«Морфология волшебной сказки» и «Исторические корни волшебной сказки» — два главных научных труда русского филолога-фольклориста Владимира Яковлевича Проппа. Эти исследования еще в XX веке стали активно издаваться на Западе, использоваться в зарубежном литературоведении, сценарном деле и т. д. В России же Пропп был на какое-то время забыт: после публикации его диссертации «Исторические корни волшебной сказки» (1946 г.) ученый попал в опалу, поскольку его интерпретация шла вразрез с суждениями советских авторитетов о происхождении сказки. Кроме филологов, литературоведов и фольклористов мало кто обращался к исследованиям Проппа.

–50 %

Ещё 2 дня Исторические корни волшебной сказки 13 рец.
57 фото

Пропп Владимир Яковлевич

Иллюминатор: Беседы о культуре

1 742 ₽ 3 484

В КОРЗИНУ

УЖЕ ПОКУПАЛИ

«Морфология волшебной сказки» (морфология — с древнегреческого «учение о форме») — это исследование строения сказки и выявление внутренней логической структуры ее нарратива. Открытие Проппа, которое сейчас, возможно, кажется нам очевидным, — он начинает именно с морфологии, разделяет волшебную сказку на составляющие, показывает, что в ней постоянно, а что изменчиво.

Главные три тезиса Проппа из «Морфологии»:
1. Функция — «поступок действующего лица, определяемый с точки зрения его значимости для хода действия»;
2. «Постоянным, устойчивыми элементами сказки служат функции действующих лиц независимо от того, кем и как они выполняются»;
3. «Число функций, известных волшебной сказке, ограничено».

Так, например, читая Проппа, мы видим, что сказка всегда начинается тем, что случается какая-то беда или герою чего-то не хватает, он отправляется на поиски, пытается ликвидировать беду или недостачу. На пути ему может встретиться волшебный помощник или даритель. Антагонист может быть Бабой-ягой, лешим, Кощеем Бессмертным, мачехой — все они выполняют функцию вредительства. Герой может быть Иваном, Марьей, царевной — его история всегда начинается с «недостачи» или беды, а заканчивается спасением, победой или свадьбой.

В каком-то смысле важный «нравственный императив» Проппа, который может быть применим «в любой непонятной ситуации», — нужно уметь отделять изменяющееся от неизменного, за внешней формой усматривать некую внутреннюю константу, за хаосом (беспорядком) — космос (порядок) и с этого начинать любое дело, будь то написание книги, сценария или исследование чего-либо.

Помните, Джоан Роулинг перед созданием своей знаменитой сказки «о мальчике, который выжил», составляла схему-план всех книг?

Переходя к разговору о «корнях», вспомним картину Гогена «Откуда мы пришли? Кто мы? Куда мы идем?». На ней изображен народ Таити, где Гоген жил долгое время. Художника тянуло к истокам цивилизации, к доисторической жизни на лоне природы, а современный мир и его плоды он называл «болезнью».

В Московском метрополитене в мраморе облицовки станций можно увидеть древние окаменелости — исчезнувшие формы жизни. Волшебная сказка, какой она дошла до нас, похожа чем-то на эту окаменелость, потому что в своей образной составляющей сохранила следы доисторического уклада, обрядов и верований. Хотя здесь нужно сделать оговорку, что структура сказки активно живет и используется, а образы трансформируются, и эти древние окаменелости мелькают в совершенно новых сооружениях.

Пропп выделяет два «цикла», которые составляют древнейшую основу сказки: цикл инициации и цикл представлений о смерти, которые пересекаются. «Между этими двумя циклами нельзя провести точной границы. Мы знаем, что весь обряд инициации испытывался как побывка в стране смерти, и, наоборот, умерший переживал все то, что переживал посвящаемый: получал помощника, встречал поглотителя и т. д.».

На примере сюжетов, связанных с Бабой-ягой, можно увидеть, как доисторическая ориентированность на загробную жизнь проявляется в сказке. Иван, встречающий на своем пути «избушку на курьих ножках», — это неофит, который должен пройти обряд посвящения. Чтобы стать полноценным членом общества, он должен умереть и возродиться. Поэтому главного героя в сказке могут разрубать на куски, подвергать воздействию огня, избивать. «Главная часть церемонии состояла в умерщвлении и воскресении посвящаемого, который таким образом приобретал магическую силу», — пишет Пропп. Баба-яга — проводник в царство мертвых, она сама мертвец. Часто в сказках Яга занимает собой всю избу, «нос в потолок врос», она «напоминает собой труп в тесном гробу или специальной клетушке, где хоронят или оставляют умирать». С другой стороны, Яга — хозяйка леса. В сказке подчеркивается ее женская физиологии. «Яга снабжена всеми признаками материнства. Но вместе с тем она не знает брачной жизни. Она всегда старуха, причем старуха безмужняя. Яга — мать не людей, она — мать и хозяйка зверей, притом зверей лесных. Яга представляет стадию, когда плодородие мыслилось через женщину без участия мужчин».

Сказка также отражает переход от доисторического периода к историческому, в частности, от охоты и собирательства — к земледелию. Яга в этом случае из посредника между царством живых и мертвых, колдуна, участвующего в обряде, становится отрицательным персонажем: «Вся „лесная“ религия превращается в сплошную нечисть, великий маг — в злого колдуна, мать и хозяйка зверей — в ведьму, затаскивающую детей на вовсе не символическое пожрание. Тот уклад, который уничтожил обряд, уничтожил и его создателей и носителей: ведьма, сжигающая детей, сама сжигается сказочником, носителем эпической сказочной традиции».

С изменением уклада по-другому расценивается причинение вреда человеку: «Был обычай приносить девушку в жертву реке, от которой зависело плодородие. Это делалось при начале посева и должно было способствовать произрастанию растений. Но в сказке является герой и освобождает девушку от чудовища, которому она выведена на съедение. В действительности в эпоху существования обряда такой „освободитель“ был бы растерзан как величайший нечестивец, ставящий под угрозу благополучие народа, ставящий под угрозу урожай. Эти факты показывают, что сюжет иногда возникает из отрицательного отношения к некогда бывшей исторической действительности».

Пропп начал исследование «корней» в каком-то смысле не только сказки. «Откуда мы пришли? Кто мы? Куда мы идем?» — ответы на эти вопросы поможет дать дальнейшее изучение волшебной сказки, былин и в целом древнерусской литературы и фольклора. Потому что из этих окаменелостей построены дома, в которых мы живем, и дороги, по которым мы ходим.