброго юмора, например, расписка, написанная без единой запятой и с ошибками, но в канцелярском стиле: «чИрепаха эмида европейская – одна», в слово «вульгарис» мягкий знак вставлен сверху, «принЕты на сохранение», и особенно насмешило слово «Катя», переправленное для большей официальности на «еКАТЯрина», где хвостик слова уходит вертикально вниз. Всего несколько строк, а как ярко они раскрывают детей, старающихся вести себя как взрослые.
Или эпизод, в котором папа-скрипач играет «Дьявольские трели» и – цитата: «когда папа играл эти трели, ДАЖЕ БАБУШКА не осмеливалась входить к нему» - автор, как бы через голову детей подмигивает возможному взрослому читателю: мол, кому бабушка, а кому и теща (ну или родная мама, которая неустанно учит жизни).
Еще насмешила такая сцена: «Мальчики кричали «ура!». Папа, мальчик с макаронами и несколько добровольцев, торжествуя, несли швабру с болтавшимся на ней крокодилом. За ними бежали мальчики. Со всех сторон из окон высовывались люди и смотрели на это необыкновенное зрелище. Они чувствовали себя совсем как в ложах театра. Но было интереснее, ПОТОМУ ЧТО В ТЕАТРАХ КРОКОДИЛОВ НЕ ПОКАЗЫВАЮТ».
Вообще авторам как-то удивительно удалось соблюсти во всем меру. Даже в образе вредной соседки, которая все время всем недовольна и всем делает замечания, они соблюли меру и во всех этих препираниях и ворчаниях видна не изнанка быта, а какая-то перчинка, чтобы не было пресно. Каждый из нас с такими людьми сталкивался, и при их описании очень трудно удержаться от сарказма и гротеска, а вот поди ж ты, авторы удержались.
– Здравствуйте Надежда Петровна! – приветливо сказала бабушка – А я-то думала, это наши…
– Ваш кот нюхал мое молоко! – сказала Надежда Петровна, поджав губы. – Сколько раз я просила вас не пускать его бегать по карнизу!
– Извините – сказала бабушка.
– Интересно, почему это все коты со всего двора лезут именно в мое окошко? – продолжала Надежда Петровна, поднимаясь на чердак. – А кто не умеет воспитывать котов, пусть не держит!
– Ладно уж иди себе, - пробормотала бабушка
Из последней, довольно внезапной реплики видно, что бабушка – это не какой-то условный интеллигент, а живой человек, терпение которого не бесконечно. Это как-то очень просто, но в то же время глубоко, человечно и правильно.
Ту же здоровую меру простоты можно увидеть и в иллюстрациях. Многие из них, если рассматривать их в отдельности, выглядят нарочито примитивными, но в них всегда можно увидеть какие-то элементы, выполненные несколькими точными, очень уверенными линиями, создающими яркий образ. То есть это не примитив от неумения рисовать, что мы видим сплошь и рядом в современной иллюстрации и живописи, это сознательная установка на простоту серьезного мастера.
Вердикт: книга лично мне очень понравилась, все в ней в меру – и выверенная манера повествования, и ненавязчивый юмор, и замечательные простые рисунки. Если нет отторжения советского стиля, если такие книги, как «Чук и Гек», «Кортик», «Денискины рассказы» вызывают положительные эмоции, то советовал бы обязательно ознакомиться и с этим произведением, причем из нескольких изданий, что представлены сейчас в магазинах, это, на мой взгляд, однозначно лучшее. Яркая, радостная, солнечная книга, которая существенно улучшила мое настроение. Рекомендую.
Повесть эта в детстве не попадалась, купил из-за хвалебных рецензий, прочитанных здесь, на «Лабиринте». Книга произвела на меня самое положительное впечатление, поскольку все в ней очень гармонично, в меру: юмор, событийность, психология ребенка, иллюстрации. Все в ней в самом хорошем смысле «советское», когда под этим подразумевается не идеология, а особый взгляд на жизнь, при котором она представлена как что-то обаятельно простое и светлое (данное свойство ярче всего выразилось не в...
В послесталинское время авторы в довольно массовом порядке научились писать книги, в которых они феноменально ловко обходили все «партийные организации и партийные литературы», выводя всю идеологию за скобки создаваемого мира, и все читается как описание простой жизни обычных людей. При этом изображенный мир обладал поразительными для нашего сегодняшнего бытия свойствами: ребенок-детсадовец там играл ОДИН в московском дворе, пятиклассники ОДНИ ездили на электричках к друзьям в деревню, а зашедший в гости совершенно незнакомый человек никого не напрягал – ну зашел и зашел, что тут такого? (Буквально на днях я приехал по делам к знакомому и, когда поднимался по лестнице, задумался о чем-то и, перепутав двери, зашел без звонка в чужую квартиру, чья дверь, к несчастью, оказалась не запертой. В глазах людей, обеспокоенных мною, отразилась такая жуткая смесь паники и агрессии, что эти искаженные испугом лица стояли после у меня перед глазами несколько дней, а ведь я, вроде бы, отнюдь не выгляжу уголовником и сразу же, как только понял, что произошло, принес тысячу извинений и спешно ретировался). Так вот, от чтения таких неидеологически советских книг возникает крайне позитивное, я бы даже сказал терапевтическое ощущение устойчивости бытия, когда ты понимаешь, что в мире все правильно и хорошо, что все плохое существует фрагментарно и несистемно и, если что-то и произойдет, то лишь по недоразумению.
Именно такое недоразумение и лежит в основе книги: мальчик 6-го класса отдает незнакомой девочке-ровеснице зверей, взятых на лето из школьного живого уголка. Отдает потому, что мама категорически отказывается с ними проживать в одной квартире. Далее взятые на сохранение животные силою разных обстоятельств теряются, но до прихода мальчика через ряд приключений удается собрать всех снова.
Вот и весь сюжет, но как же грамотно он реализован! Книга написана точными, замечательно выверенными фразами, где дозированно чередуются простые короткие предложения со сложными и осложненными. Тем самым авторы создают у читателя ощущение простоты и ясности. Читая я просто наслаждался этой выверенной простотой. Вот небольшой пример: мальчик едет на электричке и засыпает: «Митя смотрел в окно, где поднимаясь и опускаясь, бежали телеграфные провода. Он вынул расписку и еще раз перечитал. Все было в порядке. Митя уселся поудобнее и опять стал смотреть в окно. Провода поднимались и опускались, поднимались и опускались, и Мите стало казаться, что он опускается и поднимается с ними вместе. Он задремал. [далее идет описание сна, где все благостно и хорошо] Митя улыбнулся во сне. В это время промчался встречный поезд. По митиному лицу пробежали полосы света и тени. С его лица слетела улыбка. Ему стало сниться совсем другое» [далее описание тревожного сна]. Ясные и четкие мотивировки происходящего совершенно убирают из мира иррациональное, деструктивное начало.
Очень грамотно сделан сюжет, состоящий из пересекающихся цепочек сюжетных линий разных персонажей, которые постоянно взаимодействуют друг с другом.
Замечательно уместно и точно воспроизведена как движущая сила сюжета детская психология: например, неспособность ребенка надолго сосредоточиться на своей задаче. Кате надо купить корма для животных, но она вспоминает о подругах и не может не забежать за ними, чтобы позвать посмотреть зверей. Или ее сестра, детсадовка Мила, которая проснувшись, обнаруживает в комнате животных и сразу начинает играть с ними: «ей было пять лет, и она не очень задумывалась над тем, откуда взялись эти существа и почему они оказались в комнате. Она просто радовалась, что они есть».
В книге масса примет времени, например, обмен: за крокодила предлагают Мите фотоаппарат и собрание сочинений Чуковского, а черепаху меняют на фантики, потом на книгу о Мюнхаузине, и далее – на губную гармошку. Прямо вспоминаю, как мы в начальной школе менялись марками, значками – это было так увлекательно, сейчас такого, кажется, совсем нет. Из того же времени и такая деталь: добавляет трагичности произошедшему в глазах девочки, что все звери не личные, а из живого уголка школы, а стало быть, это – ГОСУДАРСТВЕННОЕ ИМУЩЕСТВО. Сейчас, мне кажется, будет ровно обратная ситуация.
[продолжу в другой части]
Когда водил дочку в кино, увидел трейлер фильма «Большой добрый великан». Внимания бы особого не обратил, рекомендация, что это от автора «Чарли и шоколадной фабрики», скорее, оттолкнула (не любитель я бёртоновских безумных миров и персонажей), но на следующий день включил в машине радио и услышал обрывок чьего-то восхищенного рассказа о появлении этой книги на свет, история была какая-то дивно голливудская, с передачей сюжетов из рук в руки, с какими-то судьбами, измененными этим романом. К...
Первым прочитали «БДВ». Не знаю, как насчет того, что он «сказочник номер один в мире», но видно, что человек пишет легко, быстро и обладает довольно свободной фантазией. Он не копирует в тысячный раз то, что сделали до него, он создает нечто, чего до него еще не было. И это, конечно, немало по нынешним сиквельно-ремейковым временам, однако книга какая-то уж слишком легкая, в ней, в общем-то, нет никаких ценных уроков для жизни, ничего глубокого и важного, это просто байка, которую ребенку при правильном изложении, наверное, будет занятно послушать, но – не более того. Язык повести довольно плоский, «серый» (не знаю свойство ли это оригинала или внес свою лепту переводчик), сильно мешало читать большое количество искаженных или неправильно используемых слов – все время спотыкался на них.
Когда «БДВ» вышел на экраны, сходили с дочкой посмотреть. Несмотря на по-спилберговски сочную картинку, а может, и именно благодаря ей стало видно еще сильнее, что в книге нет самого главного – содержания. Это ярко оформленная и затейливо сделанная пустая коробка, в которую не вложено ничего. Много сейчас в больших торговых центрах магазинов, торгующих разными безделицами, в том числе и такими коробками. Подходишь к полке, видишь это великолепие и думаешь: «Ух-ты! А что же, интересно, там внутри?» А внутри – ничего, просто коробка, и от этого возникает какое-то легкое, но неприятное разочарование. Как человек, воспитанный в рамках русской культуры, я привык, чтобы содержание доминировало над формой, определяло ее, поэтому эта книга, как и все остальное, что прочитал у Роальда Даля, не заставила восхититься. Да, в принципе, прочитать можно, книга этакая отвязанная и раздолбайская, и возможно то, что в ней нет никакого посыла, кроме приглашения, говоря языком современной молодежи, «поприкалываться» вместе с автором, для кого-то будет позитивным аргументом, но я как-то не спешу приобретать другие книги автора (которых, кстати, довольно много) – не хочется. Иллюстрации в книге соответствующие – аляповатые, кривенькие, навязчиво забавненькие, никуда не ведущие и ничего не несущие.
Думаю, что купить книгу можно, если дома собирается большая и разная библиотека детских книг, но лично для меня она не стала открытием. И хотя «БДВ», вроде бы, является своего рода продолжением традиции литературных хулиганств вроде «Карлссона», «Пеппи», «Суббастика» и пр., однако когда я сейчас перечислял названия этих книг, у меня стало тепло на душе, а от опуса Роальда Даля – нет. Точно так же, как не вызывает у меня позитивных эмоций заимствованное молодежью из наркоманского жаргона слово «прикольный», которое очень соразмерно этой книге. Может быть, я стал старым брюзгой, ругающим все новое? Надеюсь, что нет, так как, слава Богу, есть современные книги, после прочтения которых в душе остается тепло и свет. Так, очень понравились две великолепные повести Марии Парр «Вафельное сердце» и «Тоня Глиммердал», а из отечественного – «Асино лето» Тамары Михеевой – вот с ними бы однозначно рекомендовал ознакомиться и даже приобрести в домашнюю библиотеку, а Роальда Даля – ну разве от нечего делать только.
[закончу]
Вердикт: книга любопытная, написана хорошо, этакий вариант сказки-страшилки. Все сомнения возникают из-за жанра детских ужасов которые в книге, в отличие от упоминаемого мной сказки Миядзаки, занимают центральное место и, несмотря на победу сил добра, ощущение остается такое, что это зло вполне реально и способно подкараулить лично тебя в твоей квартире. Мысль не слишком приятная. Сам я с детства не перевариваю фильмов ужасов и не люблю ситуаций, располагающих к чему-то страшному...
Вердикт: книга любопытная, написана хорошо, этакий вариант сказки-страшилки. Все сомнения возникают из-за жанра детских ужасов которые в книге, в отличие от упоминаемого мной сказки Миядзаки, занимают центральное место и, несмотря на победу сил добра, ощущение остается такое, что это зло вполне реально и способно подкараулить лично тебя в твоей квартире. Мысль не слишком приятная. Сам я с детства не перевариваю фильмов ужасов и не люблю ситуаций, располагающих к чему-то страшному (например, нахождение ночью одному в лесу или в каком-нибудь большом здании, с множеством коридоров и закутков), однако для этой книги я сделал исключение, так как из тех авторов, что прочел за последнее время, выделил для себя Нила Геймана. Автор не подвел, книга, вновь повторюсь, качественная, но вот читать ее дочке-второкласснице, может быть, и не стоило.
P.S. Кстати, в данном жанре есть один довольно занятный опус Эдуарда Успенского: «Красная рука, черная простыня и зеленые пальцы», который когда-то был опубликован в журнале «Пионер». Не знаю, как воспринял бы сейчас, а тогда это было увлекательно, в меру страшненько, и с очень ярко выраженной отечественной спецификой (это были именно СОВЕТСКИЕ страшилки). Правда книга выходила лишь один раз, в 2003-м году, но в интернетах текст есть и если есть интерес к чтению подобного, то ознакомиться вполне можно.
В основе любого ужаса лежит опасение человека, что грань, отделяющая логичное и понятное от иррационального и странного, может вдруг истончиться, и привычный нам мир наполнится чем-то отнюдь не позитивным. Данная повесть - одно из бесчисленных воплощений этого страха.
Сюжет книги таков: семья Коралины (девочки лет 10-12) переезжает в новый дом. Исследуя его, героиня обнаруживает маленькую дверцу, за которой лишь глухая кирпичная стена. Однако в следующий раз вместо стены там вдруг появляется...
Сюжет книги таков: семья Коралины (девочки лет 10-12) переезжает в новый дом. Исследуя его, героиня обнаруживает маленькую дверцу, за которой лишь глухая кирпичная стена. Однако в следующий раз вместо стены там вдруг появляется коридор, пройдя по которому, девочка обнаруживает точную копию своего дома, в котором ее ждут и мама, и папа, и такие же соседи – за одним исключением: у них всех вместо глаз пришиты пуговицы. Постепенно становится понятно, что все в этом мире – копия, кроме другой мамы, которая есть некое древнее зло, подкарауливающее детей и заманивающее их в этот иллюзорный мир, где она, как паук из мухи, высасывает из них жизнь. Коралина оказывается запертой в этом мире-паутине, который начинает сворачиваться вокруг нее, словно кокон: все это пространство деградирует, теряет свои очертания, оплывает, тонет в тумане и быстро утрачивает похожесть на исходный оригинал. Девочка ведет отчаянную борьбу за возвращение в свой прежний мир и в конце концов, пройдя ряд испытаний, побеждает страшное существо, освобождая при этом души порабощенных ею ранее детей.
Книга написана качественно, читать даже мне, взрослому человеку было умеренно интересно, а уж ребенок может погрузиться в этот мир и вовсе до самозабвения, как в сказку. Вот только вызывает серьезные сомнения необходимость приобщать детей к ужастикам. Сам по себе этот жанр когда-то был довольно широко распространен, но не в авторской литературе, а в фольклоре. Очень ярко это показано у Тургенева в «Бежином луге», где дети сидят в ночном, стерегут лошадей и щекочут друг другу нервы страшными историями о русалках, домовых, оживших покойниках, колдунах и прочем.
Мне и самому довелось в детстве быть слушателем таких историй, когда по окончании первого класса я попал на месяц в больницу. Палаты были большие, человек на 10-12, и старшие мальчишки по ночам рассказывали разные пугающие истории, например о том, что раньше на месте больницы стоял старый дом, а в нем жила женщина, у которой погибли дети, и теперь она ночами ходит по коридорам больницы и крадет маленьких детей. Ой, да вон она, смотри! Видишь, в коридоре тень мелькнула! И хотя никакой тени в коридоре наши глаза не видели, страх одолевал, и вся малышня с визгом сбивались в кучу в чьей-нибудь кровати – вместе было не так страшно. Тут в коридоре зажигался свет, приходила медсестра и давала всем нагоняй. Но после ее ухода вновь начинались рассказы, то о девочке, которая нашла на улице и принесла домой черную пластинку, которая, когда ее поставили на проигрыватель, напророчила смерть бабушке в ближайшую ночь, а после и всем остальным членам семьи; или про красное пятно на стене нового дома, куда переезжала семья и вскоре по одному ночью пропадала, а пятно на стене росло и росло; про хозяина постоялого двора, в одной из комнат которого была кровать, заснув на которой люди проваливались в подвал, где их разделывали на мясо, и кто-то нашел в пирожке палец с кольцом своей невесты – и т.д. и т.п. От этого всего возникала интересная смесь чувств: было не только страшно, но это еще как-то бодрило, на каком-то уровне сознания это ощущалось как игра, не слишком-то воспринималось всерьез.
Однако что хорошо как детский почти игровой фольклор, то, может быть, не так хорошо, когда попадает в книгу, где пропадает эмоциональное общение, а остается лишь одно пугание. И на выходе мы можем получить, например, что впечатлительный ребенок начнет бояться спать один в комнате. Тем более, что в данном произведении автор точно бьет в один из основополагающих страхов ребенка – потерять родителей или увидеть, что их как-то подменили, что они какие-то не такие (вновь не могу не вспомнить о чудесной сказке Хаяо Миядзаки «Унесенные призраками», где девочка борется за возвращение своих родителей. Там есть превосходный по психологической точности момент, когда она возвращается в ресторан и видит, что родители превратились в свиней, и, не в силах поверить в реальность происходящего ужаса, она бежит по улочкам этого городка и зовет в отчаянии «Папа! Мама!». Когда я вижу это, у меня просто-таки холодеет внутри, – настолько ярко здесь воплощен архетипический ужас ребенка потерять родителей).
Страхуясь от возможных претензий и судебных исков, издатели поставили на книгу «12+». В общем-то, подросткам, относящимся ко всему со скепсисом, читать ее действительно безвредно, они прочитают ее как интересную историю, которая не страшней, скажем, чем последние части «Гарри Поттера». Но вот ребенка лет 7-8 эта книга, я думаю, способна всерьез напугать.
Два слова о качестве самой книги – это довольно бюджетный вариант: бумага простенькая, чуть лучше газетной, хорошо хоть переплет твердый. Рисунок на обложке понравился и стилем, и цветовой гаммой, внутри иллюстрации черно-белые, в принципе, они неплохие, только вторая мама сразу показана жуткой ведьмой, а ведь в начале истории она почти неотличима от настоящей (кроме пуговиц вместо глаз). Так что художник как-то чересчур прямолинейно-поверхностно подошел к решению задачи, ведь в этой книге ужас сначала не на поверхности повествования, он как бы просвечивает, как какой-то предмет в глубине водоема, и лишь потом, «всплывая» в реальность, он становится явным и открытым, этого художник выразить не сумел или не захотел, пойдя по более простому пути. Но в целом иллюстрации терпимые, а то порой бывают такие, что лучше было бы вообще без них, здесь же все-таки лучше с ними.
[закончу в другой части]
Еще одна книга из списка на лето, полученного дочкой в школе, после прочтения которой всерьез задумываешься, а есть ли какая-то осмысленная цель у нынешнего школьного образования? Или просто детей надо чем-то занять – и все равно чем?
Кажется, это Маршак сказал, что для детей надо писать как для взрослых, только лучше. Данная книга же написана по иному принципу: «это же дети, они все одно что дурачки, ничего не понимают, поэтому лепи любой бред, и заливай воспитательно-поучительным соусом до...
Кажется, это Маршак сказал, что для детей надо писать как для взрослых, только лучше. Данная книга же написана по иному принципу: «это же дети, они все одно что дурачки, ничего не понимают, поэтому лепи любой бред, и заливай воспитательно-поучительным соусом до краев – и пусть читают». Такие книги, где детей держат за идиотов, в детстве я читал с недоумением, а сейчас с раздражением. Понятно, откуда у сына писателя, нашего режиссера-барина такое видение жизни: «народ – сборище имбецилов, любые «Утомленные солнцем-2», да «Солнечные удары» схавает, ведь быдло же безмозглое, не то что мы, аристократы».
Сюжетно повесть о том, как из некого города ушли все взрослые, после чего дети, оставшись одни, сначала радовались, ели сладкое, не ходили в школу, курили, а после все заболели и снова захотели, чтобы папы и мамы вернулись назад. Все очевидно с первой строчки, ни единой интересной придумки в книге я не заметил, банально все – начиная с дурацких имен (Репка, Турнепка, Таракан, Пистолетик, Фантик, учитель географии Глобус), заканчивая картонными персонажами и пустым языком.
Книге хорошо подошли иллюстрации Чижикова, выполненные в его типичном бойком стиле. Сама по себе такая манера рисования, может, и ничего, детская такая, но он же везде одинаковый, смотришь на эти однообразные иллюстрации к стихам Барто, Михалкова, Александровой, к Волкову, Успенскому, к «Чиполлино», к «Вите Малееву», к «Айболиту» и т.д. – и везде эти круглые головы, развеселые улыбки людей и животных, замершие в каком-то избыточно разудалом в беге персонажи. Да, они привлекательно-веселые, очень бодрые и ловкие, но глубины в них нет, и с этими иллюстрациями книг дома иметь мне не хочется, какие-то они для общественного пользования, как плакаты на стенах в поликлиниках и школах. Очень хорошо подошли к этой пустой и фальшивой книге.
Вердикт: если книга по какой-то причине нужна, то купить этот вариант вполне можно, к самому изданию претензий нет: офсет приличный, плотный, переплет твердый, рисунки яркие на 60 страниц текста – десять полностраничных цветных иллюстраций. Но, на мой взгляд, эта книга не просто слабая или неудачная, это откровенная халтура, состряпанная за пару дней ради получения гонорара. Такими мне видятся причины, заставившими автора создать сие.
При этом сама идея (что запреты – разумны, и что слушать их – необходимо) – правильна, но выполнено все так, будто пришел взрослый дядя посадил перед собой читателя и начал долго, тягомотно-«душно» рассусоливать и размусоливать, потому что ему надо занять два часа твоего времени, а вовсе не потому, что он хочет с тобой поделиться чем-то ценным, а это не имеет никакого отношения к настоящей литературе. На эту тему есть гениальная повесть Уильяма Голдинга «Повелитель мух» (правда она для более старшего возраста), а для 8-9 лет можно почитать об этом не идеальную, но, безусловно, качественную и написанную с уважением к читателю повесть «Король Матиуш первый» Януша Корчака. "Праздник непослушания" же имеет все шансы победить в номинации «самая плохая книга из прочитанных мной в этом году».
P.S. Прочитал сейчас предыдущие рецензии - все от книги в восторге, ну, значит, следующие рецензии будут традиционно не на книгу, а на мою рецензию, и мне, как водится, объяснят, что я неуч и болван, посягнувший на святое. Чужое мнение в нашей стране уверенно продолжает делиться на "совпадающее с моим" и "неправильное". Ну да не привыкать.
[закончу]
В этом же житии в финале нам показана непрерывная надрывная молитва святого: «пощади, кормилец». Опять же изнутри православия, где молитва мытаря едва ли не важнее, чем «Отче наш», это понятно и правильно, но вот начинать знакомство с верой именно с этого аспекта – стоит ли? Будет ли это понятно детям?
Язык книг, как правило, достаточно прост, обороты вроде приведенного в скобках («Господи, не знал Тебя, а Ты открылся мне. Ты просветил меня святым Крещением, и я узнал Тебя. Как...
В этом же житии в финале нам показана непрерывная надрывная молитва святого: «пощади, кормилец». Опять же изнутри православия, где молитва мытаря едва ли не важнее, чем «Отче наш», это понятно и правильно, но вот начинать знакомство с верой именно с этого аспекта – стоит ли? Будет ли это понятно детям?
Язык книг, как правило, достаточно прост, обороты вроде приведенного в скобках («Господи, не знал Тебя, а Ты открылся мне. Ты просветил меня святым Крещением, и я узнал Тебя. Как младенец узнает мать свою и тянет к ней слабые руки свои, так и я потянулся к Тебе […] Не отдавай только меня бесам, Сам накажи меня за многие беззакония мои и прими, милостивый Отец, меня, недостойного, в любовь Твою…») встречаются нечасто, в виде редкого исключения, когда какого-либо из авторов слегка заносит. Правда, иногда со страниц книг (особенно тех, что написаны авторами-женщинами) начинает течь приторный елей, классического разговора с «деточками», от которого меня слегка коробит, но такое, надо отдать должное, тоже случается не слишком часто.
Вообще же, пока читал книги, пришло в голову немало грустных мыслей о сегодняшней жизни нашей Церкви. Очень уж чувствуется местами, что авторам (и издателю) приходится делать выбор между ярким, наглядным и доступным, с одной стороны, и безопасной серостью замыленных азбучных истин с другой, которые пусть даже не будут понятны детям, но зато их положительно воспримут те, от кого многое зависит. Ведь для продажи книг в церковных лавках нужно, чтобы было благословение и допуск от определенных структур РПЦ, именно поэтому в начале каждой книги обязательно будет бездушная формализованно-бюрократическая надпись: «Допущен к распространению Издательским советом Русской Православной Церкви ИС О16-603-0117». В данной книге сия замечательная надпись красуется прямо над головой святого. Ну неужели нельзя это было убрать туда, где вся техническая информация о книге? А так получается, что эти строки едва ли не важнее, чем содержание книги. Опять же это не столько упрек издательству, сколько констатация того, что сейчас в РПЦ все как-то теряет пластичность, застывает в не самых хороших формах, все меньше в нашей Церкви свободы и диалога, все больше политики, формализма, расчетов и денег. Впрочем, это уже совсем не о книгах, просто в них это тоже немного отразилось.
Вердикт: это интересная попытка серьезного издательства выполнить важную, но крайне трудную работу. К сожалению, первый блин местами вышел комом, серия получилась весьма неровной. Глядя на купленные 18 книг, пребываю в замешательстве – а покупать ли дальнейшие? Наверное, все-таки не стану, так как в данном случае гораздо лучше самому взять взрослое житие и, прочитав его с детьми, объяснить, почему этих людей мы считаем святыми, какой урок из их жизни можем вынести для себя, а не перепоручать это другим людям (авторам книг), не все из которых готовы вести нормальный диалог с маленьким читателем.
Серия явно будет продолжаться (просто удивительно, как до сих пор не вышло житие наших первых святых – Бориса и Глеба). Из того, что уже вышло, советовал бы обратить внимание, прежде всего, на книги за авторством Александра Ткаченко, среди которых особенно понравились посвященные Серафиму Саровскому, Сергию Радонежскому, Филиппу Московскому и Феодору Ушакову – очень поучительно, просто и доступно. Автору большое спасибо.
Если издательство не хочет загубить всю серию, ему следует с большей строгостью отнестись к подбору авторов, иначе в результате вместо того, чтобы приоткрыть человеку окошечко (а лучше дверцу) в мир Православия, показать его самые драгоценные стороны, получится выпустить набор статеек по теме с красивыми картинками.
[продолжу]
Написанное Татьяной Коршуновой «Житие Елизаветы Федоровны» «порадовало» несколькими жирными плевками в отечественную историю. «Ленин решил уничтожить не только свергнутого царя Николая с царицей Александрой и детьми, но и всех членов семьи Романовых». Ну откуда автор это взял? В ее деревне (на ее приходе) все бабушки так говорят? Есть хоть один документ, которым она может подтвердить свой бред? Нет и не может быть, так как сейчас уже известно, что это была инициатива местного...
Написанное Татьяной Коршуновой «Житие Елизаветы Федоровны» «порадовало» несколькими жирными плевками в отечественную историю. «Ленин решил уничтожить не только свергнутого царя Николая с царицей Александрой и детьми, но и всех членов семьи Романовых». Ну откуда автор это взял? В ее деревне (на ее приходе) все бабушки так говорят? Есть хоть один документ, которым она может подтвердить свой бред? Нет и не может быть, так как сейчас уже известно, что это была инициатива местного совета, который в тот момент не подчинялся ни Ленину, ни Троцкому, ни кому бы то ни было еще и решал свои частные задачи. Да и вообще, неужели так трудно отделить похвалу человеку (для чего и служит житие), от оплевывания истории своей страны и клеветой на ее участников?
На тридцатой странице этой же книжки можно прочитать поразительный по невежеству пассаж: «в 1917-м году революционеры свергли царя». В действительности же, Николая никто не свергал, он САМ отрекся от престола под влиянием непосредственного окружения из высшего генералитета и думских деятелей, что было совершенно закономерным итогом чудовищно бездарной и внешней, и внутренней политики этого никчемнейшего из наших правителей, который, встав у руля, привел к полному краху и гибели не только порученную ему страну, но и собственную семью.
Окончательно добило меня высказывание автора о том, что революционеры «устроили переворот и уничтожили еще сотни тысяч, миллионы лучших людей России». Вот тебе раз. Оказывается, все лучшие уничтожены и остались худшие, среди которых, видимо, и родители автора, пишущего этот бред. Понятно, что это абсолютно бездумно и некритически выражено широко распространенное внутри церковного сообщества отношение к советской власти, со стороны которой были репрессии по отношению к служителям РПЦ, но нужно ли поднимать этот не самый простой и однозначный вопрос в детской книге, да еще и в такой форме? Лично я не хочу, чтобы моим детям вместе с рассказом об интересной и почитаемой личности, какой является Елизавета Федоровна, вливались в голову эти невежественные сплетни и безграмотная чушь.
Чтобы не писать такого, говоря об истории, неплохо бы помнить о мудрых словах святителя Николая Сербского: «[нужно убить] в себе фатальную и глупую привычку презирать прошлое. Поверьте, что дни, отданные в ваше распоряжение, не дороже и не ближе Господу, чем дни тех, кто жил до вас. Если вы гордитесь своим временем перед прошлым, не забывайте, что вы и глазом не успеете моргнуть, как станет расти трава над вашими могилами, вашей эпохой, вашими телами и делами, а другие станут смеяться над вами, как над отсталым прошлым.
Любое время полнится матерями и отцами, болью, жертвами, любовью, надеждой и верой в Бога. Поэтому любое время достойно уважения. Мудрец склоняется с почтением перед всеми прошлыми эпохами, как и перед грядущими. Ибо мудрый знает то, чего не знает глупый, а именно: что его время — лишь минута на часах. Взгляните на часы; прислушайтесь, как течет минута за минутой, и скажите мне, какая из минут лучше, дольше и важнее других?»
Я хотел бы, чтобы у моих детей был сформирован такой взгляд на историю, а не как в этой книжонке, где человек, видящий прошлое сквозь призму примитивных пропагандистских агиток не скрываясь подводит меня к мысли о необходимости покаяться за дела предков, потому что лучше их знает, что хорошо, а что плохо, и не стесняясь указывает на правоту одних и вину других. Идите к лешему с такими взглядами.
Кроме того, как мне кажется, проблемой серии является и то, что некоторые жития просто не подходят для такой (миссионерской по сути) серии: взять, к примеру, «Житие пророка Илии», почти весь объем которого посвящен рассказу о том, как Бог мучил целый народ, потому что не хотел нарушать слово, данное пророком, что все будут страдать, если не прекратят беззакония. Вот надо ли с этого начинать знакомство с Православием? Это ведь типичная ветхозаветная жестокость, как бы прошлое Христианства, а не его настоящее. Можно ли отнести к подлинно христианскому образцу поведения, к примеру, эпизод с убийством пророком Ильей всех жрецов Ваала после выигранного состязания: «чей Бог сильнее». Читая данный эпизод, я все время задавался вопросом: какого отклика в детских сердцах ждет автор, излагающий это?
И такие мысли возникают всегда, когда вместо воспитательного, нравственного аспекта, автор сосредотачивает внимание на борьбе религий друг с другом. Например, в житии Георгия Победоносца также немало страниц посвящено тому, что герой стойко стоял в вере, отказывался присягать ЛОЖНЫМ ЯЗЫЧЕСКИМ БОГАМ. Это совершенно не миссионерский подход, это позиция победившей силы, возвещающей: «есть два мнения: мое – и неправильное». А всем ли понравится такое начало разговора о религии?
Чуть более мягкий вариант этого есть и в «Житии Тихона Задонского», в котором он со слезами упрекает жителей, отмечающих праздник весны, связанный с Ярилой, просит и требует их не делать этого. Понятно, что это строгое следование первой заповеди: «Да не будет у тебя других богов», но с точки зрения обыденной жизни тут реально не произошло ничего страшного. Иначе давайте тогда заставим каяться тех, кто масленицу отмечает, тоже ведь языческие корни воочию видны: сжигание чучела зимы – ну ведь чистый сатанизм! Вот бы всех загнать в православный концлагерь: на молитву – становись, смех – это грех, держи ум свой в аду и т.д. И самое главное, что все это верный рецепт действия для православного, но лишь в том случае, если это результат осознанного личного выбора, итог серьезной внутренней работы, а если с этого все начинается, то не вычеркиваем ли мы из сложного уравнения богообщения дарованную Творцом свободу воли, и вписываем туда вместо этого очередного великого инквизитора?
[закончу в другой части]
Как на религию ни смотри, но это важнейший опыт человечества в области нравственности, и в житиях нам даются образцы жизни людей, поставивших для себя самые высокие цели и сумевших прожить отпущенный им на земле срок в соответствии с ними. Светский мир, к сожалению, нам таких образцов дать не в состоянии, поэтому разбрасываться такими важными образцами мы себе позволить не можем. Даже если ребенок будет только знать об этих людях, хоть немного понимать их, одно это уже поможет ему хоть как-то...
Итак, перед нами жития в пересказе для детей, которые в 2014-м году начало выпускать одно из самых уважаемых православных издательств «Никея», к чьим новинкам я всегда внимательно присматриваюсь. На данный момент в этой серии (которую издательство почему-то не называет серией, а лишь относит к детскому направлению «Лесенка», изображением которой маркированы корешки книг) вышло уже девятнадцать книг (я приобрел восемнадцать) и готовится к выходу двадцатая (про княгиню Ольгу). Судя по всему, проект издательством признан успешным и серия будет разрастаться. В связи с этим очень актуально определиться с тем, стоит ли покупать следующие книги или нет.
Начну с оформления, которое весьма и весьма привлекательно: небольшой формат, крупный шрифт, хороший плотный офсет, выполненные в разных манерах, и хотя не всегда вызывающие восхищение, но в целом интересные, приятные глазу, ничем не раздражающие иллюстрации, небольшой объем (40-50 страниц) – все это создает положительный настрой, но вот содержание нередко вызывает чувства далекие от восторга. Происходит это, прежде всего, потому, что над книгами серии работали авторы, с очень разным религиозным опытом, интеллектуальными способностями, культурным кругозором и, в конце концов, разным пониманием цели написания книги. Всего в серии приняли участие семь авторов (в двадцатой книге дебютирует восьмой), но больше всего книг принадлежит перу православного публициста Александра Ткаченко, и это, на мой взгляд, лучшее, что есть в серии, так как автор имеет большой опыт нахождения в миссионерском пространстве, когда бесполезно нападать на собеседника с дубиной готовых догматов и требованием их незамедлительного исполнения, а нужно доброжелательно и тактично попытаться объяснить смысл веры и следующих из ее основ практических предписаний. Все это требует хорошего владения навыком ведения дискуссий, желания и умения увидеть мир глазами оппонента.
Также большим плюсом книг Александра Ткаченко является и то, что он рассматривает жития святых сквозь призму воспитания детей и в каждой книге старается обратиться к какому либо положительному качеству (добродетели), в котором житие данного святого может нам помочь разобраться и послужить примером. Писать так книги совсем непросто, и не все даже у этого автора можно назвать однозначной удачей, но зато это всегда честно и добротно сделанная работа. А вот другие книги, как правило, не вызывают желания давать их почитать детям, так как в них постоянно проявляются не самые приятные и полезные родимые пятна нашего бытового православного видения жизни: то узколобое обрядоверие промелькнет, то столь любимая православными страсть к чудесам расцветет буйным цветом, то сектантско-апокалиптические тона сгустятся – все это, слава Богу, почти никогда не является центром книг, но вместо гармоничного аккорда, настраивающего душу на высокий лад, по прочтении почти двух десятков книг ты слышишь в своей голове разрозненный хор, где некоторые партии звучат местами фальшиво и неприятно.
Так, например, крайне тяжелое ощущение осталось от жития Матроны Московской. Вот зачем нам рассказ о том, как в детстве Матрона снимала с себя нательный крестик, потому что у нее был на теле какой-то свой. («Подросла Матронушка немного. Однажды смотрит мать - дочка крестик с себя снимает. Стала она ругать Матронушку, а та ей в ответ: «Мамочка, у меня свой крестик на груди есть». И правда: на груди у Матроны была выпуклость в форме крестика, видно, от рождения… Так отметил Бог свое любимое чадо»). Зачем нам знать это? Я понимаю, что мы должны учиться чему-то на житиях, а тут собственно – что? Вообще эта книга – одна из слабейших в серии, целые абзацы в ней просто тупо переписаны с официального жития, в чем легко убедится, открыв его, к примеру на «Православии.ру» - и это называется СВОЯ работа? Где попытка осмысления, хотя бы попытка расставить акценты в соответствии с уровнем предполагаемой аудитории? Нет, зачем? Пусть дураки работают, а автор, как школьник-троечник, стряпающий реферат накануне сдачи его учителю, просто берет чужой текст целыми кусками и выдает за свою работу. Получилось очень плохо, для сравнения я бы рекомендовал прочитать повесть «Силифиила» о. Александра Торика, где с замечательной простотой и ясностью показано, как из грязи и страданий повседневности человек проявляет в себе образ Божий, как «краска чуждая спадает ветхой чешуей» и сквозь внешнее в результате упорнейшего труда начинает пробиваться небесный свет, причем все происходит в том же историческом промежутке, что и в житии Матроны. Однако вместо этого в данном «пересказе», нас пичкают чем-то совсем иным: чудесам и изначальной богоизбранности святой уделено неразумно избыточное внимание, ее собственного труда почти не видно, в результате получается какая-то православная Ванга, такое скорее смутит того, кто захочет познакомится с Православием поближе, да и детям это ни к чему. Воспитательный аспект книги – на нуле.
[продолжу в другой части]
[закончу]
В заключении несколько слов о качестве книги. Оно очень хорошее: все сделано добротно, красиво и умело. Книгу приятно взять в руки; и текст, и рисунки хорошо напечатаны на отличной бумаге. Работа художника (Георгий Юдин), безусловно, заслуживает отдельной похвалы: он создал иллюстрации замечательные в своей народной кондовости, они не просто соответствуют тексту, они много добавляют ему. Особенно мне нравятся аляпистые элементы орнамента, похожие на цветастые самодельные половики,...
В заключении несколько слов о качестве книги. Оно очень хорошее: все сделано добротно, красиво и умело. Книгу приятно взять в руки; и текст, и рисунки хорошо напечатаны на отличной бумаге. Работа художника (Георгий Юдин), безусловно, заслуживает отдельной похвалы: он создал иллюстрации замечательные в своей народной кондовости, они не просто соответствуют тексту, они много добавляют ему. Особенно мне нравятся аляпистые элементы орнамента, похожие на цветастые самодельные половики, что лежали раньше в каждом деревенском доме – каким-то народным уютом от этого веет, зайдешь и стразу чувствуешь, что тут люди живут (не то что в наших современных бездушных, похожих на гостиницы евроремонтах). Так что, если уж нужны «Аленушкины сказки» и при этом есть привычка выбирать для домашней библиотеки только самое лучшее, добротное, то эта книга – первый претендент для покупки, только вот текст... Не жалею, конечно, что прочел, как не жалею о посещении никакого музея, но тем друзьям, что спрашивают иногда о книгах, которые стоит купить детям почитать, никогда «Аленушкины сказки» не назову, как и на вопрос, куда бы съездить на выходных, не скажу: «О, а давай махнем за 170 км. в райцентр N, там такой классный музей химика Фаворского! Обязательно надо посмотреть!»
У Мамина-Сибиряка до этого я читал лишь «Приваловские миллионы». Плохо помню за давностью лет содержание, но очень запомнилось свое негативное впечатление от текста, как от чего-то крайне унылого, рассказанного серым языком, растянутого на неоправданно большое количество страниц, наполненных вторичными коллизиями и малоинтересными, не заставляющими сопереживать персонажами. На фоне классической русской прозы это как-то совсем не читалось, потому браться за другие творения этого автора я не...
Однако по окончании первого класса дочка принесла список литературы на лето, и мы, в дополнение к нашему ежедневному чтению, стали читать (или перечитывать) то, что в нем было. Начали с истоков – то есть со сказок. И вот после русских народных сказок в хороших обработках, после Андерсена, Гауфа, Перро и братьев Гримм мы добрались и до «Аленушкиных сказок». И вновь, как когда-то на фоне лучших образцов взрослой литературы, данное творение на фоне шедевров для детей ничем не порадовало.
Все тут как-то грубо, криво, неуместно, начиная от избыточно-многословных заглавий («Сказка про храброго Зайца-длинные уши, косые глаза, короткий хвост», «Сказка про Воробья Воробеича, Ерша Ершовича и веселого трубочиста Яшу», «Сказочка про Воронушку-черную головушку и желтую птичку канарейку», «Притча о Молочке, овсяной Кашке и сером котишке Мурке») и заканчивая нелепыми «мирами», заполненными какими-то никчемными дрязгами бестолковых и вздорных персонажей. Читая книги, я все время как бы задаю себе вопрос: что хочет сказать мне автор, какую мысль он стремиться донести до меня? Тут же все описываемое вызывало лишь раздражение своей ненужностью, никчемностью и бестолковщиной.
Однако в какой-то момент до меня вдруг дошло, ЧТО я читаю: это же литературно обработанная стенограмма бесед, которые ведет перед сном отец с маленькой дочкой. Ребенку, разумеется, не хочется засыпать и он просит: «Папа, а расскажи мне сказку», и папа начинает выдумывать, как уж умеет. Все это крайне далеко от народной сказки, где тасуются и нанизываются друг на друга типовые речевые формулы, бродячие сюжеты и архетипические образы. Тут же пространство произведения заполняется механистически, будто мешок набивают попавшим под руку барахлом: ну просто всем, что попадается на глаза: пролетела муха – вот вам сказка о мухе, убежало молоко – вот вам о молоке, каркнула ворона – вот вам о вороне, лежат игрушки – давайте расскажем, как игрушки пришли друг другу в гости. Эти рассказы, безусловно, были интересны для дочки писателя, которая, как любой ребенок, готова слушать что угодно, лишь бы не лежать в кровати просто так. Тем более, что, когда ты маленький, для тебя очень ценно такое общение с отцом: особенно если у него хорошее настроение, и он старается для тебя. Ребенок при этом чувствует себя защищенным и любимым, и совершенно не важно, что тебе говорят, пусть хоть и о каше, или ссоре ерша с воробьем – лишь бы тебя любили. Однако со стороны такое слушать – не особо интересно. Правда, когда я понял всю эту кухню, да еще и прочел о том, что горячо любимая писателем мать девочки умерла при родах, и сама Аленушка не дожила и до 14, все это чисто по-человечески стало вызывать сочувствие, перестало раздражать и я дочитал эти истории дочке до конца.
Чтение этого сборника сказок я бы уподобил посещению музея, какого-нибудь провинциального городка, куда тебя случайно занесло. Гуляя по улочкам, ты видишь табличку «Музей» и думаешь: «Отчего бы не зайти?». Обычно это дом-музей какого-нибудь малоизвестного деятеля культуры или науки или краеведческий музей, где в нескольких комнатах стоят в витринах фотографии этого же города столетней давности, какие-нибудь сани в углу, сарафан на манекене, чугунки с ухватом, медный самовар, угольный утюг, разнокалиберные туеса и прочие предметы обихода. Специально ехать, чтобы посетить такой музей точно не стоит, но и никакого раздражения от «напрасно потраченного времени» после посещения нет, как-то это ровно воспринимается: «зашли – и зашли».
Обычно в таких местах удается довольно мило пообщаться с местной интеллигенцией в лице бабушек-хранительниц или экскурсоводов, давно привыкших рассказывать одно и то же школьникам и случайным захожанам. Сама эта обстановка с приглушенным после улицы светом, проникающим через небольшие оконца, с хорошо слышным в музейной тишине шумом чайника, поставленного для очередного чаепития с домашними пирожками, отложенные в сторону вязание или сканворд ради того, чтобы оторвать вам от толстой пачки входные билеты, обязательные фикусы или диффенбахии с лежащей рядом тряпочкой для протирки листьев. – от всего этого веет таким неподдельным провинциальным уютом, каком-то удивительно неторопливым течением жизни, сонно проходящей на старых улицах с покосившимися заборами и пыльным разбитым асфальтом.
Вот и эта книга в чем-то такая же. Стоит ли стремиться ее прочитать? На мой взгляд, ровно в той же степени, в какой стоит стремиться попасть в музей, посвященный деятельности какого-нибудь Степняка-Кравчинского или Евгения Чирикова. Лично мной само существование таких музеев воспринимается где-то между «а что, есть и такой?» и «ну ладно, пусть будет, все лучше, чем водку-то пить».
Когда ты читаешь «Золушку», «Снежную королеву», «Огниво», «Холодное сердце», «Серебряное копытце», «Спящую красавицу», «Поди туда – не знаю куда…» и многие-многие другие шедевральные сказки, ты попадаешь в истинно волшебный, по-настоящему сказочный мир, а открывая эту книгу, ты попадаешь в квартиру к мелкому чиновнику и второстепенному писателю, который укладывает свою дочку спать, заполняя время рассказами обо всем, что приходит ему в голову. Надо ли вам заглядывать туда – решайте сами.
[закончу в другой части]
Каждый раз, когда кто-то заводит обычную пластинку про американцев («ну тупы-ы-ые») я вспоминаю о том, какую великую литературу они создали менее чем за два столетия, причем литературу гуманистическую, которая выросла на противостоянии т.н. «великой американской мечте» разбогатеть, в поиске того, что можно этому противопоставить.
Перед нами еще одна книга, которая свидетельствует о том, эта за океаном есть немало людей, пытающихся понять происходящее, выяснить причины негативных процессов, и...
Перед нами еще одна книга, которая свидетельствует о том, эта за океаном есть немало людей, пытающихся понять происходящее, выяснить причины негативных процессов, и даже по-донкихотски броситься в атаку на всех монстров и паразитов нации. Написана повесть в середине шестидесятых и рассказывает об одном то ли учебном годе, то ли семестре, который молодая учительница Сильвия Баррет, выпускница университета, поклонница творчества Чосера и Фроста, проводит в качестве учителя в обычной общеобразовательной школе, где ей, разумеется, как молодому специалисту дают самый плохой класс – отстающих, закомплексованных, из неблагополучных семей, и она пытается привить им любовь к литературе, чему-то научить, как-то помочь, попадая при этом в классический треугольник из вала бюрократических предписаний, протестных настроений детей, не желающих просто так раскрывать скрытый внутренний потенциал, и равнодушия большинства окружающих.
Насколько я понимаю, во многом именно эта книга заложила традицию подобного видения труда учителя, которую позже широко использовалась в таких известных фильмах, как «Тренер Картер», «Общество мертвых поэтов», «Держи ритм», «Человек эпохи возрождения» (наверное, есть немало и книг такого плана, но в плане широкой известности современной литературе с кинематографом никак не потягаться).
Повесть написана в свойственной ХХ веку манере, когда отсутствует единство речевого потока и повествовательная ткань состоит из разнородных лоскутков (записки учеников, переписка учителей, бюрократические циркуляры, письма подруге, фиксация отдельных выкриков, из которых состоит шум классе и т.д.). Более-менее оформленное в едином ключе повествование можно увидеть лишь в письмах главной героини своей подруге, именно там хорошо выражается ее отношение к происходящему.
Не могу сказать, что такое изложение уж так прямо идет на пользу книге, помогая лучше доносить до читателя мысли автора, скорее, наоборот, (во всяком случае мне) мешает. Можно, конечно, сказать, что такая особенность подачи материала отражает разорванность сознания человека ХХ века, когда он не способен собрать все воедино и дает нам эти кусочки, чтобы мы сами складывали единую мозаичную картину мира, в которой отражалась бы, неискаженная авторской субъективностью его многогранность, разнородность и несоединимость и т.д. и т.п. Но по мне так сама тематика книги вполне себе способна привлечь внимание читателя и без выкрутасов с формой.
Впрочем, бог с ней, с манерой повествования. За что автора можно уважать, так это за его развернутость к человеку, за самоотверженно стремящегося сделать мир лучше главного героя, и это тем более ценно, что написана повесть в то время, когда дегуманизация искусства уже шла полным ходом, и когда слышишь такое человечное высказывание, то чувствуешь то же, что человек в бункере после ядерной войны, слышащий по радиосвязи голоса других людей, - значит, есть еще надежда.
Ближе к концу книги героиня встает перед непростым выбором: ей предлагают место в колледже, где нет никакой бюрократии, трудных подростков, где можно с заинтересованными, вежливыми и воспитанными студентами погружаться в разбор нюансов любимых книг, где можно рассматривать все в контексте высокой культуры, а не контексте телесериалов или примитивного житейского опыта неблагополучных подростков, где с коллегами можно говорить на одном языке, где, в конце концов, высокие сводчатые окна учительской выходят в красивый парк. Но на другой чаше весов для героини школа в индустриальном районе Нью-Йорка, где все плохо, но где есть дети, которые нуждаются в тебе, и если ты уйдешь, у них вряд ли будет шанс встретится с тем, кто сможет открыть им какой-то иной взгляд на мир, на его истинные ценности и высокие идеалы. И так понятен этот тяжелейший выбор между беззаветной жизнью-служением, которую никто не оценит, и тем миром игры в бисер, где ты уважаемый человек, но всегда возникает вопрос о том, имеет ли твоя жизнь какой-то смысл, кроме личного удовольствия. Несмотря на то, что все плюсы (комфорт, возможность заниматься наукой, замечательные коллеги и т.д.) на стороне нового места работы, мы встречаем в финале книги учительницу, начинающую новый учебный год в той же школе. Вот вам и рациональные бездуховные американцы.
Вердикт: книга, безусловно, относится к образцам настоящей литературы, может и не самого первого ряда, но – настоящей. Обязательной я бы ее не назвал, но прочитать вполне можно, особенно тем, кто помоложе, кто еще не устал от жизни, кого, напротив, бодрят ее вихри и столкновения, а заболачивание рутиной быта – ужасает. Особенно полезной книга может быть тем представителям юношества, которые хотят не просто выражать свое мнение по вопросам образования, а стремятся действительно разобраться в происходящем, понять, почему все именно так, а не иначе. А для этого нужно увидеть ситуацию не только со своей стороны, но и суметь встать на место учителя, прочувствовать условия, в которых он работает, понять, в конце концов, что жизнь не такая простая штука, как это нередко кажется в молодости.
Из отечественного по этой же теме можно порекомендовать несколько менее глубокую, но зато более легко читаемую повесть «Работа над ошибками» Ю. Полякова; уже ставший классикой рассказ «Уроки французского» Валентина Распутина; поднимающую важные вопросы, но тонущую в бесконечных монологах «Ночь после выпуска» Владимира Тендрякова; ну и, наверное, как повод для некоторых размышлений «Географ глобус пропил» Алексея Иванова.
[закончу в другой части]
[закончу]
Вердикт: это довольно типичная советская книга-середняк, написанная для подростков. Много читал подобного в детстве – и все слилось в одну безликую массу, из которой торчат честные принципиальные пионеры, радость коллективного труда, преодоление эгоизма отдельных граждан, приключения местного значения, конфликт лучших представителей общества с частниками, не желающими работать на колхоз (или завод) и т.д. – все это изложено довольно «серым» языком, с очень узко понимаемым...
Вердикт: это довольно типичная советская книга-середняк, написанная для подростков. Много читал подобного в детстве – и все слилось в одну безликую массу, из которой торчат честные принципиальные пионеры, радость коллективного труда, преодоление эгоизма отдельных граждан, приключения местного значения, конфликт лучших представителей общества с частниками, не желающими работать на колхоз (или завод) и т.д. – все это изложено довольно «серым» языком, с очень узко понимаемым психологизмом и с утомительным педалированием темы морали юного строителя коммунизма (оговорюсь, что претензии мои относятся не к данной морали, а к избыточно примитивно-прямолинейной ее подаче).
Конечно, можно прочесть книгу как образец жанра советской повести для подростков, но зачем тратить время на нее, когда есть значительно лучшие образцы? Например, «Тимур и его команда» Аркадия Гайдара – о самоорганизации подростков, их борьбе со всем плохим за все хорошее; «Педагогическая поэма» А.С. Макаренко – о воспитании коллективизма; вся реалистическая ветвь творчества Владислава Крапивина – о конфликтах в подростковой среде, о взаимоотношении детей и взрослых, о поисках справедливости; «Президент каменного острова» Вильяма Козлова, в конце концов, как более интересный на сегодняшний день образец такого жанра, и даже о затронутом косвенно в «Отаве» колхозном строительстве есть великолепная «Поднятая целина» Михаила Шолохова.
На фоне всего этого «Отава» выглядит очень вторичной, думается, не просто так ее списали изо всех библиотек, так как, скорее всего, эту повесть десятилетиями никто не спрашивал и ее формуляр был, в большинстве случаев, девственно чист. На фоне огромного количества доступных нам шедевров литературы или просто нешаблонных книг, обладающих «лица необщим выражением», читать такую типовую книгу не вижу никакого смысла. Про себя точно скажу, если бы я прочитал ее заранее, покупать бы не стал. Было бы правильно оправдать покупку книги выкладыванием ее содержимого на торренты, чтобы все могли ознакомиться перед покупкой, только больно уж там строгие правила оцифровки – долго надо возиться, а времени нет, поэтому просто засуну книгу в задние ряды верхних полок.
P.S. Очень хочется попросить тех, для кого эта книга связана с положительными детскими воспоминаниями, удержаться и не писать гневных отповедей в мой адрес. мне тоже много чего нравилось в детстве, но не все из этого оказалось хорошим по гамбургскому счету. Все-таки «нравилось в детстве» и «качественная проза» – это не всегда одно и то же, и в данном случае я просто посмотрел на книгу взрослыми глазами в контексте лучших произведений отечественной и зарубежной литературы.
Сейчас можно наблюдать настоящий бум переизданий советского литературного наследия, однако запас лучшего не безграничен и, думается, эта золотая жила начинает иссякать, а так как выпускать что-то надо, то издатель неизбежно начинает «скрести по сусекам», выискивая произведения второго ряда, делая ставку на то, что на волне моды на все советское люди раскупят и их. Однако лично у меня ни финансы, ни место на книжных полках отнюдь не бесконечны, и оттого я стараюсь покупать лишь то, что обладает,...
Однако не тут-то было. В интернете текста повести нет (есть лишь сканы нескольких страниц). Доехал до областной научной библиотеки – нет. Перешел через дорогу в свою альма матер – педагогический университет, чья библиотека считалась раньше одной из лучших в области – ничего. В центральных детских (областной и городской) библиотеках – тоже нет. Тогда сел на телефон и обзвонил все детские библиотеки города – отсутствует. Вошел в раж – обзвонил детские библиотеки области в радиусе ста километров (дальше звонить смысла не было – так как, даже если и найдешь, то на бензин уйдет куда больше, чем на покупку новой книги) – нигде нет. Зашел в областной резервно-обменный фонд, куда раньше попадало довольно много книг, списанных из разных библиотек, и много чего можно было купить за смешные деньги. Нет и там. Напоследок посмотрел в центральных библиотеках других областных центров, где живут родственники и друзья – нигде нет.
Конечно, книга есть и в РГБ в Москве, и в РНБ в Санкт-Петербурге, и ее без проблем можно выписать оттуда в нашу областную, причем сама услуга бесплатна, но за пересылку нужно будет заплатить 170 рублей, плюс надо ехать туда делать заказ (40 рублей на транспорт), а потом ехать читать (еще столько же) – снова получается, что ознакомиться с текстом обойдется по цене покупки новой книги, да еще и с кучей неудобств.
Просто для интереса заглянул на Alib – нет, на Авито – есть: в Омске, за 300 рублей, плюс доставка почтой в районе 150-200, да еще и нужно договариваться, чтобы люди высылали, делать предоплату, то есть гораздо дешевле и проще купить новую.
Так и выходит, что для большинства граждан, живущих не в Москве или Питере прочитать эту книгу бесплатно сейчас никак не получится (если она, конечно, не стоит у вас дома на полке, но в этом случае и вопрос о покупке неактуален), и самый простой способ узнать, что она представляет собой – это ее купить. В результате всех этих не увенчавшихся успехом поисков знакомство с книгой стало делом принципа (невольно вспомнилась бабушка, которая,сталкиваясь с упертостью представителей мужской части нашей семьи, со вздохом цитировала из Некрасова: «мужик, что бык – втемяшится в башку какая блажь, колом ее оттудова не вышибешь…»), так что махнул рукой и заказал, так и не ознакомившись с содержанием.
И вот, книга получена и прочитана. За двести с небольшим рублей я убедился в верности своего предположения, что никакими выдающимися качествами книга не обладает, и именно поэтому ее списали отовсюду и в интернете никто не выложил ее текст, - просто нет желающих ее прочесть. Перед нами очередная типичная советская повесть для средней школы, коих клепали когда-то десятками конвейерным способом. Сюжет незатейлив: Никита, ленинградский школьник, отличник, перешедший в шестой класс, приезжает на лето в деревню, он знакомится с ровесниками, купается, ходит в лес, катается на челноке по озеру, конфликтует с местным хулиганом, участвует в сельских трудах, получает некоторые важные жизненные уроки, организует работу по помощи колхозу силами мальчишек-ровесников, плюс к тому присутствует несколько скромных приключений: поимка вора, укравшего запчасти для колхозной техники, возвращение через поле на лошади в бурю, падение в склеп на старом кладбище. В наличии также позитивный финал.
Герои представляют собой обычные советские литературные типажи: правильный пионер Никита, образцовый председатель дядя Андрей, ленивый колхозник Валентин, отвратительный уголовник Тишка, постепенно исправляющийся хулиган Митька, острая на язык девочка Тонька, ее тетка, жадная и истеричная, героический пограничник Павлуша, мудрый, но не без хитринки-лукавинки дед Ефим и т.д. – все это было видано сотни раз и потому не вызывает никакого интереса.
Язык повести тоже ничем не порадовал: хорош он разве только своей простотой. Приемы, используемые автором, местами просто примитивны: многое вместо того, чтобы показываться через действия, дается через прямую речь персонажей, в первых главах встречаются самохарактеристики, чуть ли не в духе классицистических пьес. Читая этот ничем не выдающийся соцреалистический текст, я все время вспоминал, как ловко издевался над всем этим нелюбимый мною, но крайне литературно одаренный Сорокин в «Тридцатой любви Марины», где андеграундный текст перестраивается в соцреалистический, и хорошо видно, как с каждой страницей в тексте становится все меньше и меньше живого, все больше и больше формально-идеологического.
[закончу в другой части]
Юрий Яковлев, безусловно, один из лучших детских писателей второй половины ХХ века. Замечательное чувство слова, умение аккуратно, но точно и глубоко проникнуть в суть изображаемого конфликта, редкая для отечественной детской литературы способность тактично, без навязчивой назидательности говорить с маленьким читателем, замечательный язык повествования, когда от текста по заветам Микеланджело «отсекается все лишнее» – все это признак большого таланта, поэтому стараюсь по мере сил отслеживать...
Перед нами изданный отдельной книгой рассказ, в центре которого жизнь Вали Зайцевой, девочки, живущей где-то годах в шестидесятых-семидесятых в Ленинграде на Васильевском острове. Как это часто бывает у Юрия Яковлева, героиня обладает особенным характером, отличающим ее от других, а именно: она ощущает себя подругой жившей во время войны неподалеку Тани Савичевой. Приехав посмотреть на Дорогу жизни, Валя попадает на сооружение мемориального комплекса, посвященного погибшим во время блокады ленинградцам. Строители, узнав, что у нее почерк, как у Тани Савичевой, просят написать ее на бетонных плитах слова из известного на весь мир дневника. Девочка пишет их, переживая каждую страницу, как личную трагедию.
Книга, безусловно, правильная и написана мастерски, но в ней происходит столкновение художественного вымысла со слишком уж завершенной (и совершенной в своей завершенности) реальностью, которая не нуждается в художественном доосмыслении. Именно поэтому рассказ, на мой взгляд, не дополняет, а наоборот, размывает тот сверхглубокий, потрясающий в своей неподдельности смысл, явленный нам дневником Тани Савичевой, в лаконичных строках которого удивительно глубоко и правдиво выражается невероятная по силе трагедия народа. И на фоне этого дневника любая художественность кажется фальшивой и ненужной.
Возможно, это только я так остро реагирую на это, а для других все будет иначе, просто для меня дневник Тани Савичевой оказался той «материальной точкой», через которую я впервые прочувствовал ужас войны. До этого я, разумеется, про войну знал, но как-то не воспринимал ее как что-то касающееся лично меня; как возможную реальность моей жизни. Все мы, советские мальчишки, увлеченно играли в войну, все мы вынужденно перетерпевали обязательную скуку официальной риторики, изливавшейся на нас в канун 9 мая со стороны взрослых, почти у всех у нас воевали деды, но все равно война воспринималась, как параграф из учебника истории, наравне с пуническими войнами, с походами Александра Македонского, Первой мировой и т.д. – все это было где-то невообразимо далеко и не затрагивало мою жизнь.
И вот летом не то 85, не то 86-го года мы с родителями отдыхали в пансионате возле Шатков (райцентр на юге Нижегородской области). Как-то раз мы выбрались прогуляться по этому маленькому рабочему поселку, и буквально сразу вышли на площадь, где был довольно традиционный мемориал Великой Отечественной войны – с пушкой, танком, самолетом, вечным огнем, знаменитыми словами Ольги Берггольц «Никто не забыт, ничто не забыто». Рядом находилось мемориальное кладбище, где помимо захоронений бойцов, умерших в местном госпитале, оказалась могила Тани Савичевой, которую, как выяснилось, из блокадного Ленинграда в эвакуацию вывезли именно в Шатки, где она скончалась от туберкулеза в 1944-м году. Рядом с могилой был памятник, на котором на небольших цементных плитках были запечатлены странички из ее дневника. На последней плитке детским неровным почерком было выведено: «Умерли все. Осталась одна Таня».
Я отлично помню, как от этих слов в жаркий июльский полдень меня буквально просквозило ледяным дыханием смерти (прошу прощения за пошлый штамп, но не знаю, как точнее и ярче выразить то, что почувствовал тогда), я как-то вдруг очень ярко ощутил ужас войны, что она значила для народа, если девочки двенадцати лет пишут ТАКИЕ дневники. И эти бесхитростные слова сразу нашли путь к сердцу, куда не могли пробиться официальные речи и мероприятия.
И вот на фоне этого поразительного по краткости документа, умещающегося на нескольких листочках, любые художественные упражнения выглядят фальшиво. Во всяком случае, когда я читал рассказ, мне было как-то неудобно за автора, написавшего это, было в этом всем что-то неправильное. Еще раз скажу, что очень ценю творчество Юрия Яковлева, но тут автор пытается обработать нечто абсолютное в своей завершенности, пронзительный символ трагедии народа, и это (даже если делается из самых лучших побуждений) вызывает ощущение чего-то неправильного, что не стоило делать.
Вердикт: Может быть, я не прав и кидаю сейчас камень в того, кто делает важное и нужное дело, но книга не вызвала во мне позитивного отклика. Я вижу единственно возможную форму рассказа об этом – знакомство с оригиналом дневника Тани Савичевой (желательно, чтобы и написано было как в дневнике – почерком девочки), дополненного комментарием, в котором будет дан необходимый для понимания происходящего контекст (для этого вполне подойдет подробная статья об этом из Википедии). Никакой необходимости охудожествлять это, на мой взгляд, нет.
P.S. Приложу изображение памятника Тане Савичевой в Шатках, фотография не моя, она из живого журнала человека, пишущего под ником «ascolt». К сожалению, по правилам «Лабиринта» я не могу вставить в отзыв ссылку на его страницу.
[закончу]
Традиционно для обзорных изданий живописи более-менее репрезантативный перечень художников заканчивается к началу ХХ века, далее начинается какая-то нездоровая фрагментарность: к примеру, ни единой картиной не представлены такие известные пейзажисты, как Игорь Грабарь, Константин Юон, никак не отмечены писавшие похожие друг на друга, но сильно отличавшиеся от работ предыдущего времени Павел Кузнецов, Илья Машков, Роберт Фальк.
Дальше – больше. На месте советского периода зияет...
Традиционно для обзорных изданий живописи более-менее репрезантативный перечень художников заканчивается к началу ХХ века, далее начинается какая-то нездоровая фрагментарность: к примеру, ни единой картиной не представлены такие известные пейзажисты, как Игорь Грабарь, Константин Юон, никак не отмечены писавшие похожие друг на друга, но сильно отличавшиеся от работ предыдущего времени Павел Кузнецов, Илья Машков, Роберт Фальк.
Дальше – больше. На месте советского периода зияет семидесятилетняя черная дыра – он не представлен ВООБЩЕ НИКАК. У нас что, никто ничего не писал в это время? А ведь даже я, не особенно хорошо знающий живопись, могу вспомнить несколько авторов, работавших в этом жанре. Писал в характерном советском стиле пейзажи Георгий Нисский, работал в этом жанре Аркадий Пластов, замечательно солнечные картины писал Мартирос Сарьян (или он для нас уже заграница?). А бесконечно любимая мной «Мокрая терраса» Герасимова? Неужели это все не заслуживает упоминания? Допустим, уровень живописи понизился, произошли какие-то изменения в жанре, ну так пусть тогда нам скажут, что пейзаж стал колхозным, официозным, пусть расскажут про индустриальный пейзаж, про городской лирический, но пусть эти изменения отразятся. Вот появляется, например, такая штука, как разнообразные движения наивного искусства, даже если относится к ним скептически, но отразить-то их можно для общего развития? А то Руссо («таможенник») висит в ГМИИ, и никто не стесняется, а тут чего? Тут ничего…
Завершается книга двумя десятками картин наших современников, совершенно традиционных, приятных глазу, но вторичных. Автор об этом говорит лишь в трех абзацах, отмечая, что современная пейзажная живопись ничего кроме имитации русского пейзажа конца ХIХ не предлагает.
Одним словом, правильно было бы назвать эту книгу «Пейзаж в русской живописи от иконописи до начала ХХ века».
Вердикт: в принципе, купить книгу можно, так как она способна дать представление о развитии этого жанра до начала ХХ века. Однако шедевром книгу никак назвать нельзя, ее можно взять, чтобы дома об этом что-то было.
P.S. Когда начал писать рецензию, то в выводе были такие строки: «снисходительно заставляет отнестись к книге и то, что она относится к прежнему ценовому поколению, когда увесистые альбомы живописи можно было приобрести в пределах двух тысяч рублей; новое же поколение подобных книг выходит уже в пределах четырех-пяти». Как это часто бывает, дела отвлекли, и вернуться к начатому я смог лишь через несколько месяцев и обнаружил, что это достоинство исчезло: теперь, будь добр, выложи за альбом около четырех тысяч. Нашлась и альтернатива книге – другой альбом, посвященный русскому пейзажу (тоже от «Белого города»), стоит он 17 (!!!) тысяч рублей. В руках я его не держал, возможно, что отпечатан он как нужно, и, судя по оглавлению, описывает даже советский период, но даже выяснять не буду, хорош ли он или плох, так как для меня покупка одной книги за такую цену – это что-то запредельное, как и покупка хай-энд-аппаратуры по цене хорошего автомобиля – все это не из моей жизни. Остается утешать себя лишь тем, что сто лет назад мои предки, бывшие крестьянами, вообще не имели доступа ни к классической музыке, ни к живописи, ни, наверное, даже к литературе, так что прогресс налицо, надо только подождать еще лет 100-150, и тогда каждый человек сможет беспрепятственно насладится достижениями мировой культуры в полном объеме.
В какой-то момент жизни, лет этак в 17-18, я вдруг посчитал, что как-то неприлично не знать классической музыки и стал это исправлять, покупая кассеты с ней, ютившиеся в музыкальных ларьках где-то в углах витрин «где их никто не брал и не берет» (разумеется, дело было довольно давно, еще до MP3-формата и широкого распространения компьютеров и интернета). Накупил довольно много, что-то даже ходил записывал в местную консерваторию (была у них такая услуга). Далее стал слушать, слушать, слушать...
И все было здорово, но в один из не самых лучших для меня дней, я зашел с приятелем в магазин hi-end-аппаратуры и услышал там любимый мной Второй концерт Рахманинова, который, мне казалось, я хорошо знал. Поразило меня, во-первых, качество звучания: я не ожидал, что можно не просто слышать музыку из какого-то источника, а БЫТЬ ВНУТРИ музыки; а во-вторых, выяснилось, что из-за качества своего магнитофона я не слышал партий некоторых инструментов ВООБЩЕ. Понятное дело, что такие явные вещи, как, например, нарастание ведущего мотива в «Болеро» Равеля или темы нашествия в Ленинградской симфонии Шостаковича, я слышал, но проследить возникновение и развитие какого-нибудь второстепенного мотива в музыкальной ткани картин-настроений Дебюсси или в эпичных творениях Вагнера на моем магнитофончике было решительно невозможно. В этот момент я понял, как все печально, и что мое слушание классики можно уподобить чтению «Евгения Онегина» по книге, где половина слов непропечатана, – какие уж тут тонкости стиля или игра со словом, если фабулу понял – уже скажи спасибо. Сильно это меня тогда подкосило, потому как позволить себе действительно качественную аудио-аппаратуру я не мог тогда, (да, в общем-то, не могу и сейчас), а от слушанья доступного звучания теперь всегда остается осадок – «это не то».
Зачем я все это написал? Да затем, что с данным альбомом происходит ровно то же самое: большая часть репродукций в нем выполнены так, что познакомиться получается лишь с сюжетом картины, а сам язык цвета, сочетаний полутонов и оттенков – обо всем этом можно, скорее, лишь догадываться. Не знаю, как это правильно назвать, но в книге присутствует что-то подобное зернистости, которая была на пленочных фотографиях, только очень-очень мелкой, будто пресс картину не допропечатал, и получился очень странный эффект – смотришь на картину в целом – она рябит, видишь регулярную сетку из непропечатанных точек, а начинаешь вглядываться – вроде ровная печать. В результате от многих картин возникает эффект песка: все время хочется протереть глаза, добавить яркости и контрастности.
С цветом тоже не все в порядке – он все время плавает: то попадут в тон, а то будто перельют краски, а может быть просто для некоторых картин такая печать оказывается некритичной – например, для «Простора» Рылова, где все ярко и контрастно, а вот там, где в картинах есть полутона, плавные переходы, большие массивы, заполненные близкими по колориту мелкими мазками – все уходит в кашу. В итоге картины Поленова, Шишкина, Левитана, Васильева и многих других просто убиты такой печатью: общее впечатление от их неброских полотен настроения – какая-то серо-зелено-коричневая муть. Может быть, дело в размерах картин, ведь трудно на размере открытки сделать качественное изображение со всеми деталями. То есть, по сути, ознакомиться по этой книге можно лишь с общим видом картин, так сказать, с их сюжетом, но не с их живописными достоинствами. Так что для тех, кто хочет насладиться умением художника «передать подвижность и свежесть весеннего воздуха», или оценить «мягкость вечернего закатного света» и т.п., явно нужно будет поискать что-то другое.
Теперь о содержании. Картин в книге, действительно, много; причем создатели не ограничились одними только общеизвестными произведениями, присутствует немало полотен, которых я никогда не видел, есть авторы, чьих имен я также не знал. Однако при этом присутствует некоторая несоразмерность количества картин тому месту, которое данный художник занимает в истории русской живописи. Особенно удивило, насколько мало внимания уделили Левитану, в чьем творчестве русский пейзаж достиг некого максимума, той планки, которую, насколько я понимаю, никто после него уже не взял. А всего-то нашлось место для 10 картин, а вот у Айвазовского, к примеру, – аж, целых 29. Бесспорно, Айвазовский является одним из лучших маринистов мира, но вряд ли этот жанр так уж важен для РУССКОГО пейзажа, ведь море никак не назовешь его обязательным элементом.
[закончу в другой части]
[продолжу]
Или вот еще эпизод. Женя в этот день дежурит в детском саду, что для него важное и ответственное поручение. Дежурный не должен опаздывать, но мама собирает Саню и когда Женя начинает нервничать из-за надвигающегося опоздания, говорит ему: «ничего с тобой не сделается, если подождёшь». Понимаю, субординация, дисциплина, но в целом для меня это привет от значительной части тех педагогов, с кем в детстве и отрочестве сводила меня жизнь, когда весь посыл со стороны взрослых выглядит...
Или вот еще эпизод. Женя в этот день дежурит в детском саду, что для него важное и ответственное поручение. Дежурный не должен опаздывать, но мама собирает Саню и когда Женя начинает нервничать из-за надвигающегося опоздания, говорит ему: «ничего с тобой не сделается, если подождёшь». Понимаю, субординация, дисциплина, но в целом для меня это привет от значительной части тех педагогов, с кем в детстве и отрочестве сводила меня жизнь, когда весь посыл со стороны взрослых выглядит так: «всем плевать, что ты там хочешь, какие у тебя резоны, - заткнись и делай, что мы тебе скажем, потому что ты – никто, и звать тебя – никак, а мы лучше тебя знаем, как правильно и нужно».
Спору нет: взрослый, действительно, больше знает и ему почти всегда лучше видней, но этот баланс все-таки не сто к нулю, должен же быть какой-то процент, хотя бы в соотношении 95 к 5-и, когда хоть чуть-чуть учитываются интересы и пожелания ребенка? Автор книги считает, что нет. (На всякий случай скажу, что сам я в семье был младшим, и потому никаких личных психологических травм от ситуаций такого рода на восприятие книги не наложилось).
В целом о книге: не сказать, что история раскрыта глубоко и многогранно, но она, безусловно, раскрыта; немало сцен написано психологически убедительно, умеренно интересно. Все взрослые в повести, совершенно типичны для такого рода советской воспитательной детской литературы: они исключительно правильны и безупречны, словно сошли с плакатов той эпохи. Все сцены общения детей со взрослыми преследуют исключительно воспитательные цели. Я не против этих целей, но настоящая литература все же призвана показывать жизнь во всей ее полноте и сложности, и взрослый, как правило, вовсе даже не безупречный человек, и потому процесс роста во время воспитания – обоюдный. То есть ты воспитываешь не только, и даже не столько ребенка, сколько себя, но в данной повести нет ни малейшего отзвука этой идеи.
Детям в этой книге, думаю, будут интересны реалии детского сада, отображенные довольно подробно и разнообразно (детские игры, взаимоотношения ребят между собой), но автор не увлекается этим, он всегда вводит картины детской жизни в русло воспитательного процесса. Вот, к примеру, девочка Лиза хвастается, что она подсмотрела, как папа в мастерской делает комплект мебели для кукол, и обещает, что тех, кто, по ее мнению, будет этого достоин, она позовет посмотреть на все это великолепие. В один из дней три девочки отказываются уступить ей стирку кукольной одежды, и Лиза в гневе говорит, что не позволит им посмотреть кукольную мебель. Однако в итоге вся игрушечная мебель достается не ей, а детскому саду, для общественных кукол. Порок эгоизма наказан, девочка учится здоровому коллективизму.
Так что с воспитательной точки зрения книга очень правильная, в детстве я читал много подобных и они, надо заметить, не производили на меня большого впечатления, я читал их один-два раза, без особого интереса. А любил я совсем другие книги – «Тома Сойера», «Карлссона», «Пеппи», «Буратино», «Морского волчонка», «Нильса», «Незнайку», и многие другие книги, где, с точки зрения педагогики, все неправильно: герои не слушались, шалили, озоровали, чудили, но не становились от этого хуже, потому что главным была их живость, лихость и настоящесть. Чтение этих книг приносило столько радости, что я перечитывал их десятки и десятки раз в детстве, и с большим удовольствием перечитываю сейчас дочери.
В данной же повести совсем нет той искры, того чуда, за которое я люблю литературу, произведение похоже, скорее, на качественно выполненное упражнение на тему «донесение в доступной форме ряда воспитательных аспектов до детей младшего школьного возраста». И в этом жанре книга, безусловно, состоялась.
Вердикт: книгу явно не стоит приобретать тем, кого раздражает типичный советский стиль детских книг, так как им пронизана вся повесть, включая иллюстрации. Книг такого плана довольно много, в таком же «педагогическом» стиле писали и Осеева, и Верейская, и Воронкова, и Пантелеев, и даже Шварц (имею в виду «Первоклассницу»), и многие другие, чьих фамилий я сейчас не помню, но хорошо помню, как много похожего читал в детстве. Повесть «Сестренка» - не самый плохой представитель этого направления, в ней затронута важная тема отношений детей в семье, написана она очень соразмерным детскому сознанию языком, все реалии будут понятны и пятилетнему ребенку. Опять же идеология здесь, хотя и организует текст определенным образом, но не выжигает все живое на своем пути, как это иногда бывало. Я бы рассматривал ее именно как образец своего направления, с которым вполне можно ознакомиться для общего развития, опять же, цена на книгу сохранена в рамках приличия (а то вон новая книга Дороти Эдвардс, которая мало чем отличается с точки зрения полиграфии от «Сестренки» стоит 900 (!!!) рублей). Себе я, пожалуй, эту книгу куплю, дождавшись каких-нибудь скидок; вполне достойный представитель книг из разряда «советские писатели - детям». Пусть будет.
Увидев в «Лабиринте» анонс этой книги с симпатично-советским рисунком на обложке, заинтересовался и решил ознакомиться, благо текст повести выложен в сети (да еще и с этими же иллюстрациями). Книга не слишком велика, она состоит из 31 главки – прочитал минут за 30-40. Сюжет таков: главный герой повести – семилетний мальчик Женя – живет в совхозе с папой и мамой. К ним в гости приезжает мамина сестра с четырехлетней дочкой Саней. Как и все правильные советские люди, отраженные в...
Появление младшей сестры не радует Женю, потому что девочка оказалась довольно своенравной (чем она, кстати, весьма напоминает линдгреновскую Лотту с Горластой улицы), да еще мальчик вместо игр со сверстниками должен теперь присматривать за сестрой. После цепи различных микроконфликтов в финале отношения между Женей и Саней нормализуются и превращаются в обычные отношения брата и сестры, а сам Женя в результате этих событий становится более самостоятельным, ответственным и взрослым, что, надо заметить, однозначно, идет ему на пользу. (Вот прямо минуту назад, во время написания отзыва, общался с мамой сына-девятиклассника, который регулярно устраивает истерики по принципу «не хочу - не буду», маму очень жаль: сыночек рос без папы, один-единственный, все для него, а в результате такой вот замечательный итог. И таких историй я знаю не одну и не две, ну да это так, к слову).
Однако, несмотря на безусловную правильность такого воспитания, при чтении несколько раз резануло то, что при появлении нового члена семьи родители даже в малейшей степени не заботятся о том, чтобы сгладить сыну стресс: все его реакции пресекаются сразу и предельно резко: ты должен или будешь наказан, а твое мнение по этому вопросу никого не интересует. Конечно, дисциплина и ответственность очень важны, иногда даже жизненно важны, однако если даже старающийся быть «железным» Маяковский писал, что порой «хочется звон свой спрятать в мягкое – женское», то уж ребенку хочется этого и подавно, здесь же никто не стремится сгладить для него происходящее, напротив, зачастую все еще более заостряют, требуя «все и сразу». Вот, к примеру, такая сцена:
«Тётя Вера командовала, посуда звенела, масло ворчало на сковороде, все что-то делали – и было так весело, будто все, даже папа, играли в хозяйство, а не работали. Завтрак был готов в одну минуту, и это был просто замечательный завтрак. Папа шутил, тётя Вера и Женя смеялись. А Саня всё испортила.
Она ткнула пальцем в Женину любимую чашку и сказала:
– Мне в эту!
– Нет, тебе в ту, – сказал Женя и подвинул к ней другую чашку, тоже очень хорошую. – Это моя.
– Нет, моя! – громко сказала Саня. – Потому что я её люблю.
– Не выдумывай! – рассердился Женя. – Пей, из какой дадут. А этой не получишь.
– Евгений! – сказал папа и нахмурился. Женя умолк. Папа налил в Женину чашку горячего молока и поставил перед Саней.
– А вот получу! – гордо сказала Саня и схватила чашку. Но чашка была горячая, Саня вскрикнула и выпустила её из рук.
Разбилась самая любимая Женина чашка, с пёстрыми петухами.
Саня противно ревела, тётя Вера беспокоилась, не обожглась ли она, жалела чашку. Папа сказал: «И ладно, что разбилась, по крайней мере Женька не будет жадничать».
Я бы понял, если бы была объективная необходимость в чем-то уступить (например, маленькому ребенку надо спать, а старший шумно играет, в этой ситуации он, бесспорно, должен как-то поумерить свой пыл и учесть интересы других), но тут чашка именно его, это, так сказать, часть ритуала (что для ребенка всегда очень важно), девочке предлагают другую, не менее красивую чашку, то есть против представления мальчика о том, как должно быть, выступает не объективная необходимость, а капризы («хочу») другого ребенка, которым и здесь, и во всех остальных случаях взрослые почему-то потакают. Ее же непосредственные и злые реплики в адрес брата никто не обрывает, не объясняет девочке, что злорадствовать нехорошо. Уж строгость, так ко всем, а то когда она лишь в отношении одного, пусть и старшего – это как-то несправедливо и неправильно.
Естественно, что со старшего спрос больше, но ведь и авторитет его как старшего тоже надо поддерживать в глазах младших, взрослые должны давать младшим такие сигналы. Здесь же появление сестренки приводит к тому, что на мальчика начинают валиться шишки со всех сторон: сестра постоянно капризничает и выпендривается, а родители начинают вдвое строже спрашивать за все, ведь Женя теперь – старший. И после этого взрослые почему-то недовольны, что он в ответ на вопрос «рад ли ты, что у тебя появилась сестра?» - отводит в сторону глаза и молчит. В целом, все заканчивается хорошо, но в паре эпизодов я даже несколько посочувствовал мальчику, хотя и его детский эгоизм тоже нам показан. К примеру, в этой сцене, действие которой происходит в детском саду.
«За обедом оказалось, что Саня не умеет правильно держать ложку! Держит её в кулаке, как палку!
– Эх ты, – сказал Женя. – У нас тут Коляша и Маня ещё меньше тебя, а умеют.
Коляша и Маня разом подняли руки с ложками вверх. В самом деле, они держали ложки правильно.
– Да, Саня, очень странно, – сказала Марина Львовна. – У других детей нет братьев, а они умеют. А у тебя есть такой учёный старший брат – и почему-то тебя не научил! Как ему не стыдно!
Дети рассмеялись».
Все сделано правильно: женино недоброе высказывание и задирание носа остановлено, но вот когда после этого Саня говорит, что Женя «плохой», почему-то никто не указывает ей, что вообще-то не слишком правильно так говорить о своем брате.
[продолжу в другой части]
И снова Вадим Мещеряков выпустил книжку, обложка которой настолько же прочно засела в моей памяти, насколько абсолютно выветрилось содержание. Эта небольшая повесть была прописана у бабушки, где я бывал довольно часто, коротая время между обычной школой и музыкальной. Книг в маленькой однокомнатной хрущевке было много, но в основном недетских и поэтому все, что хоть как-то соответствовало моему возрасту, я перечитывал много-много раз. Но вот «Ольгу Яковлеву» я прочитал лишь однажды, наверное,...
Что сказать? Она написана, в общем, неплохо, есть интересные психологические подробности, есть то, что способно тронуть за душу, но в ней нет того, за что я ценю литературу, когда после прочтения ты понял что-то такое, чего никогда бы не понял без нее. Здесь же я будто подсмотрел за другими людьми, живущими в чем-то отличной от моей, а в чем-то и похожей жизнью – и только. Я и в детстве книгу воспринял, как бы это выразиться? Как неконцептуальную, что ли. Ну посмотрел я на чужую жизнь – и что? Это как калейдоскоп – крутишь его – и там разные узоры складываются. Здорово, конечно, но в какой-то момент ты понимаешь, что узоров-то много, а стекляшки одни и те же, и важно не столько удивится многообразию узоров, сколько понять принцип их отражений от зеркальных стенок. Так и тут – ну вот такой «узор» запечатлен автором – и, собственно, что? Узоров таких можно зафиксировать миллион – знай крути трубку, однако от этого мое понимание жизни не умножится.
Плюс к тому, я не совсем понимаю, для кого написана эта книга – уж точно не для младшего школьного возраста, в который я ее читал, и именно поэтому единственная информация, что застряла у меня в голове после ее прочтения тридцать лет назад, это то, что определять стороны света по мху и длине веток в лесу нельзя, так как дерево тянется к свету, и на поляне дерево будет тянуть ветви не на юг, а на свободное пространство, где света больше. Это порадовало меня тогда своей логичностью, и потому запомнилось. Остальное, как я сейчас понимаю, было просто не понято, потому что категорически не соответствовало возрасту.
Взрослый же человек прочитает "Ольгу Яковлеву" как повесть о драматизме жизни, о том, что каждый ребенок нуждается в заботе родителей, душевном тепле и товарищах, что жизнь, в которую входит ребенок, непроста, часто наполнена драматическими событиями и самое главное – все это ему еще предстоит узнать, прочувствовать и осмыслить. В общем-то, это мы и видим. Главная героиня местами казалась мне уж слишком серьезной для второклассницы, что-то в ней было от платоновских детей-старичков, но финал, когда она обретает замечательного отца (отчима) показывает, насколько ей не чуждо все, что свойственно детям.
Вердикт: еще раз скажу, что книга эта – не для детей, хотя в ней и есть несколько эпизодов, которые будут понятны ровесникам героини (как девочки бегают по школе, как у главной героини появляется папа, как они идут в цирк, как Огоньков дерется со сверстниками и убегает из дома), но они, в отличие, скажем, от «Первоклассницы» Шварца, теряются на фоне того, что написано явно для взрослых. В результате мы получаем добротно написанную повесть «про жизнь», которая не подарит взрослому читателю открытий и прозрений, но зато сможет в очередной раз напомнить о том, что он и так знает, но, как это часто бывает, за бытовой стороной жизни как-то теряет из виду: что надо ценить своих близких, что надо быть внимательнее к окружающим, что дети – это дети и другое подобное. Книгу ни в коем случае не назвать обязательной, но прочесть ее вполне можно, если есть в достатке свободное время. Лично я не пожалел о том, что перечитал эту повесть, но ни покупать, ни советовать кому-либо потратить на нее свое время все же не стану. И сам вряд ли когда-нибудь ее еще открою. Ту книгу, которая была у бабушки, мы, кажется, отдали в местную библиотеку.
P.S. Была у меня в студенческие годы такая задумка для научной работы, к которой я даже начал собирать материалы: мне хотелось вывести из формальной стороны произведения критерии для оценки качества прозы, чтобы можно было доказательно отличать произведения второго ряда от безусловных шедевров. Достаточно быстро стало понятно, что научными методами данный вопрос решаться не желает, хотя открылось много разного, в чем было крайне интересно покопаться. Но и без науки, просто с опорой на читательский опыт, отлично чувствуется, когда читаешь что-то хоть и неплохое, но, без сомнения, далекое от вершин литературы, и часто при таком чтении возникает вопрос, а зачем автор писал это, если заведомо получается нечто вторичное? Удовлетворивший меня ответ на этот вопрос нашелся в записных книжках В.В. Вересаева, замечательного человека, автора очень хороших, крепких, интересных, но, конечно же, негениальных книг.
«Лет тридцать назад меня в упор спросила одна курсистка – прямолинейная девица, признававшая только химию и политическую экономию:
– Скажите, как вы сами думаете: если бы никогда не появилось в печати ничего, что вы написали, – было бы что-нибудь в нашей жизни хоть немножко иначе, чем теперь?
Я ответил:
– Видите, начинается дождь. Он очень нужен для посевов, для травы; может быть, он определит весь урожай нынешнего года. Вот перед нами упала капля дождя. И вы спрашиваете: изменилось ли бы что в урожае, если бы этой капли совсем не было? Ничего бы не изменилось. Но весь дождь состоит из таких капель. Если бы их не было, урожай бы погиб».
В. В. Вересаев «Записи для себя»
Имя художника стоит на обложке книги – и не зря, так как рисунки весьма и весьма интересны. Конечно, есть некая странность в этих лицах, с широко расставленными глазами, в которых какие-то инопланетные мутноватые зрачки, но это еще больше проявляет мысль о том, что дети как бы с другой планеты. Также радует, что все картинки выдержаны в едином стиле, некоторые весьма непросты по композиции. В целом получилось необычно, интересно, свежо и качественно; немножко странно – из-за непривычной...
Теперь о тексте книги. Купил я ее из-за положительных отзывов и тем же вечером начал читать дочке (7 лет). Первая глава напомнила традиционные советские рассказы о детстве Драгунского, Носова, Воронковой, но только первая, так как далее сразу стало ясно, что фраза «для среднего школьного возраста» написана совсем не для красного словца: начиная со второй главы на первый план резко выходят не события, а, скажем так, ткань бытия и ее восприятие главным героем. События, конечно, в книге есть, но они ощутимо вторичны, так что в семь лет ловить в книге нечего, и мы переключились на Драгунского, а «Велькино детство» я дочитал вечером исключительно для себя.
Книге, на мой взгляд, не хватает развития сюжета в стратегическом плане, но даже и без этого она, безусловно, весьма интересна – качество повествования, отбор материала, интересные образы – все это признаки настоящей литературы, при чтении которой у тебя возникает стойкое ощущение, что ты узнал что-то важное о жизни, прочувствовал ее сложность и глубину, хотя спроси тебя, что именно ты узнал, ты не сможешь внятно ответить, но внутри будто настраивается и крепнет какой-то камертон, сопоставление с которым позволяет тебе лучше видеть пустых и поверхностных людей; пустые и поверхностные книги. И ты, может быть, и не знаешь даже, ЧТО ИМЕННО с ними «не то», но хорошо ощущаешь, что это «не то» - есть. Одним словом, по прочтении, остались очень хорошие чувства от книги – неяркие, но насыщенные, умеренно глубокие, будто прикоснулся к чему-то сущностному и важному. Достойная книга.
Вердикт: рекомендую это издание тем, кто собирает хорошую детскую библиотеку и интересуется не только классикой, но и новыми книгами. Приобретая повесть, обязательно следует учесть, что книга эта – не для детей, она для подростков, лет с 12-и, наверное. Еще раз отмечу удачное сочетание качественного текста и интересных иллюстраций – радостно видеть такую работу, свидетельствующую о том, что мир еще не сожран примитивной меркантильно-эгоистическими моделью отношения ко всему окружающему, куда нас всех загоняют, как в клетку, и есть еще люди, которые готовы своим творчеством утверждать другой тип восприятия бытия, когда художнику интересно бескорыстно постичь сложность мира и показать ее нам. Авторам – мое уважение и благодарность.
Очередная современная книга, написанная как будто не столько для детей, столько для взрослых, не желающих становиться взрослыми. Простота лишенного подтекста повествования, отсутствие рефлексии, понятный любому россиянину контекст описываемых событий, подчеркнуто «наивные» иллюстрации, несерьезный для книги объем – все это как бы говорит тебе: «Эй, друг, не хочешь провести 15 минут вне взрослого мира?» И пожав плечами, ты отвечаешь: «А почему бы и нет?»
В основе сюжета – рассказ о поездке...
В основе сюжета – рассказ о поездке семьи из трех человек (папа, мама и дочка дошкольного или младшего школьного возраста) в Крым во время летнего отпуска. Книга состоит из 25 главок, каждая из которых занимает лишь одну страничку, в книге, почти блокнотного формата, а то и половину ее. В роли рассказчицы выступает дочка, излагающая историю довольно стандартного посещения отечественного юга обычной отечественной среднестатистической семьей. Разве только в отличие от большинства сограждан у них в Джанкое живут бабушка и дедушка, но к ним семья заезжает лишь на пару дней, а после едет и снимает жилье в поселке на берегу Азовского моря.
События в книге крайне простые, где-то даже избыточно простые, слишком уж близко приближающиеся к перечислению бытовых подробностей. Это особенно заметно на фоне чуть лучше написанных с этой точки зрения начала и конца книги, где автору все же удается создать такую картинку реального мира, сквозь которую как будто просвечивает местами что-то детски-чудесное, однако в середине книги повествование теряет этот слой и книга вместо истории о ЛЕТЕ и ДЕТСТВЕ становится историей о том, как непривлекателен отдых на отечественном юге: съемное жилье в частном секторе, жадные до денег отдыхающих продавцы всякой ненужной дребедени, крайне сомнительная в смысле пользы для пищеварения еда, бродящие по пляжу ростовые куклы Микки Мауса и Спанч Боба и пр.т.п. – не знаю, как другим, но на меня от всего этого повеяло не столько чудом лета, сколько бытом лета. Все это происходит из-за того, что основная часть книги не углубляет и не развивает наше знание о жизни или самих себе (для чего, собственно, литература и существует), а лишь дает нам стенограмму событий жизни персонажей, происходящих на фоне шуток слегка впадающего в детство папы и раздражения глядящей на все это мамы.
Спасает книгу лишь то, что ее объем кукольно мал, и потому читатель не успевает увязнуть в бытовухе и примитивном натурализме. Опять же стоит сказать спасибо за качественный финал, в котором вновь восстанавливается правильное «объемное» повествование. Прощание героев с летом наполнено грустным лиризмом, ведь кусочек жизни, прожитый так, как его не проживешь в родном холодном Санкт-Петербурге, безвозвратно уходит в прошлое, его не вернуть и не пережить заново, и потому щемящая грусть по невозвратному, сквозящая сквозь текст, возвращает повествованию художественность. Приведу эту главку, хотя в ней много отсылок к предыдущему тексту, и потому не все, вероятно, в ней будет понятным.
До свидания!
«Мы два раза уезжаем из Крыма. Первый раз – с моря, в Джанкой. Второй раз – из Джанкоя в Петербург. У нас двойная грусть! Мама говорит: «Запомни все это. Будем зимой вспоминать, когда за окнами темнота и холодина». Я морщу лоб. Я должна запомнить, что на газоне возле нашего жилья лежат семь серых котов и два рыжих. Что кукуруза вкуснее, если посыпать ее солью. Что на Казантипе оранжевый мох. Что часы в доме бабушки и дедушки каждый час мурлыкают песенки. Что прощальный шашлык не подгорел. Что когда я летала кругами, мой тапок упал в кусты. Что инопланетяне поймали всех бычков. Что мама и папа обнимались стоя на балконе».
Нельзя не сказать о работе художницы, которая, на мой взгляд, переиграла автора текста за счет более равномерного качества рисунков на всем протяжении книги. Именно за их счет, на мой взгляд, книга все-таки преодолевает некий рубеж и становится весьма привлекательной для детей.
Вердикт: купить книгу, в принципе, можно, так как она короткая, легкая и с картинками. Присутствует и доля не особенно выдающегося, но все-таки юмора, что также, в общем-то, может быть отнесено к плюсам. Так что, если есть задача наполнить библиотеку книгами, в которых приятные глазу простенькие картинки сопровождаются небольшим количеством несложного текста, то "Волны ходят по четыре" вполне подойдет. Тем более, что она выполнена качественно: бумага – хорошей плотности, размер – небольшой (меньше чем лист А5), что тоже делает ее уютно-детской, выглядит она приятно-аккуратно, почти как записная книжка, на что нам также намекает написание названий глав от руки – и в результате всего этого книгу приятно держать в руках. Дочь (7 лет) восприняла эту историю благосклонно и несколько раз ее уже перечитала. Так что если покупаете много книг для детей, то вполне можно приобрести как курьезную безделушку, которая ничего не изменит в вашей жизни, но вполне может стоять где-нибудь на краешке книжной полки – мало ли у нас дома разных приятных глазу необязательных вещей – почему бы не быть и такой?
Очень люблю живопись Константина Коровина за ее жизнерадостность и оптимизм, за яркий фейерверк его фирменных размашистых мазков, за то, что в поисках нового языка живописи, он еще не перешел ту грань, за которой свобода искусства становится настолько же абсолютной, насколько и бессмысленной. Коровин, как и западноевропейские импрессионисты, - это самый первый этап на пути модернизма, тут еще все ярко и радостно, и ничто не предвещает скорого появления тьмы в конце туннеля в виде «Черного...
Но все это будет потом, а пока у нас есть удивительный мир, сотворенный учеником Саврасова и Поленова, мир, наполненный насыщенным цветом, ярким светом, радостью и удивительным ощущением свободы, носитель которой беззаботно отвергает любую прозу жизни и обывательщину. Художник своими картинами будто отдернул штору, и в русскую живопись хлынуло солнце, заполнив собой все. Если выразить ощущение от его картин в нескольких словах, то это будут «восторг и опьянение радостью жизни». Я бы даже эпигонски переиначил известное высказывание «Арам Хачатурян - это Рубенс в музыке», в «Коровин – это Хачатурян в живописи» – у них обоих в творчестве поразительное пиршество красок, звуков, все подано с такой феноменальной мощью и щедростью, что тебя поневоле захватывает этот буйный водоворот ярких образов.
Теперь о книге. Издание, безусловно, очень хорошее, на пять с двумя плюсами. Это вдвойне ценно, так как, несмотря на то, что Коровин – художник популярный, по его творчеству было выпущено довольно мало работ. Знаю, что было какое-то издание 90-го года, следующий альбом появился лишь в 2000-м году, в серии «Художники России», но ему не повезло с качеством печати: в тех экземплярах, что я держал в руках иллюстрации заметно ударяли в зелень и были довольно блеклыми, что для художника, столько внимания уделявшему цвету – смерти подобно. В 2009-м вышел тоненький (127 стр.) и несерьезный альбомчик от «Олма медиа групп», где иллюстрации местами была настолько перекрашены и даны с такой зверской контрастностью, что это буквально резало глаза. Но, так как стоил альбом недорого, а дома так и не было ничего по Коровину, то я его все же купил. А потом, в 2011-м году настала знаменательная дата – 150-летие со дня рождения художника и в честь этого события вышло аж три альбома, два из которых (от Русского музея и этот – от Третьяковки) я сразу же приобрел.
Оба альбома, безусловно, очень хороши. Правда, издание от Третьяковки серьезно больше (400 страниц против 230), в нем в разделе «Живопись» представлено 204 работы (а в альбоме от Русского музея - около 150), плюс к тому крайне важным отличием является 18 крупно напечатанных фрагментов, что серьезнейшим образом помогает восприятию картин, так как лишь тут в полной мере видна вся сила, «размашистость» коровинского мазка, превращающего его картины в живые, как бы вибрирующие от напора солнца, света, ветра, радости. В обоих альбомах очень хорошее качество печати, взять хотя бы обложку, на которой изображена знаменитая картина с фонарями, она напечатана настолько хорошо, что я НЕСКОЛЬКО РАЗ ловился на это и проводил пальцами по репродукции, стремясь ощутить фактуру холста и выступающие мазки краски, которые мои глаза явственно видели и однозначно говорили, что этот рельеф я сейчас почувствую. И в альбоме от ГТГ, и в альбоме от Русского музея немало страниц уделено монументально-декоративным панно и работе художника в театрах, причем, несмотря на меньшее число страниц, в альбоме питерцев серия северных панно представлена даже более широко.
Теперь о тексте: в альбоме ГТГ сопроводительный текст представляет собой набор статей восьми авторов. Статьи крепкие, сильные, качественные, интересные. По живописи, на мой взгляд, более яркие и аналитичные, чем по декоративным панно и театру, впрочем, может быть мне просто эта сфера искусства ближе и интереснее. Написание статей разными людьми создает ощущение, что ты читаешь сборник трудов научной конференции, немного упорядоченных редактурой. Лично мне это не мешало, так как я привык читать такое, но все-таки лучше единство авторства, как в альбоме от Русского музея, где всё написано одним человеком – Владимиром Кругловым, это дает более единую картину, бОльшее ощущение законченности. Заочно меня немного смущало, что этот же автор писал текст для альбомов Левитана, Грабаря, Кустодиева, Серебряковой и Головина, обычно все-таки люди специализируются на ком-то одном, а такая многоплановость, как правило, признак поверхностности, однако, хотя специалисты, может быть, и выскажут какие-то претензии, но меня абсолютно все устроило.
Вердикт: выбирая между двумя альбомами, я прихожу к мысли, что оба они хороши, но издание от ГТГ обладает большим оттенком научности, а работа Русского музея немного более ориентирована на широкий круг читателей. Альбома Русского музея на «Лабиринте» нет, есть лишь за тем же авторством какой-то альбом 15-го года, но в нем всего 132 стр. и при этом он стоит более четырех тысяч, в то время как этот серьезнейший альбом из Третьяковки по акции можно ухватить меньше чем за две тысячи – что при нынешних ценах на альбомы живописи – почти даром. Так что, если любите русскую живопись, то спешите приобрести.
[закончу]
Ну и в конце этих размышлений об орфоэпии скажу несколько слов о самом наборе – да коробочка мала и легко помещается в карман крутки, да, картон карточек довольно качественный, а слова набраны правильным шрифтом, но как по мне, так набор такой не нужен, поскольку списки слов, в которых люди допускают ошибки, есть в интернете, и они куда как более полные. Надо отдать должное составителям набора, в нем собраны действительно популярные случаи, но зачем они нужны в виде набора – я не...
Ну и в конце этих размышлений об орфоэпии скажу несколько слов о самом наборе – да коробочка мала и легко помещается в карман крутки, да, картон карточек довольно качественный, а слова набраны правильным шрифтом, но как по мне, так набор такой не нужен, поскольку списки слов, в которых люди допускают ошибки, есть в интернете, и они куда как более полные. Надо отдать должное составителям набора, в нем собраны действительно популярные случаи, но зачем они нужны в виде набора – я не понимаю, работа с карточками по нынешним временам не эффективна. Когда мне надо, я своим студентам вывожу любую информацию на экран. А для тренировки каждого ученика в классе лучше сделать индивидуальные тестовые задания. Одним словом – перед нами не особо нужная вещь за триста с лишним рублей.
P.S. В качестве приложения наберу слова, представленные в наборе, думаю, что людям, далеким от ЕГЭ, будет интересно проверить себя, нужно взять эти слова, расставить ударения, а после вооружиться орфоэпическим словарем и – «о сколько нам открытий чудных готовит просвещения дух!» ))
Алкоголь
Алфавит
Апостроф
Аристократия
(из) Аэропорта
Баловать
Банты
Бармен
(нет) бинта
Блага
Бомбардировать
Бряцание
Бюрократия
Вероисповедание
Вечеря
Вкл ючишь
Внесено
Воры
Воспринять
Вручишь
Втридорога
Гофрированный
Гражданств о
Грунтовые
Давнишний
Диспансер
Догмат
Досуг
Древко
Жалюзи
Завидно
Заня л
Запершись
Запломбировать
Знамение
Знахарь
Зубчатый
Избалованный
Издревл е
Иконопись
Каталог
Каучук
Кашлянуть
Квартал
Кедровый
Километр
Киноварь
Кладет
Кладовая
Кремень
Козырей
Коклюш
Кралась
Кровоточить
Красивее
Кух онный
Лассо
Ломота
Ломти
Мытарство
Мытарь
Мусоропровод
Надолго
Налила
Н амерение
Начался
Некролог
Новорожденный
Облегчить
Обнял
Оптовый
Оторвало
Памятуя
Пиковый
Плато
Плесневеть
Повторим
Подавший
Подогнутый
(на) похоронах
Предвосхитить
Премирование
Призыв
Принять
Пуловер
Раструб
Ревен ь
Рододендрон
Свекла
Сливовый
Снятый
Созвонимся
Созыв
Степеней
Столяр
С тупни
Таможня
Танцовщица
Толика
Торты
Тотчас
Туфля
Уведомит
Удался
Укра инский
Умерший
Факсимиле
Фетиш
Ходатайство
Христианин
Цемент
Центнер
Чер пать
Шарфов
Шелковица
Щавель
Эксперт
Сей набор подарил мне на день рождения мой друг, человек очень хороший, но всегда отличавшийся «своеобразием» своих поступков, вот и тут учудил, даже предположить не могу, чем он руководствовался, когда решил вручить мне данную штуковину. В коробочке размером 4х5х9 находятся 117 карточек, на которых с одной стороны написано слово без ударения, а с другой это же слово с ударением, плюс – пример его употребления в речи. (!) Например, карточка «(нет) простыней», на обратной стороне: «(нет)...
Далее, в двух словах о нормах ударения. С серьезными (то есть мешающими коммуникации) орфоэпическими ошибками мы в реальной жизни сталкиваемся, только общаясь с иностранцами, маленькими (2-3 года) детьми и людьми, у которых поврежден речевой аппарат. То есть нечасто. Происходит это потому, что каждый человек проходит в детстве через жесткую школу овладения нормами произношения родного языка, и критерий успеха всегда предельно конкретен – понимают тебя или нет. Вот моя дочь говорила в глубоком детстве «оЯвази» (оранжевый), или «йОвази» (розовый), или «галибОли» (голубой), а слово «фольксваген» (машина родственников) произносилось как «сюсигА» - поди пойми! И если родные еще тебя ситуативно понимают, то когда ты подрастешь, другие люди тебя просто не поймут. Вот это реально влияющие на коммуникацию ошибки, а то, что исправляется здесь – это в общем-то не ошибки, поскольку такие нарушения норм носят настолько массовый характер (в реальности так говорят десятки миллионов людей), что речь, по сути, идет не столько о нарушении норм, сколько об их вариантах, вроде объявленного грубо неправильным «о»-канья, хотя так говорит весь север страны и значительная часть провинции, но ради стандартизации приняли московский вариант произношения, и теперь говорить «кАрова» - правильно, а «кОрова» - нет.
Понятно, что борьба за единообразие языка дело нужное, но вот только в данном аспекте придавать ей избыточно важное значение, на мой взгляд, не стоит. Повторюсь, такие ошибки не мешают коммуникации, они только маркируют речь носителя языка, то есть показывают, что он не владеет языковой нормой в полной мере. Самый яркий на сегодняшний день такой маркер – это ставшие притчей во языцех «звОнишь», «позвОнишь» и т.п., но вот если человек вместо кремЕнь говорит крЕмень, вместо исчЕрпать – исчерпАть, вместо бАрмен – бармЕн, вместо диспансЕр – диспАнсер, вместо знАмение – знамЕние, вместо Искра - искрА и т.д. – то, собственно, что? Мне вот интересно, если сейчас провести в стране сплошной опрос, то людей, которые говорят бАловать, будет в разы больше, чем тех, кто говорит баловАть – все «идут не в ногу»? Или вот у нас преподаватель по русской литературе XIX века в университете грозила всем, кто будет говорить «шинЭль», вместо «шинЕль» (то есть Н – твердое произнесет, вместо нормативного мягкого) несдачей экзамена. Мне и сейчас не слишком понятно – что в этом такого страшного? Вот в речи актеров постоянно слышу в окончаниях прилагательных вместо КИЙ что-то среднее между КЫЙ и КОЙ – горькО/Ый, сладкО/Ый и т.д. – видимо, какая-то традиция произношения из 19 века как профессионализм, но когда слышишь такое из уст актера лет 17-18, очень странно делается, и хочется крикнуть на сцену – да не выделывайся ты, говори нормально! )) Одним словом, орфоэпия она и есть орфоэпия – для рядового носителя языка дело довольно вторичное.
Но, правда, есть в нашей действительности один уголок, где знания эти важны и нужны – это ЕГЭ по русскому языку. Есть там такое задание (нынче оно живет под номером В4), где нужно найти из пяти слов одно, в котором сделана ошибка в ударении. Выглядит задание так: «В каком из приведенных ниже слов допущена ошибка в постановке ударения: неверно выделена буква, обозначающая ударный гласный звук. Выпишите это слово. слИвовый, нАчал, свеклА, красИвее, вероисповЕдание». В принципе натренировать человека на решение этого задания несложно – берется список слов, которые встречаются в ЕГЭ (это примерно 300 – 350 слов и их форм), пару раз прочитывается учеником вслух. Во время чтения учитель отмечает все слова, где были сделаны ошибки или были сомнения. После из списка убираются все слова, где ученик не сделал ошибок, и мы получаем личную выборку, которую далее предстоит тупо зубрить, так как никаких правил ударения в русском языке нет. Есть лишь несколько тенденций, вроде ударности конечного «А» в словах женского рода («позвалА», «подобралА» и т.п.), но в целом – ударение традиционное и никто не объяснит, почему в слове шАрфы ударение в корне, а в слове гербЫ – в окончании, почему лекторОв, но бухгАлтеров, почему добелА, но дОчиста – правильность произношения определяется традицией. Так что только зубрить.
Занимает такая тренировка довольно много времени, так как приходится преодолевать мощнейшую языковую инерцию, однако при должном упорстве люди обычно запоминают, что нужно говорить зубчАтый, апострОф, жерлО, кожУх, гЕнезис, платО, пристрУнить, рефлЕксия, предвосхИтить, закУпорить, кровоточИть – и т.д. Кроме успешного решения этого задания в ЕГЭ, такая зубрежка имеет еще одно забавное последствие: дети, натренировавшиеся в исправлении таких ошибок, начинают мучить своих домашних, поправляя их: «не свеклА, а свЁкла», «не свЕрлит, а сверлИт», «не феномЕн, а фенОмен» и прочее. Ну то есть такая довольно снобистская вещь эти нормы ударения.
[черт, даже в рецензии на такую ерунду не умещаюсь в одном куске ((]
Тут выложу фотографии рисунков, второй и третьей группы, а также несколько образцов того, что получилось, после раскрашивания.
Дочь-первоклассница серьезно увлекается рисованием: тут и картины на холсте, рисуемые по номерам акриловыми красками, и создание разнообразных орнаментов, и постижение азов в художественной школе, где повезло попасть к молодой, увлеченной, и – что самое главное – доброй преподавательнице, и упражнения в акварели совместно с мамой, художником-любителем, и попытки нарисовать что-то самостоятельно, фантазируя, ну и, конечно же, были изведены десятки и десятки больших наборов фломастеров и...
Книга состоит из 84 картинок для раскрашивания, которые условно можно разделись на три группы: во-первых, сложные узоры, из которых либо складывается какой-то предмет реального мира (утка, бабочка, олень, цветок, сова), либо просто получается многоэлементная абстракция. Эта группа самая многочисленная и, на мой взгляд, - это лучшее, что есть в книге.
Во-вторых, геометрические узоры, похожие на те, которыми школьники заполняют тетрадки в клетку на ОЧЕНЬ скучных уроках – то есть просто регулярное повторение на всем протяжении листа какого-то довольно простого элемента. Сделать их с помощью того же «Ворда» при наличии навыка можно штук сто за пару часов. Такие узоры на фоне сложных и причудливых рисунков первой группы выглядят примитивно и совершенно не творчески (их в книге около 20-и штук).
Ну и, в-третьих, совсем уже странная для раскраски вещь – законченные портреты, в которых, в общем-то, нет места для раскрашивания, и расцветить можно лишь обрамляющий их орнамент, однако сделать цветной «раму» при оставшимся черно-белым центре, сомнительная радость. Но таких рисунков в книге всего несколько штук.
Ряд рисунков первой группы местами состоит из настолько мелких элементов, что выполнить их фломастером или карандашом почти нереально, поэтому я купил несколько больших наборов гелевых ручек, и дочь принялась за дело. Итог, на мой взгляд, получился вполне достойным. Так что тем, у кого растут усидчивые дети, не чурающиеся кропотливого труда ради получения красивого результата, вполне можно эту книгу купить – для развития мелкой моторики, для чего собственно все раскраски и существуют, как я понимаю. Тем более, что сделана книга качественно: бумага белая, очень плотная, умеренно пористая – рисовать по ней приятно, печать узоров контрастная, четкая – никаких нареканий по техническим параметрам нет.
А вот что резануло при пролистывании книги, так это то, сколько туда впихнули самолюбования: во вступительной статье авторша, нисколько не стесняясь, называет свои работы «уникальными», пишет, что ее узоры «образуют невероятные хитросплетения», «огромное разнообразие форм и фигур», «раздвигая границы композиции, я могу создать легко узнаваемый образ». Однако и этим автор не ограничивается и в конце книги дважды приводит аннотацию, в которой ее ничтоже сумняшеся называют «иконой в мире тканей и квилта».
Вспоминаю советские раскраски, в которых было бы дико встретить такое феноменально хамское самовоспевание, там просто лаконично говорилось: «художник такой-то». Так что нынче к нам приходят не только английские слова, но и англосаксонская манера завоевывать мир – победительной стопой невежи утверждаться там, где уже есть свои традиции, правила и нормы, среди которых до сих пор, слава богу, бытует скептическое отношение к тем, кто занимается столь бесстыдной саморекламой (или снова лучше будет сказать «PR-ом»?). Все-таки у нас до сих пор принято считать, что не нужно кричать на всех углах, какой ты молодец, пусть за тебя это скажут твои работы, которые, в общем-то, у данной художницы местами вполне себе ничего, а местами и не особо – а все в целом подводится под знаменатель слова «нормально», вполне себе можно купить и пораскрашивать. Ничего выдающегося, в общем-то, нет – просто грамотно выполненная работа. Так к ней и стоит относиться.
P.S. Когда писал рецензию, параллельно смотрел интервью с известным питерским фотографом Александром Петросяном. Какая глубина и скромность, какое понимание того, что в творческом успехе (а его работы, в отличие от рисунков Тулы Пинк, действительно, уникальны и феноменальны) всегда сокрыт не только твой труд, но и его величество случай, когда ты попадаешь в божественный просвет, и без этого, хоть сто тысяч дней паши как вол – ничего не выйдет. Понимание этого рождает то высокое смирение, что отличает настоящего художника, от скородела-верхогляда. Поразительный контраст с автором этого «дудлинга», которую я просто-таки вижу в образе героини суперзнаменитого сейчас клипа «Экспонат» от группы «Ленинград», скачущую по комнате с криками «Кто молодец? Я – молодец!». Бр-р-р.
P.P.S. Сова на обложке напомнила занятный ролик, которым хочется поделиться как примером в высшей степени творческого образа мышления, порождающего такое «чистое искусство», цель которого не в осмыслении окружающей действительности, а исключительно в самовыражении. При этом видно, что в работу вложено много серьезного труда, (в небольшом ролике соединено множество разных техник) и в результате получилось создать причудливую и интересную миниатюру, глядя на которую никак не скажешь – зачем ты это посмотрел, но смотреть увлекательно. Вот такое уж оно – творчество: необязательное, «бесполезное» (по словам Оскара Уайльда), полностью вне прагматических отношений, но в высшей степени завораживающее и притягательное. И кстати, как ни странно, но никто из авторов почему-то не предварил ролик рассказом о том, какой он молодец. )))
[продолжу]
Одним словом, с научной точки зрения работу автора можно назвать качественной, но никак не выдающейся, так как она имеет компилятивный, а не исследовательский характер. Стиль изложения – академически-унылый, зачитаться такой книгой трудновато, и дело тут не в том, что у меня нет навыка чтения научных работ (есть) или не хватает знаний или желания разобраться (присутствует), а именно в качестве повествования, совершенно лишенного какой-либо индивидуальности. Вот когда я открываю, к...
Одним словом, с научной точки зрения работу автора можно назвать качественной, но никак не выдающейся, так как она имеет компилятивный, а не исследовательский характер. Стиль изложения – академически-унылый, зачитаться такой книгой трудновато, и дело тут не в том, что у меня нет навыка чтения научных работ (есть) или не хватает знаний или желания разобраться (присутствует), а именно в качестве повествования, совершенно лишенного какой-либо индивидуальности. Вот когда я открываю, к примеру, «Историю русской живописи ХIХ века» Александра Бенуа, то с огромным интересом погружаюсь в проблемы художественного мышления и поиска новых средств выразительности, так как все написано с глубоким знанием дела, без боязни высказать свое мнение. Исследование наполнено самобытными, точными и остроумными замечаниями, и читая, ты чувствуешь себя сопричастным этому полету мысли, что не может не доставлять удовольствие. Недаром слова этого человека цитируются ныне практически в каждой работе, посвященной истории русской живописи.
В соответствии со строгими советскими требованиями книга содержит значительный справочный аппарат: приведена библиография, приложен подробный перечень выставок, есть список иллюстраций (только почему-то по главам, а не в алфавитном порядке), есть summary, есть даже перечень имен, упоминаемых в тексте, с наивными для серьезной работы примечаниями, вроде: «Сезанн Поль – французский живописец», «Ходасевич Владислав – поэт, критик» и т.д.
По содержанию: книга содержит стандартные для таких альбомов фотографии из семейных архивов, а также довольно полный набор репродукций, среди которых я не нашел, правда, одну из интересных работ балетного цикла, под названием «Снежинки» (там, где готовятся к выходу на сцену артистки кордебалета, и на переднем плане девушка завязывает пуанты) и это при том, что описанию данного периода посвящена в книге отдельная глава. Нет и другой, на мой взгляд, весьма любопытной картины, хотя она и упомянута в тексте – это отправленная на выставку в Париж «Спящая девочка» (на красном). Меня она буквально притягивает своим чрезмерным анатомизмом (будь я художником, я бы никогда не стал ТАК рисовать свою дочь) Как ни странно, именно анатомические несообразности (чрезмерно большая стопа, неестественная для спящего человека поза, лихорадочный румянец на щеке модели) добавляют полотну остроты. Не знаю, можно ли назвать отсутствие этих картин недостатками книги, так как поместить все работы, видимо, никто не стремился, а основные известные полотна, дающие представление о разных этапах развития творчества художницы, в общем-то, присутствуют.
По сравнению с другими альбомами, посвященными творчеству Зинаиды Серебряковой, которые сегодня можно приобрести, этот – самый представительный. Помимо добротно (хоть и занудновато) изложенной биографии художницы, он выделяется полиграфией: цветопередача живописи спокойная, правильная, КЛАССИЧЕСКАЯ, без адских перекрасов, которыми отличаются дешевые альбомы. В выходных данных указано, что отпечатан альбом аж в Италии, в Падуе, что и раньше-то встречалось не часто, а уж нынче – совсем экзотика. Правда, или типография, или те, кто составлял макет книги, слегка накосячили, напечатав в книге явно технические полосы, ограничивающие основной текст. Это было бы незаметно, если бы не цитаты, выходящие за эти границы, в этих местах линии идут прямо по тексту цитат. Это не критично, но таких явных технических ляпов в действительно дорогом альбоме хотелось избежать.
Вердикт: Зинаида Серебрякова, безусловно, художник со своим «лица не общим выраженьем», ее картины абсолютно лишены какого бы то ни было радикализма, эпатажа, вызова, они очень интеллигентны, спокойны, скромны и тем самым заметны на фоне крушащего и рвущего всё и вся двадцатого века. При этом картины художницы парадоксально и традиционные, и новаторские одновременно. Они качественные, они настоящие, они хорошо запоминаются. Однако при всем при этом Серебрякову все-таки не поставишь в один ряд с такими художниками как, например, Врубель, Коровин, Серов, Левитан. Язык не поворачивается сказать, что она «ниже» их, но все-таки ее работы точно где-то в стороне от переднего края искусства. И поэтому затрудняюсь с рекомендацией, покупать ли эту книгу? По своей академичности она воспринимается скорее как хорошее приобретение для фондов библиотек профильных вузов и училищ. Покупать домой её стоит, только если есть устойчивый интерес к живописи этого периода и хочется собрать как можно более полный перечень его представителей. Сам я купил ее, потворствуя внезапной блажи – захотелось вдруг, поэтому на полке, где стоят альбомы с искусством, добавилась эта не слишком яркая, но, безусловно, добротная книга. Своих денег она, конечно же, стоит, но вот нужна ли она в обычной домашней библиотеке – я и сам не знаю.
Прикреплю изображения двух картин, которые, к моему сожалению, отсутствуют в книге, но вполне заслуживают того, чтобы в ней быть.
Про творчество Зинаиды Серебряковой не скажешь, что она «совершила прорыв», «открыла новые горизонты» или «возвела живопись на новую ступень», однако творчество ее, бесспорно, самобытно, индивидуально, и в нем довольно интересно преломились поиски русским искусством новых средств выразительности, происходившие в первой трети ХХ века, когда большинство людей, причастных к искусству, окончательно и бесповоротно утвердились в мысли о том, что возможности классического реализма передвижников...
Ее творчество не отличается жанровым многообразием: лучше всего художнице удавались обнаженное женское тело и автопортреты. Считается, что она замечательный портретист, наверное, в этом есть доля правды, но в ее портретах я не вижу интереса к внутреннему миру человека, она, будто современный студийный фотограф, делает качественные снимки с натуры, но глядя на ее портреты, как-то застреваешь на поверхности лиц, не проходишь сквозь них в душу персонажа. По сравнению с тем же Крамским, портреты Серебряковой кажутся значительно менее живыми и глубокими, более манекенными, поверхностными, да еще она практически всегда наделяет своих героев каким-то странновато-отстраненным выражением лица. Кстати, работы в жанре «ню» тоже всегда выполнены с заметным креном в анатомию: тело все время дается в каком-то несовершенстве, которое не только не завуалировано, не скрыто, а скорее, наоборот, подчеркнуто из-за напряженного внимания художника к этому несовершенству, желанием выразить на полотне эту странность, несоразмерность, дисгармоничность. Поэтому ее обнаженные не вызывают никаких эротических мыслей, а ее портреты не манят улыбками джоконд.
Есть два исключения из этого правила – это ее автопортреты (начиная с самого первого, отмеченного всеми современниками «За туалетом», и заканчивая позднейшими, в частности тем, что вынесен на суперобложку), в которых, если знать ее биографию, легко можно увидеть интимный исповедальный дневник, отражающий внутреннее состояние художника. Завораживающе интересно смотреть, как от наполненных веселой весенней радостью ранних автопортретов, она через страдания и лишения приходит к умудренной опытом, но не сломленной жизненным испытаниями зрелой женщине. Ну а второе исключение – это Марокканская серия, которая выглядит на порядок более глубокой, чем все остальное, и в которой поразительно глубоко выразился колорит этой и поныне экзотической страны. Из этой книги я также узнал о работах Серебряковой в жанре пейзажа, но вряд ли эти картины можно назвать чем-то выдающимся для своего времени.
Теперь о работе автора книги – Аллы Александровны Русаковой (исследователь русской живописи конца ХIХ – первой половины ХХ вв., умерла в возрасте 90 лет в 2013-м году). Автор прошла серьезную научную школу, поэтому ее труд добротен, взвешен и не скороспел. Здесь абсолютно все сделано по канонам советского искусствоведения, включая не самые сильные его стороны, такие как: пресно-академический стиль изложения, наполненный штампами, за которыми иногда ничего не обнаруживается («это событие, несомненно, сыграло большую роль в формировании юной художницы» - каким образом? в чем выразилось? – об этом ни слова), огромное количество цитат (даже если без них легко обойтись или они не очень-то нужны - неважно, их будет много), сильнейший крен в биографию художника, отчасти подменяющий собственно анализ творчества, категорическое нежелание автора труда как-то показаться из-за материала, выразить свое личное отношение к творчеству, ну и следующее отсюда некритическое восприятие всех работ, анализ которых производится ТОЛЬКО в позитивном ключе.
Одним словом – это довольно типичный средних достоинств научный труд, лишенный глубоких обобщений, где на каждой странице видна боязнь сказать что-то свое, из принципа «как бы чего не вышло», и потому в любой сомнительной или непонятной ситуации предпочтение отдается заведомо безопасному общему месту. Плюс к тому, данная работа, насколько я понимаю, не вводит в научный оборот никакого нового материала. Собственно о новизне автор говорит, что он стремится определить место и значение творчества Серебряковой в искусстве ХХ века на современном уровне развития науки об искусстве. Это, в общем-то, стандартная формулировка компилятивных научных работ, в которых нет реальной новизны, а просто еще раз добротно переписано уже известное.
Плюс к тому, судя по всему, вступительная статья написана лет 15 назад, во всяком случае, ее пафос (необходимость вернуть в историю отечественной живописи имена замалчиваемых ранее в связи с отъездом за рубеж художников, желание исправить искаженное большевиками представление об истории искусства, попытка увидеть все русское искусство, как часть единого процесса) остался в конце 90-х, сейчас это либо неактуально, либо стало настолько общим местом, что об этом уже неприлично говорить. На эту же мысль наводит и библиография, в которой самая новая работа датирована 2001 годом, хотя даже я могу назвать несколько более поздних работ, например, вышедший в 2004 году в издательстве «Золотой век. Художник России» большой альбом, под авторством Владимира Круглова. Ничего не могу сказать о ценности этой работы, но альбом был здоровенный, я его когда-то держал в руках в художественном отделе книжного магазина. В 2006-м году выходил альбом в мягкой обложке у «Арт-родника». В конце концов, в 2011-м - 2012-м годах во всех ларьках бывшей «Союзпечати» можно было приобрести альбом Серебряковой в серии «Великие художники», издание которой было инициировано «Комсомольской правдой», понятно, что научная ценность того труда невелика, но добротная библиография обязана как можно более подробно осветить все существующие работы, касающиеся предмета исследования.
[продолжу в другой части]
— Вот еще — думать! Ты молодец. Лень… Он бы, может, и Костю, и твоего дядю Колю выдал… Таких всегда убивать нужно! — деловито сказала Динка, разворачивая принесенный с собой из дому узелок. — Давай попьем чаю, Лень. Вот Линины пироги [...]. И сахар вот, и хлеб… — с удовольствием раскладывала она на камушке свое угощение.
Ленька, не евший ничего со вчерашнего обеда, весело сказал:
— А чай у меня в котелке горячий! Я все кипяток пил тут…
Запивая горячим чаем Линины пироги, дети продолжили...
Ленька, не евший ничего со вчерашнего обеда, весело сказал:
— А чай у меня в котелке горячий! Я все кипяток пил тут…
Запивая горячим чаем Линины пироги, дети продолжили обсуждать события этой ночи".
Естественно, раз человек не принадлежит к представителям нашей идеологии, нашего класса – он и не человек вовсе, и переживать по поводу его смерти – пустое дело – сдох и сдох – туда ему и дорога. И подобного в книге – огромное количество.
Конечно, не только из этого состоит книга, есть в ней и страницы довольно качественной прозы. Это, прежде всего, все то, что касается домашней жизни Арсеньевых – в первую очередь, все связанное с Динкой, в ней постоянно сверкает что-то живое, непосредственное, эгоистически-детское. Ее образ, пожалуй, можно назвать серьезным достижением писательницы. Большая часть того, что касается семьи, написана довольно хорошо, даже интересно. Вот, например, замечательная сцена, в которой ярко выразился домашний семейный уют этого женского царства:
— Ну, кто первый выпьет рыбий жир? — с торжественной улыбкой вдруг провозглашает Катя, держа в одной руке столовую ложку, а в другой — обернутую салфеткой бутылку.
— Как — рыбий жир? Почему? — испуганно спрашивает Мышка.
— Катя, ведь сейчас лето! Никто не пьет рыбий жир летом! — откидываясь на спинку стула, протестует Алина.
— Что это ты выдумала? Откуда он у тебя? — удивляется Марина.
— Ну, напали! — хохочет Катя. — Это вовсе не я выдумала. Это аптекарь подарил Лине, чтоб она поправилась.
— Да не подарил, не подарил, насмешница этакая! Я свои деньги заплатила. Гляжу, аптекарь по дешевке отпускает, ну я и взяла детям на пользу, объясняет Лина.
— Ну, а раз взяла, значит, надо выпить! — решительно заявляет Катя. — Не пропадать же деньгам! Всего одна бутылка… Ну, кто первый?
— Мама! — пищит Мышка и закрывает обеими руками лицо.
— Ну, Катя, не дури!.. Лина, возьми свою бутылку! — морщась, говорит Марина.
— Куда ее возьму? Вы всё со своими фокусами! Только зря деньги выкидаем! Жир свежий, как янтарь, только что со льду… — недовольно ворчит Лина.
— Конечно, раз уж куплен, так надо пить! — заявляет Катя. — Я сама сейчас попробую!
— Попробуй! Попробуй! — весело подпрыгивает Динка.
— Хоть один разочек! — смеется Алина.
— Катя, не пей! Это такая гадость! — машет руками Мышка.
Катя делает большие глаза:
— Гадость? Это прелесть, а не гадость. Вот я вам, сейчас покажу, как пьют рыбий жир! — Она наливает полную до краев, ложку и, громко декламируя, подносит ее ко рту.
…На помост к петле поднимался…
Лица детей полны любопытства и ожидания.
…И в самой петле улыбался….
с приятной улыбкой заканчивает Катя и, полузакрыв глаза, опрокидывает себе в рот полную ложку рыбьего жира. — Браво! — хлопает Алина.
Но приятная улыбка сбегает с лица тетки, ложка падает на пол.
— Лина, возьми…
Лина подхватывает, бутылку, а Катя, закрывая рот платком, убегает в комнату.
— Мамочка! — вскакивает Мышка.
— Мама, ей стало плохо! — беспокоится Алина, но мама уже торопится за сестрой.
Алина поднимает указательный палец.
— Смотрите на Динку! — удивленно говорит она. Динка совсем сползла со стула, лицо ее беззвучно трясется от смеха, глаз не видно. Мышка, всплеснув руками, тыкается носом в скатерть и звонко вторит сестре.
— Дети, дети… — пробует остановить их Алина, но, не выдержав, хохочет вместе с сестрами.
Вердикт: в книге есть достаточное количество страниц, которые будет интересно прочесть и сегодня, однако страниц, заполненных советской пропагандой самого примитивного толка, как минимум не меньше, а скорее, и больше. Причем эта пропаганда включена в книгу как неотъемлемая часть, и как-то исключить ее не представляется возможным. И как бы я ни относился к идеям революции, пропаганда всегда меня раздражала, как слишком явное и бесцеремонное стремление манипулировать моим сознанием. Тем более, что суть этой пропаганды до безобразия проста – настанет когда-то такое светлое время, когда все хорошие соберутся вместе и убьют всех плохих – и настанет на земле рай. Классическая литература, философия и вершины религиозной мысли говорят нам, что проблема лежит в сердце человека, а не в каких-то там противостояниях общественных слоев. Мой жизненный опыт говорит мне о том же. Поэтому, мне кажется, что тратить время на эту книгу сейчас смысла большого нет, те хорошие мысли, что можно почерпнуть из нее, лучше взять из других книг, где не придется отделять мух от котлет. Например, о страдании детей много, хорошо и со счастливым концом написано у Диккенса (в «Оливере Твисте», например). Нужна революционная пропаганда - берем «Как закалялась сталь» Островского, нужно о свинцовых мерзостях жизни и встречающихся в ней время от времени хороших людях – это к Горькому («Детство», «В людях», «Мои Университеты»).
В этой же книге вечное пронизано сиюминутным, живое и интересное тесно сплетено с пропагандисткой мертвечиной. Конечно, можно прочитать книгу как исторический артефакт, дающий представление о конкретной исторической эпохе под одним, когда-то единственно верным углом. Однако мне ближе книги, которые по своему качеству входят в вечность, а не те, что, судя по всему остались в своей эпохе.
P.S. Конечно, останется или не останется книга в багаже культурных ценностей нации решать не мне, а народу. Будут читать – значит живое в этой книге важнее и лучше, чем идеологическое. Однако, когда я стал искать биографическую информацию по Осеевой, я обнаружил, что ее просто нет. О ней не упоминается в справочниках по литературе ХХ века, и в интернете, по сути, с сайта на сайт кочует одно и то же. (Лишь на одном занятном ресурсе "Чтобы помнили" есть что-то отличное от других). Так что, может быть, вердикт народа уже вынесен?
Эта книга считается вершиной творчества Осеевой. После нескольких сборников нравоучительных рассказов, после одиозного «Васьки Трубачева», за которого она получила сталинскую премию третьей степени, она написала книгу, в которой махровая пролетарская пропаганда была-таки оживлена автобиографическим слоем повествования, благодаря которому книга отчасти выглядит живой и сейчас.
Про сюжет: время действия - эпоха реакции между двух русских революций, место действия: дача, расположенная в...
Про сюжет: время действия - эпоха реакции между двух русских революций, место действия: дача, расположенная в окрестностях Самары, куда герои переехали из города, чтобы быть подальше от надзора полиции. Главные действующие лица: семья годами пропадающего на нелегальной работе героя-революционера Арсеньева, состоящая из мамы (Марины), трех дочерей – старшей Алины, у которой до неприятности развит синдром старшей сестры (желание строго командовать младшими и строить из себя взрослую), средняя Мышка (тихая болезненная девочка, постоянно погруженная в чтение книг) и младшая Динка (Надежда), обладающая атомным характером – импульсивная, яркая, непосредственная, наделенная буйной фантазией. Кроме них в семье живет младшая сестра Марины – Катя, 19-и лет, и взятая когда-то из деревни служанка Лина, которая воспринимается всеми членами семьи как родная. Вокруг семьи «собираются» второстепенные персонажи – пьющий старик Никич, которого они приютили, горящий на подпольной работе жених Кати Костя, не менее революционный брат Марины дядя Лёка (Олег), революционер Кулеша, жених Лины татарин Малайка, репетитор Вася и другие.
В центре книги жизнь Динки, - озорной, непослушной девочки, которая убегает на целый день гулять на Волгу, дерется с мальчишками, едва не тонет, но ее спасает Ленька - двенадцатилетний мальчик, живущий у жестокого отчима, избивающего его и держащего впроголодь. Дети дружатся и, в конце концов, Леньку берут в семью Арсеньевых. В образе Леньки сливается и живой человек, и начало революционного жития, когда человек наделяется какими-то странными с точки зрения психологии, но понятными с точки зрения идеологической пропаганды качествами. Например, как-то не верится, что парень 12-и лет, которому никто не промыл еще мозги, живя в пещере на берегу реки, решил вдруг отказаться от лодки, на которую копил и, бросив все, в том числе и заботы о своем пропитании, купил на все накопленные деньги бублики, чтобы вкладывать в них революционные прокламации и распространять их среди рабочих.
В строгом соответствии с классовой теорией все герои книги резко делятся на плохих (холеные офицеры-жандармы, сыщики, с пустыми глазами, чванливые богатые помещики, жестокие хозяева барж, лукавые и жадные лавочники, зловредные и подлые приказчики, толстопузые купчины-мироеды, дурящие религиозным дурманом простой народ попы и монахи и т.п.) и идеально-хороших (сознательные рабочие, благородные грузчики, крестьяне (прислуга в доме) ну и, конечно же, прогрессивные революционеры Арсеньевы и иже с ними). Среди положительных героев основная масса буквально списана с героев романа Чернышевского «Что делать». Вот, к примеру, натуральный Рахметов:
"Вася был сыном чернорабочего. Отец его, надорвавшись на работе, умер, а мать поступила прачкой в семью инженера. Когда Вася подрос, хозяева помогли матери устроить его в гимназию на казенный счет. Вася был первым учеником; он обожал мать и мечтал, окончив гимназию, поступить на любое место, лишь бы уйти от своих благодетелей. Но мать умерла раньше, чем Вася кончил гимназию, — мальчик был только в пятом классе. Умирая, мать оставила Васю на своих хозяев.
— Конечно, я ни на что не мог пожаловаться, это были вполне интеллигентные люди. И все же я ушел, я ненавидел всякое благодеяние, я не мог есть за их столом… — сказал Вася.
— Но как же они отпустили вас? — с горечью спросил Леня.
— Какое там отпустили! Они и уговаривали меня, и просили именем матери, и высылали мне по почте деньги… — Вася махнул рукой. — Одним словом, я им наделал много хлопот и все-таки не вернулся. Набрал уроков, голодал, ходил в рваных ботинках, но зато знал, что никому не обязан…
Леня покачал головой:
— Как же так можно?.. Ведь они хорошие люди.
— Да, неплохие. Очень неплохие, они и мать мою не обижали — последнее время она у них почти не работала, — летом брали нас с ней в имение… Хорошие люди, но я всегда видел в них «благодетелей», и это унижало меня".
Добрые люди, проявляющие заботу по отношению к обездоленным, воспринимаются героем только как унижающие его драгоценное достоинство – ну что за бред?
Классовый подход является в книге главным на всех уровнях. Возьмем, к примеру, эпизод с поведением Динки в гимназии, где она занята преимущественно тем, что паясничает, пародирует учителей и просто смешит одноклассниц всеми возможными способами. Каким же образом мама умудряется это прекратить? А ударив по самолюбию в классовом ключе: «У вас там, кажется, много богатеньких барышень, и ты, дочь революционера, кривляешься перед ними, как Петрушка!» Дочь революционера (а революционер в пропагандистской литературе – это святой мученик за народ), не может выделываться ПЕРЕД БОГАТЫМИ. Ведь быть богатым – позор, клеймо, бедный в этой книге почти всегда хорош, (кроме одного случая – когда он подпевает власть имущим и богатеям) а богатый – обязательно плох.
А вот не менее замечательный эпизод, в котором дети встречаются на следующий день после убийства Ленькой предателя Меркурия.
Ленька посмотрел на нее мрачными, потемневшими глазами.
— Убил я его… […], понимаешь? Человека убил! — с ужасом в глазах добавил он хриплым шепотом.
— Какого человека? Это же был предатель. Его так и надо… — убежденно сказала Динка […] — Такого гада и раки есть не будут!
Ленька с удивлением посмотрел на нее, и глаза его повеселели.
— А я знаешь как запугался… Впервые мне это случилось… Конечно, не человек он, а предатель, это ты правильно сказала. Теперь я и думать об нем не буду!
[продолжение в другом куске]
Да, я написал ерунду. Как хорошо, что Кудрявцева Ольга исправила ситуацию и написала правильный и глубокий отзыв на книгу. Как хорошо, когда такие люди есть.
Эту книгу я читал раза три за младшую и среднюю школу, однако время начисто стерло не только содержание повести, но и саму память о существовании этого произведения, и когда я увидел в новинках ИДМ знакомую обложку – не смог вспомнить ничего, кроме тактильных ощущений от непроизвольного отдирания во время чтения, плохо наклеенной, и потому вспучившейся пузырями прозрачной полиэтиленовой пленки (качество издаваемых в СССР детских книг, было намного хуже, чем сейчас). Перечитал.
Сюжет таков: в...
Сюжет таков: в провинциальном городке в расположенной в подвале школы мастерской учителя физики вдруг из луча материализуется младенец-инопланетянин, который быстро вырастает до подростка, и через ряд приключений немного социализируется, а потом, когда учитель и его ученик-помощник к нему попривыкли, вновь отбывает на свою планету. Прямо скажем – не особо захватывающе.
Не слишком понравилось и повествование: речь автора переполнена каким-то неуместным сарказмом по отношению ко всему, но шутки большей частью довольно неостроумные и натужные (например, чтобы беречь лес, автор предлагает туристам «разводить костры из своих гитар» и пр. т.п.). Такие остряки встречались мне во всех рабочих коллективах, где довелось потрудиться. У них на любую ситуацию готовы шутки-прибаутки и, главное, само желание пошутить, и надо очень постараться, чтобы добиться от них какого-то серьезного ответа. Признаться, я таких остряков вспоминаю отнюдь не с благодарностью, так как от их натужных шуток веселей не становилось, а раздражение - усиливалось. Так же утомительно и плоско юморит автор на протяжении всей своей повести. Вот когда я читал в детстве «Трое в лодке, не считая собаки» - да, там просто-таки было невозможно удержаться от смеха («немецкий язык я учил только в школе и с тех пор, как прекратил это делать, чувствую себя значительно лучше» - разве не здорово?), а тут даже когда был подростком не смешило.
Далее – о фантастике в книге. Она, как бы это выразится, – просто есть, ничего не добавляя реалистическому началу, как, например, это происходит в гениальном «Вине из одуванчиков» Брэдбери или «Маленьком принце» Экзюпери. Ну, появляется из луча мальчик в мастерской учителя, ну, растет, ну, потом улетает через тот же луч – и зачем все это? Да низачем, просто так. Конечно, можно сказать, что прибывший к нам инопланетянин, выполняет роль эталона, как чистый, честный и простой персонаж – облегчённый вариант князя Мышкина или Форреста Гампа, но в отличие от них, автор использует «незамутненность» героя только для того, чтобы в очередной раз похохмить, и более низачем.
Что получаем в итоге? Интересной книгу не назовешь, хорошо написанной – тоже. Может быть, она возьмет уникальностью, ведь никто такого не писал? Наверное, можно и так сказать, но эта уникальность такая же, как у маленького провинциального городка – ТОЧНО ТАКОГО ЖЕ, действительно, нет нигде в России, но не потому, что не смогли повторить, а потому, что никому не нужна эта копия. Это как в анекдоте про неуловимого Джо. Да и к тому же, точно такого нет, а подобных – море. И вот стоят эти городки, похожие друг на друга, только в одном три завода, а в другом - два, тут хрущевки из белого кирпича, а двухэтажки из красного, а там – наоборот; тут два стадиона, а тут один, здесь три автобусных маршрута, а здесь пять, здесь река побольше, а здесь поменьше – и так до бесконечности, но общий настрой от этих частностей не меняется – везде один и тот же унылый быт, везде довольно не по-доброму настроенные люди, везде стагнация и разруха. (Вот прямо так и встает перед глазами пролет над поселком из начала поразительного фильма Досталя «Облако-рай», посмотрев только эти кадры можно разом прозреть всю суть жизни в таких городках и не нужно для того ездить и все их осматривать). Одним словом, суть этого затянутого сравнения проста: советовать кому-то читать эту книгу не станешь так же, как и ехать на экскурсию в такой городок. Возможно, издатель решил сделать ставку на ностальгию (эта повесть, как минимум, трижды выходила стандартным советским тиражом в 100.000 экз., то есть прочитало ее когда-то немало людей), но лично я ностальгии не почувствовал и дочери ее читать не собираюсь, так как есть огромное количество намного более интересных и важных книг.
Вердикт: не представляю, кому можно рекомендовать данную книгу, какая-то она непродуктивно странная – и не для детей, и не для взрослых. К тому же, если хочется по-настоящему интересной литературы у нас огромный выбор, самых разных книг высочайшего качества, если душа требует простого и увлекательного – берем, например, «Гарри Поттера», хочется чего-то немного помудреней – повести Стругацких, душевного – «Дверь в лето» Хайнлайна, философского – «Вино из одуванчиков» Брэдбери и т.д. и т.д. И зачем нужны «Карусели», когда в прямом доступе столько книг самой высшей марки, воля ваша – я не понимаю.
Не знаете, что почитать?