Тэги
Дина Рубина назвала дебютантку Наталию Ким «абсолютно сложившимся писателем» и написала предисловие к ее первой книге «Родина моя, Автозавод», Майя Кучерская номинировала книгу на премию «Национальный бестселлер», а Галина Юзефович лестно отозвалась в аннотации. Не удивительно, что первый тираж «Автозавода» читатели смели за месяц. В преддверии выхода второй книги автора «По фактической погоде» Дмитрий Гасин побеседовал с Наталией об источнике сюжетов, любопытстве как писательском навыке и, конечно, об отце.
Дмитрий Гасин Наталия, добрый день. Когда читаешь ваши рассказы, создается ощущение, что вы все время что-то записываете, ходите повсюду с блокнотом или диктофоном — потому что эти истории, местами уморительные, местами печальные, содержат в основе своей какую-то живую фразу, устную запись. Как у вас это получается?
Наталия Ким Меня довольно часто спрашивают: «Как тебе удается так точно запечатлеть чужие интонации?». Это, безусловно, профессиональный навык: по образованию я журналист и взяла мегакилометры интервью еще до всяких диктофонов. Привычку слушать собеседника, вслушиваться во все, что происходит, и запоминать — потому что если ты пишешь на коленке, ты все равно не зафиксируешь все дословно, — я вырабатывала годами. Может, дело еще в том, что у меня неплохой музыкальный слух — и мне интересно показать на письме, графически, как разговаривают люди на нелитературном языке.
ДГ А сюжеты вы откуда берете?
НК Последние 11 лет я проработала в большом журнале, который был посвящен психологии, — PSYCHOLOGIES — и все эти годы я работала с письмами читателей в журнал. У нас была такая рубрика, в которой человек мог написать письмо психологу. На письма эти отвечала великолепный человек и психолог Екатерина Михайлова, лучший психодраматист в нашей стране. В мои же задачи входило все эти письма читать и делать из них выборку для Екатерины — уже из моей подборки она выбирала 4 письма и отвечала на них.
За эти годы я прочитала больше 16 000 писем. В основном это были письма по электронной почте, по иногда и обычные, в бумажных конвертах — все они до сих пор хранятся у меня дома, рука не поднимается их выбросить. Конечно, я испытывала в отношении тысяч неотвеченных писем некоторое чувство вины — но ответить на все Екатерина Михайлова просто физически не могла. Какие-то из этих историй, которые проходили через мои глаза и мозги, застряли внутри намертво.
Надо сказать, что это достаточно мучительное состояние — не потому что каждая из этих историй обязательно трагическая. Просто переполняются душа, память и эмоции — и есть потребность этим с кем-то поделиться. И когда я какую-нибудь такую историю записываю, то расстаюсь с ней — и это хорошо, хотя на ее место обязательно встает какая-нибудь новая. Конечно, не все мои рассказы основаны на этих письмах. Помимо того, что я прочитала много-много текстов, я много где работала, много ездила по стране и повидала в своей жизни немало народу. Мне интересны люди и все, что с ними происходит, мне интересно слушать и слышать. Если я еду в такси, я обязательно говорю с таксистом — не потому что у меня есть такая цель «поговорить с таксистом», просто из одного коротенького диалога потом может вырасти целая история. Ее можно докрутить в самые разные стороны. Я, правда, обычно этого не делаю — но в принципе можно.
ДГ Мне интересно, а как вы так выбираете несколько фраз, что история из них вырастает сама, докручивать ничего не нужно? Всего несколько строчек — но зато как работают!
НК Я ничего не делаю специально. То, что кажется мне забавным, афористичным, смешным, курьезным, или, наоборот, грустным, или даже похабным — в общем, отличным от всего остального, — ухо само выхватывает в уличном многоголосье. Меня никто этому специально не учил, разумеется, но почему-то я настроена на такую волну. Мне постоянно удается выцеплять из жизни законченные сюжеты — при том, что я, конечно, не задаюсь такой целью.
Например, я очень много гуляю с собакой. Люди, которые гуляют с собаками, — это совершенно отдельная человеческая прослойка, о них одних можно написать и издать огромную книжку. И не только о всяких собачьих делах: кто какую собаку завел, почему такую, что он несет в мир вместе со своей собакой — пожалуйста, садитесь и пишите!
Мои студенты из литературных мастерских Creative Writing School часто спрашивают, что в первую очередь нужно помнить начинающему писателю. И я им отвечаю: нужно обязательно развивать в себе любопытство. Я совершенно уверена, что сделать это можно. Если у тебя идет с кем-то диалог, не поленись и задай еще один вопрос. А потом еще один и еще один — таким образом вырастает объемная картинка, которая может очень отличаться от первого впечатления. Мне кажется, это то, что нужно делать, если ты хочешь научиться писать хорошо.
ДГ А если говорить не о начинающих писателях, а о читателях — как им увидеть всю эту красоту? Первое, что хочется сделать после прочтения «Родины моей, Автозавода» — это выйти на улицу и посмотреть новыми глазами на свой район. Но где взять эти новые глаза?
НК Честно скажу, у меня нет никакого специального рецепта для этого. Но я еще раз повторю: мне кажется, что внутренний слух, интуицию и любопытство развить все-таки можно. Просто для этого нужно сделать чуть больше движений, чем ты привык. Задай еще один вопрос — или просто зайди с другой стороны! Вот шел мимо тебя человек, рявкнул тебе что-то неадекватное — не спеши рявкать ему в ответ (или поспеши, если хочет увидеть в ответ еще одну точно такую же реакцию). Посмотри, как он идет и двигается, как он одет, откуда он вышел; прикинь, куда он направился; обрати внимание, что вообще происходит вокруг. И, может быть, какие-то мелкие детали подскажут, что именно сейчас с тобой и/или с ним произошло. Иногда ситуация полностью разворачивается, обретает противоположный знак — и ты начинаешь человека, который только что на тебя ни за что наорал, жалеть. Или наоборот: начала пожалел, а потом выясняется — ах вот он что! И сразу хочется дать в лоб.
ДГ Ну что-то же вы придумываете? Что вам больше всего нравится придумывать?
НК Пока что — к стыду своему, к сожалению или, наоборот, к радости — я почти ничего не придумала. Почти все, что я написала — и в первой, и во второй книге — имеет свою отправную точку: у каждой из историй есть свой условный прототип.
Например, во второй книге «По фактической погоде» у меня есть рассказ о самой низшей касте проституток, которые называются «плечевые». Откуда, казалось бы, мне, сидя на Автозаводе, все об этом узнать? Но так получилось, что я ездила в командировку и наш рейсовый автобус застрял на трассе; было жутко холодно, а рядом как раз кучковались эти девицы, «плечевые» — две из них напоили меня чаем и коньяком. Я провела в этой компании четыре часа: вопрос за вопросом — и передо мной открылся целый мир, который невозможно себе представить, сидя на диване. И вот, вдохновленная этими разговорами, я написала рассказ.
ДГ Этот абзац так и тянет закончить фразой «Путешествуйте — узнавайте новое!».
Именно! Можно путешествовать на метро каждый день — и узнавать новое. Можно путешествовать в разные концы Москвы — не говоря уже о ближнем Подмосковье. Например, моя ближайшая подруга проживает в городе Дзержинском того самого Подмосковья, недалеко от Люберец. На машине от порога до порога мне ехать к ней 40 минут, но когда я попадаю в ее город — там по-другому течет время, по-другому двигаются люди; они по-другому разговаривают и у них другая ценностная шкала. 40 минут от моего подъезда — и совершенно другой мир. Это очень интересно.
ДГ А на какие литературные образцы вы ориентируетесь в своем творчестве?
Знаете, все, что мне нравится и о чем я готова говорить бесконечно, относится не к тем жанрам, в которых я пишу сама. Кто-то мои тексты самым лестным образом сравнивал и с Чеховым, и с Довлатовым, и с Зощенко — я, конечно, с удовольствием краснею, но мне до них как до Луны. Поэтому я не могу сказать, кто из людей, работающих в малом жанре, является для меня мерилом и светилом: я, конечно, люблю этих авторов, но, если честно, я совершенно не думала о них, когда писала. Что же касается писателей, без которых моя жизнь было бы неполна, то их довольно много. Я бы, наверно, никогда не взялась писать, если бы в моей жизни не было книг Людмилы Улицкой, Людмилы Петрушевской и Дины Рубиной. Еще один из моих любимых писателей — Юрий Трифонов. А еще Юрий Коваль — как вы понимаете, тоже совсем в других жанрах работал, буквально диаметрально противоположных. Продолжать я могу буквально бесконечно, так что где-то здесь, наверно, стоит прервать этот поток.
ДГ Тогда другой коварный вопрос из разряда «самое-самое»: можете ли вы привести пример — из двух своих книг — абсолютно счастливого эпизода и абсолютно драматического (именно драматического, а не трагического — потому что смертей у вас тоже довольно много)?
НК Писатель Марина Степнова считает — и говорит своим ученикам в уже упомянутой Creative Writing School, — что если в вашей жизни не происходит какой-то трагедии и драмы, если вы полностью счастливый человек, то вы никогда не сможете стать хорошим писателем. В принципе, я с ней согласна. Поэтому я не могу сейчас привести пример какого-то беспримесного счастья, которое бы я описала. Как правило, то, что хочется передать миру, имеет в своей основе какой-то драматический момент, момент страдания. В сущности, ты избавляешься от этого страдания, когда переносишь его на бумагу.
ДГ Ну и главный вопрос, без которого никуда: кем вы приходитесь Ким Чен Ыну?
НК Я не знаю, если честно, — может, кем-нибудь и прихожусь. Дело в том, что в Корее есть всего то ли семь, то ли девять фамилий: Ким, Пак, Хегай, Цой, Хван, Ли... А все остальное, кроме фамилии, называется «пой», то есть род. Если я ничего не путаю, то род моих корейских родственников называется Сон Сан, что означает «железная гора», — какой-то очень пафосный пой. Когда ты подходишь к каким-нибудь корейцам, которые на рынке морковкой торгуют, они сначала спросят у тебя фамилию, а потом — какой пой. И если ты отвечаешь: «Сон Сан», они говорят: «О-о-о, вот это круто!».
Поэтому кто знает — может, мы с Ким Чен Ыном и родственники. Это уже, к сожалению, никак невозможно установить, потому что корейская ветвь оборвалась со смертью моего деда Ким Чер Сана — его расстреляли в 1938 году как японского шпиона, каковым он, как вы догадываетесь, не являлся.
ДГ Кошмарная история — честное слово, моя шутка никак не была с ней связана. Речь идет, разумеется, о Юлии Черсановиче Киме. Вы родственники?
НК Да, Юлий Черсанович Ким — это мой отец, тут я абсолютно уверена в родстве.
ДГ Вы показываете отцу свои рассказы?
НК Он вообще первый мой читатель, самый строгий и справедливый критик и камертон, и когда я пишу, я в первую очередь ориентируюсь на то, что скажет на это он. Папа — первый человек, которому я даю прочесть написанное. Для меня это очень важно.
Похожие подборки
Не знаете, что почитать?
