Тэги
Авторская рубрика Афанасия Мамедова
Есть писатели, у которых ты оказываешься в пожизненном долгу. Их немного, но они есть. А в долгу ты перед ними, потому что не с той книги начал знакомство с их творчеством — прочитал пару «главных» произведений, утвердился в мысли, что уже составил свое мнение об их авторе, решил, что «не мой это писатель», теперь-де можно его уже и не читать. Убедил себя в том, что при случае, если вдруг выпадет момент, всегда найдешь парочку-другую теплых слов, ожидаемо не вступающих в противоречие с теми, что долгие годы транслируют ученые мужи и добродетельные жрицы от мировой литературы. И что в итоге? Получается, что даже тем малым, чем мог бы в свое время пожертвовать, ты пренебрег. О, сколько их, таких писателей, перед которыми ты в долгу?! Сколько лет должно пройти, прежде чем ты изменишь свое мнение? А все потому, что нельзя начинать знакомство с писателем с конца его творческого пути.
Вот если бы на заре туманной юности мне попался бы фицджеральдовский «Великий Гэтсби», а не его же «Последний магнат» и не «Последний взгляд» Джеймса Олдриджа… Если учесть, что одна из этих книг написана наполовину, а другая представляет собой вымышленную историю взаимоотношений двух великих писателей — Эрнеста Хэмингуэя и Фрэнсиса Скотта Фицджеральда — можно себе представить, какое головокружительное суждение я вынес тогда об авторе «Последнего магната». Хотя, если быть честным до конца, и у Олдриджа можно легко найти слова, которые послужили бы верным ориентиром в оценке Фицджеральда, не зря же он начал свою книгу с такой вот просьбы:
«Должен просить снисхождения у множества людей, — писал в предисловии к своему опусу Джеймс Олдридж, — которые близко знали этих писателей, но, возможно, не видели драматизма их дружбы так, как вижу его я».
«Драматизм дружбы» в советские годы оказался на стороне Хемингуэя: «папа Хэм» — он великий, за ним правда «телеграфного» стиля, правда подтекста, его всегда будут читать и перечитывать, а Фицджеральда судьба подбросила ему, чтобы выгодно оттенить его лучшие свойства, придать контрастности… Так думало полстраны в 60−70-е годы прошлого века. Это сейчас уже совершенно ясно, что ни один писатель не посылается другому лишь для того, чтобы служить ему эдаким «оттеняющим устройством», задником в истории литературы, в премиальной гонке или на просторах университетских аудиторий. Но что поделать, на редкость живучи наши заблуждения, которые мы навешиваем друг на друга, точно аттракционные кольца в луна-парке.
Прошли годы, прежде чем у нас появилась знаменитая книга Мэри Дирборн «Обратная сторона праздника», в которой автор пристально рассматривает и «опасную» дружбу великих писателей, и много любопытных подробностей жизни «великого Хэма», до которых столь охоч наш брат читатель. Вероятно, Мэри Дирборн была хорошо знакома с точкой зрения Олдриджа, достаточно убедительно и одним из первых высказавшегося на эту тему.
Первая полная биография. В своей книге Мэри Дирборн вообще показала себя глубоким ученым и прекрасным аналитиком, поэтому, думается, неслучайно в книге об Эрнесте Хемингуэе она уделила столько внимания Скотту Фицджеральду.
Многие ценные сведения о том, какое влияние оба писателя оказывали друг на друга, как трансформировала их Европа между двумя войнами вообще и Париж в частности, как менялись они сами под давлением выпавших на их долю испытаний — можно обнаружить и в переписке Фицджеральда и Хемингуэя. Это вообще замечательный образец эпистолярного жанра, но вернемся к нашему герою.
Герой «Эпохи джаза»
Фрэнсис Скотт Ки Фицджеральд родился 24 сентября 1896 года в Сент-Поле, штат Миннесота, в достаточно обеспеченной ирландской семье. Следует, правда, заметить, что по части масштабов этой обеспеченности слухи ходили разные, поговаривали, что на самом деле торговые дела у отца будущего писателя шли из рук вон плохо, и что в опасные периоды семью Фицджеральдов подпитывали деньги более успешного предпринимателя Филипа Фрэнсиса Макквилана — дедушки писателя по материнской линии. Считалось также, что именно от него Скотт унаследовал благородное честолюбие и привычку полагаться исключительно на собственные силы. Как бы то ни было, образование наш герой получил по тем временам хорошее — и начальное, и высшее, все-таки, как не крути, сначала школа Ньюмана, затем Принстонский университет. Правда через некоторое время Фитцджеральд прекратил занятия в университете, как считается, по состоянию здоровья, но оставил за собой право продолжить их на своем курсе. А вот своим именем писатель обязан другому родственнику — прадеду Фрэнсису Скотту Ки, автору четырех куплетов гимна Соединенных Штатов Америки.
О дедушке со стороны отца Фицджеральда известно мало, а вот в роду его бабушки оказалось немало видных деятелей различных законодательных органов и губернаторских советов тогда еще британской колонии.
Мать писателя, Мэри или Молли, как называли ее домочадцы, обладала романтическим характером, однако внешность ее изрядно диссонировала с ним, а частые душевные подъемы благородного свойства не смягчали ее вечно строгого лица. Мэри много, но достаточно бессистемно читала, в основном современные романы. На пороге своего тридцатилетия она связала свою судьбу с отцом писателя — Эдвардом Фицджеральдом. Отец Скотта славился врожденной аккуратностью и в небольшом городе Сент-Поле, где, кстати, и родился будущий автор «Великого Гэтсби», слыл большим денди. Однако вопреки хорошим манерам, умению держаться в обществе, безукоризненному вкусу и вообще целому ряду положительных качеств разного свойства, дела у него никак не шли в гору. А его увольнение из компании «Проктер энд Гэмбл» в 1908 году глубоко ранило маленького Скотта. Фицджеральд любил отца и дорожил всем тем, что связывало их обоих, ему было крайне больно наблюдать, как очередная неудача ломает судьбу его отца.
Писать небольшие рассказы, стихи, скетчи, бурлески и пьески Ф. Скотт Фицджеральд начал еще в школе Ньюмана. Увлечение это, равно как и увлечение регби, отнимало большую часть его свободного времени. Так, поступив (не без нажима на приемную комиссию: Скотти сам пришел выяснять у ее членов, почему он наблюдает к себе столь предвзятое отношение) в Принстонский университет, он послал матери телеграмму следующего содержания:
«Принят. Высылай, пожалуйста, наколенники и бутсы немедленно. Чемодан жду позже».
Учился будущий автор «Великого Гэтсби», мягко говоря, не очень ровно, его всегда что-то отвлекало от учебы: то спорт, то литература, то театр, то прелестные создания, одной из которых стала вскружившая голову не одному Скотти шестнадцатилетняя брюнетка по имени Дженевра Кинг. Из-за нее он стал все чаще пропускать занятия, а в 1917 году решил и вовсе бросить университет и отправиться на войну в Европу. О, что только не делала эта светская львица из Чикаго! Безжалостная ветреница, однажды она даже позволила другу-сопернику Скотта запустить руку в ее муфту, когда они ехали в экипаже, и так ее крепко сжала, что друг-соперник не преминул тут же письменно уведомить Скотта Фицджеральда об этом «падении» во всех возможных подробностях. Справедливости ради отметим, что-то возмутительное письмо стало ответом на не менее бестактное письмо самого Фицджеральда, в котором содержались всяческие упреки в адрес соперника.
В своих взглядах на женщин Фицджеральд, бесспорно, был романтиком, причем абсолютно лишенным какого бы то ни было цинизма: ему всегда претила скабрезность портовых докеров и лудильщиков керосинных лавок.
Уйдя в армию, Скотт дослужился там до адъютанта командира 17-й пехотной бригады, возглавляемой генералом Дж. А. Райаном. Фактически он выполнял обязанности его секретаря. Интересный факт: в свое время командиром учебного взвода, в который попал Фицджеральд, был не кто иной как капитан Айк Эйзенхауэр — будущий президент США.
Учась в Принстонском университете и кое-как сдавая «хвосты», Скотти начал активно печататься в «Треугольнике» и «Тигре». Но наиболее серьезным органом университетской печати считался тогда «Литературный журнал», который возглавлял удивительный молодой человек по кличке Кролик. На самом деле его звали Эдмундом Уилсоном, спустя некоторое время он станет одним из самых заметных американских литературных критиков ХХ века. Вскоре Скотт Фицджеральд свел с ним знакомство, но крепкой дружбы между ними не вышло, слишком разными людьми они оказались. Вот что пишет по этому поводу один из биографов Фицджеральда Эндрю Тернбулл:
«Уилсон был не просто на год старше Фицджеральда, главное — он сам предпочитал устанавливать нормы общения с людьми, проявляя к человеку интерес лишь в том случае, если не считал это пустой тратой времени».
Большинству студентов Принстона Уилсон казался чопорным литературным маньяком, чудаком и занудой. Ему же, по уверениям все того же Эндрю Тернбулла, сам Принстон казался провинциальным учебным заведением, в котором увлечение спортом и клубами ставят выше философии и искусства.
Фицджеральд, как мы говорили, в те годы тоже больших склонностей к наукам не проявлял, его гораздо больше привлекала ведущаяся в стенах университета неустанная борьба за положение и авторитет. Что до искусства, то Скотти был уверен, что цель художника должна состоять в том, чтобы выразить пережитое им в изысканной форме.
Это самое «пережитое в изысканной форме» будет явлено Фицджеральдом в его первом и, как это не покажется странным, самом успешном — судя по тиражам и читательскому вниманию, выказанному еще при жизни писателя — романе.
Роман «По эту сторону рая» стал культурной сенсацией и закрепил за Ф. Скоттом Фицджеральдом репутацию одного из выдающихся авторов десятилетия. В своем дебютном произведении Фицджеральд первым из американских писателей обратил внимание всей страны на так называемое поколение «Эпохи джаза» или «Века джаза» — времени сумасбродных выходок и беспечных кутежей.
Поколение это состояло главным образом из молодых американцев, которые встретили Первую мировую войны еще подростками, их болезненно разросшееся эго не пострадало от ущерба и тех страшных последствий, которые принесла война — в отличие от поколения более старшего, навсегда и для всех «потерянного», к которому принадлежали и Ф. Скотт Фицджеральд, и Эрнест Хемингуэй. Первый роман Фицджеральда открыто продемонстрировал, как бесцельно проводят свой досуг эти отпрыски благополучных семейств, чем вызвал широкую общественную дискуссию по поводу предполагаемой аморальности нового поколения американцев.
Сейчас даже представить себе трудно, что Фицджеральд так и не написал бы свой первый роман, если бы не одно очень важное для него обстоятельство, а именно отказ, полученный им от некой Зельды Сейр в ответ на предложение руки и сердца, которое он ей сделал. Барышня не могла решиться связать свою судьбу с человеком, у которого отсутствовали какие-либо финансовые перспективы. Все-таки Зельда было дочерью судьи города Монтгомери, штат Алабама. Нет нужды говорить, что семья избранницы Фицджеральда оказалась более чем почтенной и зажиточной. А у него на тот момент не было ни постоянной работы, ни постоянного заработка. Единственным шансом жениться на Зельде казался ему литературный успех. И Фицджеральд, недолго думая, принялся переделывать свой старый текст — рукопись романа «Романтический эгоист», до того никак не складывающегося у него во что-то определенное. Ранее его отказались публиковать несколько издательств, и вот… о, чудо! После переработки и последовавшей за ней в 1920 году публикации автор романа «По эту сторону рая» в одночасье проснулся знаменитым, и Зельда согласилась, наконец, выйти за него замуж.
Их брак оказался испытанием для обоих. Она стала одновременно и его проклятьем, и его музой, без нее, Зельды, не был бы написан ни один его роман. Она — причина всех тайных сторон жизни Фицджеральда, она же — ответ на них. Ради Зельды он был готов многое терпеть и на многое пойти.
Их история началась в жаркий июльский день 1918 года. Фицджеральд познакомился с ней еще во время службы в армии и влюбился с первого взгляда. Зельда Сейр была необыкновенно хороша собой, это признавал даже Эрнест Хемингуэй, имевший о ней особое мнение, о котором здесь лучше не упоминать — оно и понятно, ведь именно Зельда, по мнению Хемингуэя, помешала его другу окончательно состояться как писателю, именно из-за нее Фицджеральд пошел на недопустимые, разрушающие его большой талант компромиссы.
Зельда всегда была неумолима, названная по имени цыганской королевы, она с юных лет любила говорить: «Единственное назначение женщины — это вносить сумятицу в жизнь мужчин». Сама она (если верить Хэмингуэю) делала это блестяще.
Второй роман «Прекрасные и проклятые», опубликованный писателем спустя два года после первого, только укрепил и без того достаточно прочные позиции Фицджеральда в среде культурной элиты и продвинул его в самые верхи богемных кругов. Пара Скотти и Зельда стала буквально «золотой», они сами не заметили, как превратились в главных персонажей светской хроники.
Скотт и Зельда жили с размахом и напоказ, они наслаждались веселой богатой жизнью: вечеринки с джазом и шампанским, приемы и путешествия на Лазурный Берег. Фицджеральды постоянно выкидывали номера, которые заставляли говорить о них весь высший свет тогдашней Америки: то катание по Манхэттену на крыше такси, то купание в фонтане, то появление в голом виде на спектакле. При этом на самом деле жизнь четы Фицджеральдов состояла из почти постоянных скандалов, зачастую на почве ревности, и непомерного употребления алкоголя обоими супругами. Если учесть, что Скотти еще со студенческой поры физически не переносил алкоголь, можно представить себе, как сказывалась выпивка на его работе. А писать приходилось много, очень много, чтобы поддерживать богатый образ жизни и свое реноме в высшем свете. Он писал множество статей и рассказов для таких популярных журналов, как «The Saturday Evening Post», «Collier''s Weekly» и «Esquire».
В те звездные для себя 20-е годы Фицджеральд часто бывал в Европе, где он подружился с многими писателями-модернистами, представителями все того же «потерянного поколения».
От шумных вечеринок к великому американскому роману
Жизнь у слов долгая, непоседливая, пройдет немало времени, прежде чем слова займут свое вековечное положение, зазвучат точно знакомый с детства джазовый мотив. Сегодня нам сложно себе представить, что одно из лучших творений Фрэнсиса Скотта Фицджеральда, вошедшее под номером два в список лучших англоязычных романов ХХ века по версии редакции «Modern Library» и под номером восемь в список журнала «Time», обязательное к прочтению в средних школах и в университетских аудиториях во многих англоязычных странах мира, неоднократно переведенное чуть ли не на все языки, по многу раз экранизированное, ставшее «хлебом насущным» для многих историков литературы — его роман «Великий Гэтсби» — в момент первой публикации, состоявшейся в 1925 году, практически провалился. Да, можно сказать, что это грандиозное произведение оказалось практически не замеченным. Конечно, книга появилась и за пределами страны, в Европе, но и там большого успеха не сыскала. Хотя, если по правде, разве мало достойных американцев жило в ту баснословную пору за океаном? Уж чего-чего, а тираж в количестве 23 000 экземпляров по идее должен был бы в считанные дни разлететься в одном только Париже. Но… тогда «Великого Гэтсби» не принял всерьез почти никто, кроме тех, разумеется, кто в литературе разбирался по влечению судьбы или по долгу службы. К примеру, коль мы уже не раз говорили о «папе Хэме», вспомним, что он написал в «Празднике, который всегда с тобой» об этом романе друга:
«Я прочел книгу и сказал себе, что, как бы нелепо ни вел себя Скотт, чтобы он не выделывал, я должен относиться к этому как к болезни, помогать ему, чем могу, и стараться быть верным другом. <…> Если он мог написать такую прекрасную книгу, как „Великий Гэтсби“, я не сомневался, что он может написать другую, еще лучше. Тогда я еще не знал Зельду и не знал, насколько ужасны его обстоятельства. Но нам предстояло слишком скоро это узнать».
Одобрительно отнеслась к новому роману Фицджеральда и Гертруда Стайн, от которой слов восхищения коллеги не слышали почти никогда, зато хорошо помнили безжалостный вердикт, вынесенный ею однажды Полу Боулзу (какое счастье, что Боулз не послушался ее и продолжил писать.) А редактор книги о «Великом Гэстби» Макс Перкинс выразился в том духе, что, благодаря частому чередованию как бы несвязанных меж собою сцен, предпринятому для более достоверной передачи развития сюжета, многие места в романе буквально «горят ярким пламенем жизни».
Так что можно сказать, что, несмотря на слабый старт с коммерческой точки зрения, «Великий Гэтсби» получил достаточно положительные отзывы литературного истеблишмента, хотя никто и не прочил ему будущее «великого американского романа». Для Ф. Скотта Фицджеральда, который в ту пору вел образ жизни чуть ли не голливудской звезды, такой прием, выказанный его новой книге, стал сильнейшим потрясением. И не только для него.
Спустя несколько лет, в 1930 году у Зельды случилось помутнение рассудка. Любовь Фицджеральда оказалась бессильной. Все, что он мог сделать для возлюбленной, это увековечить ее память в новом романе — «Ночь нежна». Многие критики сочтут эту книгу лучшим произведением писателя, но, как и в случае с «Великим Гэтсби», случится это уже после его смерти. В «Ночь нежна» Фицджеральд описал конец большой любви, за которым неминуемо следует и конец жизни. Стоит ли говорить, что в Америке эта книга большим успехом не пользовалась: люди не хотели погружаться в беспросветную темноту, где все лишается смысла.
В поисках заработка, в надежде спастись в 1937 году Фицджеральд отправляется в Калифорнию, в Голливуде. В октябре 1939 года он приступит к созданию своего нового детища — романа «Последний магнат», но это произведение останется незаконченным. Фрэнсис Скотт Фицджеральд умрет от сердечного приступа 21 декабря 1940 года, в возрасте 44 лет. Зельда переживет его на восемь лет, и все эти годы она будет думать, что он жив, будет мысленно спорить с ним и примиряться.
А через год после смерти Фицджеральда начнется триумфальное шествие его романа «Великий Гэтсби».
Доверенное лицо, или Ник со Среднего Запада
В наше богатое на книги время число романов, претендующих на звание великих, неуклонно растет. С их ростом мы все более склоны не доверять всевозможным литературным рейтингам, даже солидным, тем более, что недоверие это зачастую возрастает после прочтения настоятельно рекомендуемых книг. Правда, чаще это касается текущей литературы и реже — проверенной временем классики. Когда дело доходит до нее, рейтинги демонстрируют большую стабильность: кто-то из писателей, возможно, опустится или поднимется в связи с веяниями моды, но лишь на пару ступеней. Важно другое, то, что роман, который ты ищешь, всегда оказывается в списке. И это утверждение всецело верно, когда дело касается «Великого Гэтсби» Фрэнсиса Скотта Фицджеральда.
Роман был вдохновлен пылкими юношеским отношениями Фицджеральда со светской львицей Джиневрой Кинг, о которой мы уже говорили выше. Трудно сказать, как далеко они зашли, да нам и не нужно этого знать. Важно, что роман, до некоторой степени похожий на «Гэтсби», уже был в писательских планах Фицджеральда и, судя по двум его предыдущим книгам, он просто не сразу понял, с какой стороны к нему подобраться. Идея, а точнее «первичная эмоциональная раскачка» — предвестница поэм, романов и вообще всего значительного, что выходит из-под пера — впервые пришла к нему в 1922 году, когда Фицджеральд и Зельда приняли участие в нескольких невероятно шумных вечеринках на северном берегу Лонг-Айленда. Одно из этих декадентских пиршеств проходило чуть ли не в замке, напоминавшем Алькасар испанских королей в Сеговии, и буквально потрясло Фицджеральда. Американские историки литературы утверждают, что именно после той роскошной лонг-айлендовской вечеринки в замке с башнями и пришла к Фицджеральду мысль о «Гэтсби», доказать величие которого писатель доверил своему рассказчику, милейшему Нику — бесценному Наблюдателю со Среднего Запада.
Фицджеральд завершил черновик романа в 1924 году в Европе на Французской Ривьере. Собрав книгу, он отправил ее легендарному редактору Максу Перкинсу, который, прочитав роман, убедил писателя несколько пересмотреть его и в ряде мест переписать. Неизвестно, после какой по счету редакции Перкинс дал добро, известно только, что ему по-прежнему не нравилось ни одно из названий романа, которые накидывал ему Фицджеральд. По одной из дошедших до нас версий, именно редактор предложил назвать роман «Великим Гэтсби». В этом словосочетании многое сходилось и многое оставалось затушеванным, не проясненным до конца, другими словами, это было то самое одно-единственное название, которые и было необходимо роману, чтобы пройти сквозь арку разборчивой Вечности. Фицджеральду оно тоже понравилось, как и обложка книги, предложенная как вариант художником Фрэнсисом Кугатом. Похоже, именно о ней так недобро отозвался Хемингуэй в своем «Празднике, который всегда с тобой».
Роман был опубликован в апреле 1925 года. Мы уже говорили о том, что, в целом доброжелательно принятый критиками и знатоками, «Великий Гэтсби» все-таки остался незамеченным читательской публикой. Буквально до последних дней Фицджеральд сомневался в нем, и основания считать себя самым большим неудачником из всех здравствующих на тот момент писателей у него были. Все изменилось, стоило писателю внезапно скончаться от сердечного приступа в возрасте сорока четырех лет. Забытый было роман начал новую жизнь в первый же год Второй мировой войны, найдя отклик в душах людей, обреченных на смерть. Оказалось, им необходимо было занять опыта и правды «потерянного поколения», обнаружить себя, всеми обманутого, в одном из героев романа.
Действие книги происходит в 20-е годы, в США. Бурные, лихие, джазовые — как хочешь назови. Рассказчик — Ник Каррауэей, человек из хорошей семьи, об этом мы узнаем буквально с первых слов романа, который начинается очень по-пушкински:
«В пору моей нежной юности отец дал мне совет, который я по сей день прокручиваю в голове.
— Когда ты захочешь кого-нибудь покритиковать, — сказал он, — вспомни о том, что ни у кого не было таких возможностей, как у тебя».
После этих слов Фрэнсис Скотт Фицджеральд стал отцом не только Ника Каррауэя, но тысяч и тысяч ребят, чей завтрашний день сулил только одно — быть засыпанным фронтовой землей, и на этом страшном переходе между жизнью и смертью они могли положиться только на Джея Гэтсби и Ника Каррауэя, уже прошедших через ужасы своей войны, Первой мировой.
Ник не сразу оказался в деревянном домике за восемьдесят баксов в месяц, прямо напротив особняка Гэтсби, в который бесперебойно, перед каждой субботой, доставляли «то, что бог послал». Кстати, то, что, живя напротив особняка, Ник ни разу не видел хозяина, и что о нем вообще никто на Лонг-Айленде ничего толком не знал и только нес всякую чушь, вроде того, что богач Джей Гэтсби — немецкий шпион, отчасти закономерно. Гэтсби поощрял эти слухи, ему было удобно прятаться за них.
Читателю с первых страниц ясно, что Гэтсби хранит какую-то тайну о своем прошлом, о том, через что ему пришлось пройти, прежде чем стать «великим». Но мало ли тайн мы храним, заполняя порою праздную пустоту воспоминаниями о былом, о том, что случилось до того, как ты начал «жить взаймы»?
Но то, что Гэтсби живет взаймы, не замечает никто, остается за кадром и его истинная цель — восстановить в правах свое прошлое, исправить нелепую ошибку и создать себе иное будущее. В нем, конечно, уже не будет незнакомцев, без приглашения приезжающих к нему на пиры, да и самих пиров не будет.
Кто же они, эти прожигатели жизни, отплясывающие шимми на танцполе его усадьбы? Барыги и светские прихлебатели, «поднявшиеся» в 1920-х годах за счет своих пороков, стальных нервов и спиртных паров, улетучивающихся вместе с совестью. Кроме собственного удовольствия, они ни о чем не хотят знать. Эти люди уже были представлены Фицджеральдом в книге «Прекрасные и проклятые» прежде чем переехать со всеми своими пороками в новый роман. Чтобы составить о них представление, достаточно прочесть сцену, когда один из приглашенных, узнав, что все книги в библиотеке Гэтсби настоящие, оказывается настолько поражен, что готов поделиться своим открытием с незнакомыми людьми.
Странно, очень странно, что такой неглупый человек, как Гэтсби, наивно полагает вернуть былую возлюбленную, устраивая весь этот цирк. Ну, разве не наивно было рассчитывать на то, что муж Дейзи, узнав обо всем, либо сделает вид, что ничего не знает, либо уступит ее только лишь потому, что Дейзи и Джей когда-то очень любили друг друга? Уж для такого человека, как Том, «когда-то» — это точно «не сегодня».
Это отлично понимает Ник Каррауэй. И еще он понимает, что огромное состояние Гэтсби оплачено и его собственными страданиями, и гибелью сотен его товарищей. В этом смысле у Ника Каррауэя много общего с Джейком, рассказчиком и главным героем из романа Эрнеста Хемингуэя «И восходит солнце». Оба молодых человека выступают против покорных «американской мечте» мужчин и женщин, порхающих в голубых садах, «как мотыльки среди шепота, шампанского и звезд».
Любую книгу делает уникальной голос автора/рассказчика, это вдвойне верно, когда речь заходит о небольшом по объему романе, который можно быстро прочесть. «Великий Гэтсби» звучит голосом Ника Каррауэя. Он не только рассказчик, для некоторых еще и главный герой — вся история пропущена через него. В его фамилии есть что-то готическое, на много лет отставшее от этой истории. Возможно, это потому, что семья Ника со Среднего Запада, к тому же легенда гласит, что Каррауэи — «своего рода клан», и что они «потомки герцогов Баклю». Доподлинно неизвестно, но, скорее всего, так оно и есть, уж больно утонченный рассказчик Ник.
Еще одно условие уникальной книги — жертва, которую приносит автор. И состоит она в том, что он напрямую или косвенно отказывается от своего авторства. Наиболее яркий пример — «Повести покойного Ивана Петровича Белкина» или «Герой нашего времени», впрочем, этот ряд может оказаться длинным. Мы не беремся ничего утверждать и проводить аналогий, но любопытно, что в момент написания «Великого Гэтсби» Фицджеральда интересовала русская литература и жизнь ее классиков. Естественно, в этой связи задаешься вопросом: а вдруг в поисках чистого голоса рассказчика Фицджеральд перелопатил всю «золотую полку» русской литературы? Соблазнительно думать, что Ник родом не со Среднего Запада, а из толстовской Москвы или Петербурга Достоевского.
Впрочем, большинство критиков уверенно считают главным героем книги вовсе не Ника Каррауэя, а самого Гэтсби. Для кинематографистов, снявших не одну версию «Великого Гэтсби», Ник Каррауэй вообще проходная фигура. Может быть, именно в силу этого обстоятельства в мировом прокате до сих пор нет ни одного фильма, конгениального роману Фицджеральда, взятому за основу. Ситуацию не смогли спасти ни Роберт Редфорд и Леонардо ди Каприо (Гэтсби), ни Миа Фэрроу (Дейзи). Без Ника у истории нет своего голоса, все превращается в «индийское кино», с той лишь только разницей, что шестирукого Шиву подменяют шестиногие плясуны шимми.
Почему та, ради которой устраиваются все эти громкие пиршества, знает о них исключительно со слов подруги? Да, она устала от брака, но на бедняжку, которой изменяет муж, не похожа. Роль бедняжки Дейзи вообще не к лицу, она не была ею, встретившись с Гэтсби, и в браке с Томом ее таковой не назовешь. В чем же дело? Дейзи живет настоящим, тогда как Гэтсби — прошлым. Он убежден, что прошлое можно изменить, и сделать это могут все, в том числе и Дейзи. Но парадокс книги в том, что никто, кроме него, не собирается этого делать, все просто живут одним днем. И Гэтсби своими пирами им в этом потворствует. Один только Ник, наделенный качествами Дозорного, посланного на край истории, может его понять. И многое, что кажется нам случайным в романе, не случайно лишь благодаря Нику. Вот почему он — истинный главный герой Фицджеральда. Ему он передоверил свой дар: чувство поэзии, богатый язык, тончайшее кружево сюжета…
Никто в этом романе не совершенен, ни один из персонажей, нам трудно кому-либо посочувствовать, занять чью-то сторону. Дейзи Бьюкенен?! Как бы не так. Том Бьюкенен? Пройдохе только мышцами трясти. Чем он, собственно говоря, обворожил Дейзи за пять лет до их брака? Вот она и признается, что никогда его не любила, только это все не так уж важно для нее. И этого никак не может понять Джей Гэтсби. Он вообще, как это ни странно, многого не понимает или делает вид, что не понимает. И сотня рубашек, привезенных из Лондона, его не спасет. Чем он, с его незаживающей раной, лучше их всех, включая Дейзи и Тома? Только тем, что, будучи баснословно богат, по-настоящему никогда не принадлежал к их обществу, лицемерному и безжалостному, с которым свел его однажды случай?
«Он знал, что попал в дом к Дейзи благодаря исключительному случаю. Каким бы блистательным ни казалось его будущее в роли Джея Гэтсби, сейчас он был человеком без денег, без прошлого, и в любую минуту обманка военного мундира могла развеется на его глазах».
По признанию Гэтсби, его самого немало удивило, когда он понял, что любит Дейзи. Некоторое время он даже надеялся на то, что Дейзи даст ему отставку, но она ответила ему взаимностью.
Если Гэтсби и остается «великим» до самого конца книги, то только потому, что его окружение много ниже его. Это, к слову сказать, хорошо чувствует Ник, в конце книги он говорит:
«— Эта никчемная толпа! — закричал я через лужайку. — Они все не стоят вашего мизинца».
У героев этой истории времени немного, ровно столько, сколько длится сама история: конец романа — это и их конец. Другое дело беззаботно живущие богатые люди, многие из которых не раз и не два бывали в особняке Гэтсби, они эту историю переживут так же небрежно, с тем же лоском, с каким живут сейчас. На самом деле им нет дела ни до сбитой автомобилем Миртл, любовницы Тома, ни до самого Гэтсби. Такова их природа, их делают такими деньги. Разве не об этом письмо Мейера Вольсхайма, компаньона Джея: «Я не могу сейчас приехать, так как занят очень важным делом, и мне нельзя впутываться в эту историю».
В этом романе никто не исцелится, никто не станет лучше. Богаче — может быть, но не лучше. Поэтому, возможно, некоторые чувствительные читатели сочтут роман «Великий Гэтсби» тяжелым и депрессивным, ведь все, что в итоге получает читатель, это только погоня за мечтой, которая приводит к трагедии.
Просто Гэтсби необходимо было оставаться в прошлом, потому что прошлое — лучшее место его жизни. Именно верность прошлому, наперекор всему и всем, и верность женщине, которая в прошлом одна, а в настоящем — другая, и делает Гэтсби великим. И легкая, почти что патрицианская его смерть на воде собственного бассейна, которую уже собрался было спустить садовник, потому что воздух уже горчит осенью, разве не лучшее тому доказательство.
Похожие подборки
Не знаете, что почитать?
