Тэги
Авторская рубрика Афанасия Мамедова
31 марта 1882 года родился поэт, писатель и переводчик Корней Иванович Чуковский, 140-летие которого мы отмечаем. Так сложилось, что эта памятная дата идет прямо вослед 140-летию Джеймса Джойса, юбилей которого также стал темой отдельного круглого стола в рубрике «Зеленая лампа». Трудно не обратить внимание на это календарное совпадение, на близкое — с астрологической точки зрения «через дорогу» — соседство дат рождения двух писателей-классиков (Джойс родился 2 февраля 1882 года, Чуковский — 31 марта того же года). Кто знает, возможно, именно вследствие этого «звездного» обстоятельства оказалось у них немало точек схождения. Это и трудное детство, и ранняя любовь, переросшая в ранний брак, и сопряженность с судьбами отечества, и интерес к языкам. Но, пожалуй, наиболее схожим оказалось их отношение к творчеству, к процессу письма, к постижению мастерства — делу всей их жизни.
А вот понимание миссии художника было у них прямо противоположным. Джойс полагал, что он просто-таки обязан противостоять давлению мира, отстаивая до последнего свою «самость», и, в случае если мир ее не приемлет, «разругаться» со всеми в пух и прах и оказаться изгнанным за его пределы. Стать полноценным, всеми признанным изгоем. Писательские принципы Джойса нам хорошо известны, они были объявлены им еще в пору «Портрета художника в юности», причем с лапидарностью Гая Юлия Цезаря: «Silence, cunning and exile» (у нас эту триаду переводят по-разному — «Молчание, изгнание, мастерство» / «Молчи, изощряйся и уходи» / «Помалкивай, лукавь и ускользай»).
Если искусство есть жертвоприношение, то вот он костер, в котором сгорает без остатка подлинный художник — еретик, ниспровергатель основ.
Иным оказался путь к высотам мастерства Корнея Ивановича. Он начинал как бойкий корреспондент-газетчик и рано сложился как критик и детский поэт. В русскую литературу Чуковский (сейчас всем известен его псевдоним, а не имя, полученное им при рождении, — Николай Корнейчук) входил поначалу благодаря тем, чье творчество пристально и порою безжалостно исследовал. А это чуть ли не весь Серебряный век, чуть ли не вся русская «золотая» полка конца ХIХ — начала ХХ веков. Статьи и очерки из газет и журналов, впервые появившиеся в периодике 1900−1910-х гг. и вошедшие затем в его дореволюционные книги, в силу своей непреходящей актуальности составили Чуковскому имя в царской России.
На стыке эпох герои его литературных исследований ушли один за другим. В этом смысле показательна фотография Наппельбаума, на которой мы видим Александра Блока и Корнея Чуковского в непривычной для потомков «расстановке сил и позиций взглядов» — она как бы символизирует момент передачи эстафеты, запечатлевает миг вхождения Чуковского в русскую литературу. И то, что со временем от Блока на этом фото оставят лишь его лилию (уже не в петлице, а на темном фоне), после чего переменится самый смысл фотографии, ее первоначальный посыл, наверное, тоже неслучайно.
Одессит, сын зажиточного еврея и украинской крестьянки, служившей в его доме, в 1906 году Чуковский поселился на даче в финской Куоккале, где выстроил свое маленькое счастливое царство-государство. И, будучи уже маститым критиком, начал писать детские стихи. Поначалу он даже представить себе не мог, что стишата его и их обитатели, все эти крокодилы, тараканища, мухи-цокотухи со временем затмят все его предыдущие и последующие серьезные труды. Это станет для будущего мэтра таким же ударом по самолюбию, как и его незаконное появление на свет. «…Я тайно ревную свои взрослые книги к детским. Я уверен, что моя книга о Горьком лучше «Мойдодыра», и книга о Некрасове лучше «Крокодила», — прорывало иногда Чуковского. Но тогда, в молодости, он еще не думал об этом, тогда он был счастливым властителем своего куоккальского царства, которое позже сменил на переделкинское.
А когда эпоха, выделившая его из числа других ярких людей (даже как-то в острог отправившая — не столько для укрощения, сколько для украшения биографии), приказала долго жить, он принял решение остаться в советской России, в Петрограде. Хлопотал при новом строе за новых писателей, используя старые связи, помогал им избежать голодной смерти, пробивал создание Дома искусств для молодых литераторов… А мог бы уехать, отправиться в изгнание вместе с теми, о ком так много писал, без которых не обрел бы себя в полной мере, и творить уже с «других берегов»… Но искусство — это не только жертвоприношение, но еще и компромисс, в особенности если это искусство советское.
И Корней Иванович заключил свою сделку с новой эпохой — во имя первого поколения советских детей, дабы не осталось оно без языка и культурных корней, дабы выросло без ущерба. После были другие дети и другие компромиссы, о которых он, к слову сказать, не забывал — взвешивал их по-своему в своих знаменитых Дневниках, будто на самодельных весах. И для него всегда оказывалось важнее то, ради чего он на них шел.
Это благодаря ему и таким, как он, удалось удержать от полного обрушения русский язык. Довести его до «оттепели» и бережно передать дальше. Чуковский сражался буквально за каждого ребенка, приговоренного к советскому раю, полному красно-кумачовой лжи и бесовского недоумия, принимая участие и в жизни родителей, воскрешая в них детство, помогая оставаться людьми в самые критические моменты жизни. Одним словом, «детский писатель» Чуковский встал на пути у деградирующей массы, и остается только пожалеть, что слишком мало было в Стране Советов таких, как он.
Единый во многих лицах — поэт, литературный критик, мастер и теоретик перевода, мемуарист и автор знаменитых Дневников — он, несмотря ни на что, прожил долгую, наполненную событиями жизнь.
Как чувствует себя «детский» и «взрослый» Чуковский в наше время, заточенное на коммерческий успех? Что является для нас приоритетным в обширном наследии писателя? В чем кроется причина того, что на протяжении долгих лет отношение к научно-исследовательской деятельности Корнея Ивановича оставалось несерьезным? Как мы относимся сегодня к Чуковскому-переводчику и Чуковскому-теоретику перевода? В чем тайна его Дневников? На эти и другие вопросы мы попросили ответить: писателя, журналиста и переводчика Ирину Лукьянову, ведущего научного сотрудника Государственного музея истории российской литературы имени В. И. Даля (отдел «Дом-музей Корнея Чуковского в Переделкине»), заместителя главного редактора журнала «Новый мир», журналиста, редактора, литературного критика, звукоархивиста, теле- и радиоведущего Павла Крючкова; поэтессу, переводчицу поэзии, автора книг для детей Марину Бородицкую; писателя, переводчика и художника Михаила Вассермана.
|
«Он стал для меня в какой-то мере таким же родным, как и кровные родственники...»
|
Афанасий Мамедов В 2006 году в издательстве «Молодая гвардия» в серии «ЖЗЛ» вышла ваша книга «Корней Чуковский». Встретили ее разговорами и спорами самого разного свойства… Сегодня очевидно — книга стало событием, ее читают, о ней вспоминают, цитируют из нее отрывки. Когда вы начинали книгу, какую главную задачу перед собой поставили?
Ирина Лукьянова Это было довольно давно, с начала работы над книгой прошло около двадцати лет, поэтому мне трудно точно вспомнить, какую цель я ставила на первых этапах. Но главная цель оставалась: рассказать о том сложном и интересном Чуковском, которого я люблю и знаю.
АМ Вы часто консультировались с еще живущими тогда родственниками Чуковского, навещали его переделкинский Дом-музей, пока писали книгу?
ИЛ Сначала я приставала с вопросами к сотрудникам Дома-музея, потом меня представили Елене Цезаревне. Я посылала ей все главы, она всегда возвращала мне их с подробным списком комментариев и исправлений — и мелких, и концептуальных.
АМ Менялся ли по ходу письма образ вашего героя?
ИЛ Я к нему постепенно привыкала, узнавала его жизнь день за днем — и, в конце концов, пожалуй, узнала о нем больше, чем о собственных дедушках или бабушках, чью жизнь я не могу вот так восстановить день за днем — ни по публикациям, ни по дневникам, ни по документам. Так что он стал для меня в какой-то мере таким же родным, как и кровные родственники. А родные могут раздражать, бесить, огорчать. Их жалеешь, их оправдываешь. Их просто любишь — таких, какие они есть. Вообще трудно сохранять исследовательскую дистанцию, объективность и непредвзятость. Если же говорить о том, менялось ли мое представление о Чуковском, то, пожалуй, его образ становился для меня все более масштабным и трагическим.
АМ Чуковский избежал лагерей, но насколько часто подбиралась к нему опасность? Можно сказать, что он чудом прокатился между сталинскими жерновами?
ИЛ Я много думала об этом и поняла, что искать логику в сталинских репрессиях — гиблое дело. Там не было никакой логики, кроме тупого планового подхода. Арестовать столько-то, потом, когда нужное количество арестовано, — прекратить аресты и всех оформить: по первой категории столько-то, по второй — столько-то. Трудно сказать, что было бы, если бы в планах стояли цифры побольше. Известно, Лидию Корнеевну не арестовали только потому, что Корней Иванович уговорил ее уехать из Ленинграда после ареста мужа. Известно, что имя Николая Корнеевича упоминалось в материалах дела, по которому были арестованы Бенедикт Лившиц, Валентин Стенич, Юрий Юркун, Николай Заболоцкий и другие. Не знаю, можно ли говорить о чуде, когда речь идет о плановых репрессиях. Чудо ли, что Чуковский не вошел в число запланированных жертв, — не могу сказать. Не могу думать об этом как о чуде.
АМ Чуковский известен нам еще и как человек, бесстрашно вступавшийся за диссидентов, писателей, деятелей искусств. Приютил у себя на даче Солженицына, помогал в процессе Синявского-Даниэля, хлопотал за Бродского… Заступничество в какой-то момент стало чуть ли не смыслом его жизни. Когда это все началось? До смерти вождя или после?
ИЛ Он всегда был человеком чутким, которому есть дело до чужой беды. Еще до революции — волновался о том, как живется сестре Некрасова, например. В голодные послереволюционные годы составлял для Американской администрации помощи, ARA, списки голодающих литераторов, причем ходил к ним, уточнял, как они живут, в чем нуждаются. Выбивал помощь для Лидии Чарской, которую до революции жестко критиковал, — и известно даже письмо Чарской, где она благодарит его за помощь. Участвовал в организации Дома искусств, где писатели и художники хотя бы могли жить в отапливаемых помещениях и получать еду, чтобы не умереть с голоду. И так далее, и так далее. Нельзя сказать, что до какой-то даты он не заступался за людей, а после нее стал заступаться, — просто его помощь людям в разные времена носила разный характер: то денежная помощь Мандельштаму, то хлопоты об арестованном Заболоцком, то телеграмма в поддержку Бродского…
АМ Правда, что именно сказки в количестве девяти штук кормили Корнея Ивановича всю его долгую жизнь?
ИЛ Бывало по-разному в разные годы. Были времена, когда он был совершенно отлучен от детской литературы и зарабатывал самими разными способами — переводами, пересказами произведений детской литературы, чтением лекций для общества «Знание», статьями о Некрасове и литераторах некрасовского времени. Даже если говорить об относительно благополучных для него временах, то большой популярностью пользовалась и его книга «От 2 до 5», и книга о языке «Живой как жизнь». Большими тиражами выходили его популярные книги о Некрасове, о Чехове, его «Современники» в серии «ЖЗЛ». Конечно, их тиражи не сравнить с тиражами детских сказок — тут он по-прежнему, и через полвека после смерти, уверенно держит пальму первенства. Но перед ним много раз вставал вопрос «как я буду жить, чем буду кормить семью», когда его в очередной раз отлучали от литературы. Хотя, пожалуй, в последние десять-пятнадцать лет жизни он был относительно благополучен, и сказки его кормили.
АМ В одном из своих интервью вы говорили, что ваше знакомство с творчеством Чуковского, ваша влюбленность в него начались с критических произведений. Известно, что Чуковский-критик, особенно на раннем этапе, был кровожаден, особенно не разбирал, кто там декадент, кто символист, кто акмеист, но почему-то все, включая и тех, кто попал к нему на зуб, были убеждены, что у него безукоризненный вкус. Чем тогда объясняется тот факт, что он не понимал многое из того, что происходило в русском авангарде, не принимал многих вещей Набокова (известно его отношение к «Приглашению на казнь»), не понимал, почему Ахматова из числа молодых дарований особо выделяет Бродского и т. д.?
ИЛ У него больше не было возможности публично высказываться в качестве критика, и нам известны только его субъективные оценки — по дневникам, письмам, воспоминаниям о нем. Очень часто его субъективные оценки чьей-то личности и творчества, высказанные в разговорах или дневниковых записях, не совпадали с теми оценками, которые он дает как критик или мемуарист: там он старается быть объективным. Поэтому нам, по большому счету, известны его частные симпатии и антипатии во второй половине его жизни, но не его позиция как работающего в литературном процессе критика.
АМ Во втором номере журнала «Вопросы литературы» за 2018 год вышла статья Игоря Пудикова «К. Чуковский и В. Набоков: фрагменты личных и литературных отношений», в которой он несколько раз ссылается на вашу книгу, пишет: «Набоков был его alter ego, двойником, всю жизнь шедшим по его следам или, наоборот, оставлявшим свои следы для Чуковского…» Вы готовы согласиться с автором статьи? Нет у вас ощущения, что Набоков и Чуковский — в «разных весовых категориях», что их сближает в литературном пространстве лишь английский язык?
ИЛ Не могу сказать, что мне близка тут идея двойничества. Они были знакомы: Чуковский хорошо знал и глубоко уважал отца Набокова, Владимира Набокова-старшего, в «Чукоккале» сохранилось стихотворение, вписанное туда после революции юным Набоковым-младшим. Чуковский внимательно читал публикации Набокова-младшего. Но они были очень разными людьми и очень разными литераторами. Я не могу их взвешивать, определяя, кто тяжеловеснее. В литературном пространстве их, конечно, сближает не только английский язык — но и переводы, и любовь к русской литературе, и исследования в области ее истории — ведь и Чуковский писал об истории русской литературы XIX века, и Набоков читал о ней студентам лекции.
АМ Коли мы заговорили об английском языке, в «Других берегах» Набоков со слов отца вспоминает довольно смешную историю, главным героем которой оказался Корней Иванович, представший перед королем Георгом V. Казусная ситуация не возникла бы, если бы не английский Корнея Ивановича. Впрочем, от Набокова-младшего доставалось не только Чуковскому, он и Герцена тоже подлавливал на недостаточном знании английского языка…
ИЛ Мне кажется, тут надо дать слово самому Чуковскому. Когда ему показали этот текст из «Других берегов», он сразу сказал: «Вздор! Король прочитал нам по бумажке свой текст и Владимир Дмитриевич Набоков — свой. Разговаривать с королем не полагалось. Все это анекдот. Он клевещет на отца…»
А потом, возвращаясь к этой теме в письмах к Соне Гордон (на самом деле это был друг Набокова, издатель альманаха «Воздушные пути» Роман Гринберг), горько заметил: «Действительно, у меня не было гувернеров, какие были у него, и английский язык я знаю самоучкой. Он был барин, я был маляр, сын прачки, и если я в юности читал Суинберна, Карлейла, Маколея, Сэм. Джонсона, Хенри Джеймса, мне это счастье далось в тысячу раз труднее, чем ему. Над чем же здесь смеяться?». В следующем письме он добавил, что понимает, как мог появиться этот анекдот: «Самый анекдот — выдумка, но возможно, что он верно отразил то неуважительное чувство, которое я внушал окружающим. Я был очень нескладен: в дырявых перчатках, неумеющий держаться в высшем обществе, — и притом невежда, как все газетные работники, — невежда-поневоле, самоучка, вынужденный кормить огромную семью своим неумелым писанием. Отец же Владимира Владимировича был человек очень высокой культуры…»
АМ Сегодня, когда многие, казалось бы, классические переводы пересматриваются и активно подвергаются критике со стороны коллег-переводчиков, вероятно, не прозвучит кощунственно вопрос: а насколько хорошо наш юбиляр владел английским? Переводил он с него довольно много. Железный занавес, отсутствие возможности совершенствовать язык — все это наверняка как-то сказывалось?
ИЛ Что касается знания английского языка — не стоит забывать, что Чуковский два года прожил в Англии в качестве корреспондента «Одесских новостей». И потом еще в 1916 году совершил длительную поездку в эту страну. Он свободно читал английскую литературу в оригинале, он написал книгу о теории перевода «Высокое искусство», которую переводчики до сих пор рекомендуют в качестве базовой литературы для тех, кто хочет почитать что-то по теме. У него был хороший книжный английский — но, возможно, произношение прихрамывало (мне встречались такие свидетельства, однако мне трудно судить о качестве его произношения: мне никогда не попадались записи, где он говорил бы по-английски). Но для того, чтобы быть хорошим переводчиком, идеальное произношение и не требуется.
АМ В советские времена замечательным режиссером Иосифом Хейфицем был снят фильм с замечательным названием, которое в советские времена казалось очень громким (в смысле определения своих позиций и взглядов на классику) — «Плохой хороший человек». То, что Корней Иванович Чуковский для многих, да и для себя тоже, не был однозначно «хорошим человеком», очевидно — достаточно обратиться к его Дневникам, в которых дело доходит даже до самоуничижения. Но что дает повод некоторым исследователям советской литературы, ее вольным комментаторам, таким, к примеру, как автор «Бесконечного тупика», приписывать Чуковскому сотрудничество со сталинским режимом и отказывать ему в даре? Как вы, биограф Чуковского, оцениваете итоговый пассаж Галковского: «Это типичная биография сталинского „детского писателя“»?
ИЛ Мне кажется, в основе таких высказываний лежит поверхностный взгляд, слабое знакомство с материалом и привычка рубить сплеча.
АМ Исследователь тупиков бесконечной протяженности пишет: «Корней» «Иванович» «Чуковский» — это еврейско-украинский метис, в 1903 году завербованный английской разведкой (во время командировки в Англию). Можно было бы оставить без внимания «накал страстей» философа Галковского, если бы не одно «но»: появление главного сказочника Страны Советов на туманном Альбионе действительно скрыто завесой плотного тумана. К этому оказались причастны будущий лидер сионизма Владимир Жаботинский, политические деятели Милюков и Набоков-старший. Что там было на самом деле?
ИЛ Давайте не будем путать две поездки Чуковского в Лондон. Первая — это поездка в качестве корреспондента газеты «Одесские новости» в 1902 году. Тогда газете нужен был человек, знающий английский язык; таких в газете было двое — Жаботинский и Чуковский. Но Жаботинский уже был корреспондентом в Италии, так что в Англию поехал Чуковский. И да, в «Одесские новости» его привел именно Жаботинский, и, возможно, подсказал послать его в Лондон.
Вторая поездка, в 1916 году — это поездка в составе делегации российских деятелей печати по приглашению британского правительства. Целью поездки было укрепление союзнических отношений между Россией и Англией. В эту делегацию входили писатель Алексей Толстой, редактор-издатель кадетской газеты «Речь» Владимир Набоков (отец писателя), писатель Василий Немирович-Данченко, и еще два журналиста — Александр Башмаков (он до 1913 года редактировал «Правительственный вестник») и Ефим Егоров из «Нового времени».
Жаботинский к этому приглашению отношения не имел, с Милюковым и Набоковым связан не был, но в 1916 году жил в Англии. Чуковский с ним там встретился просто потому, что они дружили в юности, — странно не повидаться с близким другом через много лет разлуки, если есть такая возможность. Главным сказочником Страны Советов Чуковский тогда не был, он еще и «Крокодила» не написал. Он был литературным критиком, работал в той самой кадетской газете «Речь», которую редактировал Набоков (надо ли напоминать, что Милюков был лидером партии кадетов, которая издавала газету?).
В общем, мне трудно ответить на этот вопрос, потому что в нем смешаны разные годы, разные события, разные времена.
АМ Извините, что смешал все ненароком, давайте тогда спрошу напрямую: можно ли вообразить, что «плохой хороший человек» Корней Чуковский работал на британскую разведку, как утверждает Галковский, или даже был двойным агентом? Имеются к этому хотя бы какие-то основания?
ИЛ Ничто из того, что я читала о Корнее Чуковском — или что написал сам Корней Чуковский — никогда не наводило меня на мысль о том, что его вообще могла заинтересовать работа на разведку. Он очень рано женился, рано стал отцом, а потом отцом многодетным; он страшно много работал, чтобы прокормить семью, и эта работа — так же, как и его жизнь, достаточно хорошо задокументирована. У него была очень тонкая нервная организация — он был человеком артистичным, неуравновешенным, склонным к перепадам настроения от высот счастья к безднам отчаяния; он с ранней юности страдал тяжелыми бессонницами и был вынужден так организовать свой режим дня, чтобы рано ложиться спать, — иначе не заснешь. Насколько все это совместимо с жизнью агента или даже двойного агента — решайте сами.
И самое главное — это был человек, искренне влюбленный в литературу. Он даже политическую журналистику, которой пытался заниматься во время первой русской революции, бросил: все это было ему неинтересно. Его интересовала литература и дети. Зачем бы ему при этом всем понадобилась работа на разведку, ради какой такой сверхцели — я не понимаю. В конце концов, такие гипотезы надо как-то документально доказывать.
АМ Заблуждаться можно по-разному, так вышло, что Чуковский пел осанну Сталину несколько раз. Один из них был связан с колхозами (подразумевалось, что их изобрел и внедрил в жизнь страны Сталин). Вот, к примеру, что пишет Корней Иванович в своих Дневниках от 5 июня 1930 г.: «Вечером был у Тынянова. Говорил ему свои мысли о колхозах. Он говорит: я думаю то же. Я историк. И восхищаюсь Сталиным как историк. В историческом аспекте Сталин как автор колхозов — величайший из гениев, перестраивавших мир. Если бы он кроме колхозов ничего не сделал, он и тогда был бы достоин назваться гениальнейшим человеком эпохи. Но, пожалуйста, не говорите об этом никому». Могли бы вы как-то прокомментировать эту дневниковую запись?
ИЛ Не помню, чтобы Чуковский «пел осанну Сталину». Он несколько раз отзывался о Сталине хвалебно в своих Дневниках. И это было время, когда вся страна была зачарована Сталиным, успехами пятилеток, когда появилась надежда на то, что жизнь изменится к лучшему. Это было время исторического оптимизма, который быстро сошел на нет. Кстати, чуть позже в Дневнике появляются приписки на полях: «Это написано для показа властям». Некоторые записи (например, про парикмахера, который говорит о Голодоморе, что идет «истребление человечества») снабжены приписками вроде «но я не очень-то ему верил»; даже в семейных письмах 1930−31 годов вместо «тут голодно» Чуковские пишут «тут страшная заминка с продовольствием». Трудно сказать, что написано искренне, а что «для показа властям». Важно, что потом, когда культ личности Сталина уже был разоблачен, Чуковский не стал вымарывать этих страниц из Дневника. И еще одно свидетельство 1956 года: «…я сказал Казакевичу, что я, несмотря ни на что, очень любил Сталина, но писал о нем меньше, чем другие».
И почти сразу за этим: «Все „простые люди“ потрясены разоблачениями Сталина, как бездарного полководца, свирепого администратора, нарушившего все пункты своей же Конституции. „Значит, газета „Правда“ была газетой „Ложь““, — сказал мне сегодня школьник 7 класса».
Ну и — уже не по горячим следам, плод долгих размышлений, запись от 16 июня 1962 года: «Откуда-то появилась у меня на столе ужасная книга: Иванов-Разумник «Тюрьмы и ссылки» — страшный обвинительный акт против Сталина, Ежова и их подручных: поход против интеллигенции. Вся эта мразь хотела искоренить интеллигенцию, ненавидела всех самостоятельно думающих, не понимая, что интеллигенция сильнее их всех, ибо если из миллиона ими замученных из их лап ускользнет один, этот один проклянет их навеки веков, и его приговор будет признан всем человечеством».
АМ Эту оценку интеллигенции можно приладить к любому времени, пазл «сядет» без зазоров. Процитирую еще одну запись из Дневника: «22 июня 1936 (съезд ВЛКСМ). Вдруг появляются Каганович, Ворошилов, Андреев, Жданов и Сталин. Что сделалось с залом! А ОН стоял, немного утомленный, задумчивый и величавый. Чувствовалась огромная привычка к власти, сила и в то же время что-то женственное, мягкое. Я оглянулся: у всех были влюбленные, нежные, одухотворенные и смеющиеся лица. Видеть его — просто видеть — для всех нас было счастьем». Не является ли эта запись в каком-то смысле ответом на вопрос, почему Чуковский не уехал, почему остался в Советской России?
ИЛ Ну, уезжать или не уезжать Чуковский решал гораздо раньше, чем Сталин вообще стал занимать какие-то видные посты в государстве. В основном, вопросы об отъезде решались в 1918—1922 годах. Евгений Замятин, с которым Чуковский много работал вместе, уехал позже — но и тогда Чуковский не рассматривал эмиграцию всерьез. И, думаю, вовсе не отношение к Сталину или к Советской власти тут было причиной, а осознание того, что он должен заниматься культурной работой — и эта культурная работа очень нужна стране.
АМ Важной частью этой культурной работы была его литературоведческая, научная деятельность. Чем объясняется тот факт, что на протяжении долгих лет к этой в высшей степени серьезной работе Чуковского существовало столь несерьезное отношение?
ИЛ Мне кажется, работа эта была потому серьезной, что он сознательно выбрал для себя не академическую карьеру, а работу популяризатора — человека, который пытается разговаривать о литературе с самой широкой аудиторией. Кроме того, он ведь был, как говорил Мирон Петровский, «многостаночником» — и сказочником, и переводчиком, и исследователем детского языка, детского творчества, детской литературы. Разумеется, это не могло не пробуждать некоторую академическую ревность у тех ученых, которые посвятили себя именно научной карьере. Наконец, многие претензии ученых связаны с «фельетонным», «разухабистым» стилем Чуковского; особенно серьезные трения у него возникали с некрасоведами. Известно, что именно Чуковскому Анатолий Федорович Кони передал значительную часть архива Некрасова; Чуковский публиковал его и комментировал; некоторые коллеги считали его «монополистом»; у многих были претензии к его текстологическому подходу — ему не раз ставили в вину недостаток академического, университетского образования.
АМ Могли бы вы назвать интересные работы последних лет, посвященные творчеству Корнея Ивановича?
ИЛ К сожалению, после выхода книги я отошла от чуковсковедения и не отслеживаю новинки в этой области так внимательно, как следовало бы. Тем, кто интересуется этой темой, я предложила бы следить за обновлениями сайта Chukfamily.ru, там регулярно появляются самые интересные новинки, связанные с семьей Чуковских.
АМ Какие из произведений «взрослого», малоизвестного Чуковского вы бы посоветовали прочесть завсегдатаям Лабиринта?
ИЛ Из недооцененного, мне кажется, самое важное — это «Нат Пинкертон и современная литература», одно из первых в мире исследований массовой культуры с очень важными для понимания истории ХХ века выводами. И поздние критические работы Чуковского, в которых он старается создать комплексный портрет литератора: «Александр Блок как человек и поэт», «Две души Максима Горького». Отдельно, наверное, стоит упомянуть его страстные, живые статьи о Некрасове: «Жена поэта», «Поэт и палач» и другие: тем, кто с детства отравлен школьным Некрасовым, это помогает понять его как крупного и очень интересного поэта.
|
«Внимание к Чуковскому неуклонно растет с каждым годом...»
|
Афанасий Мамедов 31 марта мы отмечали 140-летний юбилей Корнея Ивановича Чуковского — поэта, публициста, критика, переводчика, ученого, главного сказочника и доброго волшебника… В каких юбилейных мероприятиях вы принимали участие, какие события запомнились, оказались знаковыми? Чем это последнее чествование отличается от юбилея пятилетней давности?
Павел Крючков Я остро чувствую, что от года к году внимание читателей и разнообразной общественности, включая СМИ, к Корнею Чуковскому — неуклонно растет. Пятилетней давности юбилея я и не помню, честно говоря. Было довольно тихо. А вот сегодня — отчасти из-за «громкости» даты, наверное — мне звонили почти каждый день с середины марта (звонят и посегодня): просили о бесконечных интервью, звали выступить в школах и лицеях, договаривались о журналистских телесъемках… Мне дорого то, что о Корнее Ивановиче появляется все больше сугубо филологических публикаций (с одной стороны) и обстоятельных просветительских сюжетов (с другой). Вспомню, например, конкурс эссе, посвященных Чуковскому, проведенный журналом «Новый мир» (№ 4, 2022), и яркую видеопрограмму Сергея Почина и Евгения Попова «Петербург Корнея Чуковского: адреса и строки» из цикла «Книжные аллеи». Это — навскидку.
Из крупных московских проектов назову «переформатированную» литературную премию, которая сегодня называется «Конкурс на соискание премий Правительства Москвы имени Корнея Чуковского» и вручается не только детским поэтам, но и прозаикам с переводчиками. Я тружусь в ее жюри второй год и вижу, что эта премия создана очень вовремя, за год до юбилея, кстати. А в нынешний юбилейный год, знаю, что вот-вот предстанет перед москвичами просветительский проект «Чуковский на московских бульварах». По благословлению наследника Корнея Ивановича — Дмитрия Дмитриевича Чуковского, над этим проектом работает талантливая сотрудница переделкинского Дома-музея Чуковского, художник и поэт Татьяна Князева…
Просто и очень точно сказал в эти дни о Чуковском заведующий его Домом-музеем и мой старший друг Сергей Агапов, который, как и я, не устает удивляться растущему потоку посетителей: «…За эти годы выявилась удивительная особенность Корнея Ивановича: его безграничная любовь и сочувствие к людям, желание бескорыстно делиться с ними радостью приобщения к отечественной и мировой культуре». Это не просто слова, в них — глубинный смысл.
АМ Вы помните, как и при каких обстоятельствах поняли, что будете заниматься Корнеем Чуковским, что для вас он станет в каком-то смысле частью судьбы?
ПК Наверное, это случилось летом 1987 года, когда газета «Московский комсомолец» напечатала мою тревожную заметку «Лесной дом» — о самодеятельном тогда народном музее в Переделкине. К этой заметке благосклонно отнеслись близкие Корнея Ивановича — Лидия Корнеевна и Елена Цезаревна, дочь и внучка. Это меня окрылило, и я помню, что мне захотелось побольше читать о Чуковском и как-то «сближаться» с ним дальше.
Удивительно: ведь за пятнадцать лет до этой заметки, меня, астматика и воспитанника подмосковного санатория, впервые привели на экскурсию в Дом Корнея Ивановича. И было это в далеком 1973 году. С тех пор прошло почти полвека.
АМ Чуковский «детский» и «взрослый» — два разных писателя, два человека, две ипостаси?
ПК Уже с «Крокодила» (1917) внимательному глазу заметно, что он густо пропитывает свои сказки и сопутствующей ему литературно-исторической эпохой, и чертами личной биографии, и своей любовью к мировой поэзии, классической и современной. Нет-нет, это один и тот же человек, только обращающийся к двум аудиториям сразу, причем к детской — очень откровенно, целенаправленно; а к взрослой — с некоторым «игровым» подтекстом, мол, захотите увидеть/расслышать — непременно расслышите.
У Александра Кушнера есть на эту тему замечательное стихотворение «Современники» — о «подсознательном» «воспоминании» поэмы Блока «Двенадцать» — вот этого самого чуковского «Крокодила».
АМ «Проживи Пушкин восемьдесят, а не тридцать семь лет, — писали вы в одной из своих новомирских статей о „звучащей литературе“ — познакомься он каким-нибудь чудом с Эдисоном, окажись перед фонографом, как оказался перед ним в начале 1890-х великий американец Уолт Уитмен — уже почти умирающий, но еще звучащий, — словом, если бы… Но гадать тут не стоит, и все, что нам остается, — это письменные воспоминания современников, слышавших, как читал Александр Сергеевич». В нашем случае Корней Иванович до звукозаписывающих устройств добирался. Жил он долго, записывался много — кажется, вы говорили о более чем десяти часах записей его голоса — думаю, его узнаваемый тенор на разных этапах пути звучал по-разному. Хотел поинтересоваться у вас, как у коллекционера «звучащей литературы», главного звукоархивиста нашей поэзии, да, по-моему, не только поэзии, что собой представляет звуковое наследие Чуковского? Все ли найдено, все ли собрано?
ПК Далеко не все собрано. Наш легендарный звукоархивист Лев Шилов, выпустивший в годы советской власти в виниле, а в конце жизни, в 2004-м, и на компакт-диске (в формате mp3) уникальное многочасовое «Звучащее собрание сочинений Корнея Чуковского», — говорил мне о том, что это аудиособрание совсем не полное, но вполне репрезентативное: «…полное вы будете собирать уже после меня». Вот мы и собираем понемногу, и я не устаю радоваться. Работая сейчас над аудиопутеводителем по Переделкину, прослушивая звукозаписи из родного мне архива ГМИРЛИ имени В. И. Даля (кланяюсь мои героическим коллегам), я много слышу «нового» Корнея Чуковского, например, в программах Юрия Гальперина («Литературные вечера»).
Архивист Юрий Метелкин на своем портале «Старое радио» подарил нам возможность побывать на вечере к 80-летию Чуковского в ЦДЛ. Запись в отличном качестве (это было добыто Юрием Ивановичем в Российском госархиве фонодокументов, в РГАФДе)…
На популярном видеохостинге — развивается архивный проект «Советское телевидение. Гостелерадиофонд». Недавно там появились чудесные «кинолекции» Корнея Ивановича о русском языке. В этом году исполняется шестьдесят лет выходу его книги «Живой как жизнь».
И, конечно, мне интересно, что хранится в Институте русского языка (Леонид Петрович Крысин благословил на эти поиски, скоро займусь). Интересно также, живы ли записи из поездки Корнея Ивановича в Англию в 1962 году — в Лондон и Оксфорд, он выступал там и по радио, и со сцены. Словом, это долгая и интересная тема.
АМ Весь ли Чуковский переписан «в цифру»?
ПК Не думаю. Уверен, что в государственных (а возможно, и в личных) архивах лежат какие-то магнитофонные «бобины» с голосом Чуковского. Этим надо заниматься.
АМ Заметно ли отличается Чуковский «написанный» от «произнесенного»?
ПК Он старался не импровизировать перед включенным микрофоном, читал текст с листа. Но читал легко и артистично. Что же до реплик между командами «мотор» или «тайнозаписаных» монологов (такие тоже есть) — они уникальны раскованностью и «разговорностью». Один такой монолог, записанный упомянутым Юрием Мануиловичем Гальпериным, я опубликовал с помощью Дмитрия Шеварова в «Российской газете»: это был разговор Чуковского о поэзии и авторском чтении стихов.
Замечательны сохранившиеся реплики и монологи во время съемок документального фильма «Чукоккала» (1969, режиссер Марианна Таврог), домашние записи чтения Корнеем Ивановичем набросков эссе о своем рукописном альманахе «Чукоккала».
АМ Павел, вы не только «свой человек» в музее Корнея Ивановича Чуковского, вы, насколько я знаю, человек, близкий семье Чуковских, — вы были знакомы с его дочерью Лидией Корнеевной Чуковский, личностью легендарной, и внучкой Чуковского Еленой Цезаревной. Какой след они оставили в вашей жизни, что «фамильного» привили вам, за что вы им по сю пору благодарны?
ПК Без них меня бы и не было, наверное. Они меня воспитали, «сделали». Конечно, я плохой «ученик», тут даже и говорить нечего. Но я надеюсь на лучшее. Знаете, как было сказано в городском фольклоре — «есть куда рость».
Мне без них очень горько жить и работать. Все время думаю о том, что я только-только подбираюсь к попытке самой малой реализации тех заметных и незаметных уроков и заветов, которые они — сами не зная — для меня оставили где-то в земном этом воздухе, которым я дышу. Да, время не отмотаешь назад, увы. Но я счастлив, что знал их, что посильно помогал с середины 1990-х незабвенной Елене Цезаревне, что уже четвертое десятилетие работаю в доме Корнея Ивановича.
АМ Чуковский родился в Петербурге, затем переехал в Одессу, затем — в Петроград, в Москву… Все его переезды, все места проживания были очерчены эпохами. Как вам кажется, в какой из них Чуковскому жилось легче, какая оказалась ему ближе по целому ряду обстоятельств?
ПК Трудно сказать. Сейчас мне кажется, что наиболее гармоничной и плодотворной были две его «жизни»: в финской Куоккале (1906−1917), которую Лидия Корнеевна называла его духовной родиной, и — в Переделкине, в последние десять-двенадцать лет жизни. Это и по Дневнику его чувствуется, по-моему.
АМ При жизни Корнея Ивановича в его дом были вхожи люди, составившие славу отечественной словесности, понятно, что все течет, все меняется, тем не менее, кто они, сегодняшние посетители музея? Перед кем вы распахиваете двери?
ПК Приходят — все. Все возрасты, все сословия, все профессии. Я очень люблю, когда вдруг появляются люди, бывшие на экскурсиях в «доисторические времена», когда наш музей был неофициальным, когда за его существование шла нешуточная борьба. Эти посетители вспоминают секретаря Корнея Ивановича — мою любимую Клару Израилевну Лозовскую, помнят Сергея Васильевича Агапова совсем молодым, помнят звонкий голос Елены Цезаревны… И уж совсем радуюсь, когда какая-нибудь милая мама приводит своих деток, и по ходу экскурсии вдруг сообщает мне, что я уже показывал ей шагающую по лестнице пружинку — в годы ее учебы в начальной школе, что это было четверть века тому назад, и что «…вы, Павел Михайлович, совсем не изменились».
АМ Одним из первых литературных друзей Чуковского был Зеев (Владимир) Жаботинский. Сказать о нем, что он был личностью чрезвычайно харизматичной, не сказать ничего, это верно, что на первых этапах журналистской и литературной деятельности Чуковский находился под сильным влиянием старшего товарища?
ПК Конечно. Чуковский здорово сказал однажды об исходившей от своего просвещенного товарища — «духовной радиации»… И не забудем, в конце концов, что Владимир Евгеньевич Жаботинский — настоящий крестный Чуковского в литературе, что это именно он в 1901 году отнес философский очерк своего друга в «Одесские новости». С удовольствием отсылаю и вас, и меня — к замечательному сборнику «ЧиЖ» (2005), подготовленному чуковсковедом и комментатором-составителем 15-томного собрания сочинений — Евгенией Викторовной Ивановой.
АМ Известно, что к своей первой поездке в Лондон Чуковский готовился серьезно, что за задание получил молодой журналист от «Одесских новостей», отправляясь в Англию, в чем заключалось посредничество Жаботинского, и почему в итоге Чуковский задание провалил, о чем сам же и поведал?
ПК Он должен был писать репортажи и очерки о лондонской (и шире — английской) политической и культурной жизни. И, кстати, написал их много и бойко, пока газета не перестала высылать гонорары своим корреспондентам в Европу (это было связано с началом событий так называемой «Первой русской революции»).
С другой стороны, Корнея Ивановича совершенно обворожило ежедневное сидение в Библиотеке Британского музея, где он запоем глотал книги. А Жаботинский пенял ему за это в письмах. Но «провал задания», я думаю, это все-таки слишком сильное выражение: сохранившиеся корреспонденции Чуковского из Англии — далеко не пять-десять вырезок, но куда больше — ворох.
АМ Известно, что когда Чуковский вырабатывал свой стиль письма, он испытывал сильное влияние английских авторов. Могли бы вы назвать их имена, чьим голосом, чьей интонацией восхищался молодой Корней Иванович?
ПК Могу попробовать назвать гениального Литтона Стрейчи (о котором снят невероятно красивый и горький фильм Кристофера Хэмптона «Кэррингтон» по книге-биографии Майкла Холройда), великого критика-эссеиста Роберта Льюиса Стивенсона (того самого, «пиратского»!) и не менее гениального Гилберта Честертона.
Чуковский любил и легендарного «дендиста» Макса Бирбома, восхищался стилем автора «Алисы» (вот только не знаю, читал ли он прекрасный русский дневник Кэролла), и пряным письмом Оскара Уайльда.
А из «древних» он, конечно, особо ценил Уильяма Хэзлитта, автора только недавно дошедших до нас «Застольных бесед», так любимых Пушкиным. Из «позднего» же ему были интересны Роберт Лоуэлл и Стивен Спендер (и эссеистика, и, думаю, их стихи), он также внимательно читал современных ему англоязычных критиков — Мориса Боуру и Эдмунда Уилсона, например.
АМ Ах вот оно что, выходит Уилсон с русской литературой связан не только через Набокова!..
ПК Посмотрите его речь при получении Оксфордской степени (впервые опубликованную «Новым миром» в 2014 году, там упомянуты некоторые знаковые имена…
АМ При таком широком спектре литературных интересов почему именно Некрасов так увлек Чуковского-исследователя, ведь совершенно же разные они?
ПК Не такие уж и разные. В биографии Чуковского пера Ирины Лукьяновой глава о Некрасове написана вместе с Дмитрием Быковом. В ней — часть ответа на ваш вопрос. Но вообще — Корней Иванович любил стихи Некрасова (как и Шевченки) с детства, о чем говорил. А позднее увлечение Корнея Ивановича некрасовской биографией и текстологией — это, конечно, заслуга Владимира Короленко и Анатолия Федоровича Кони (поделившегося с Чуковским некрасовскими бумагами, доставшимися ему от сестры поэта).
АМ А с чем связано, что его «Некрасов» 1926 года оказался под запретом? Что так не устроило новые власти?
ПК Это была предельно не советская книга, вот и все. Образ Некрасова, навязываемый большевистскими вульгарными социологами, всей этой рапповской сволочью, — никак не вязался с переломанной, «двуликой» личностью поэта, выписанной в статьях и эссе Чуковского, составившего тот уникальный сборник.
Интересно, что его последующее переиздание («Рассказы о Некрасове», 1930) уже содержало серьезные цензурные бреши.
Например, легендарная статья «Поэт и палач» (1919) при переиздании в этой книге уже не имела своего яркого, напористого финала. Пользуясь случаем, приведу его здесь: «…У нас в литературе завелась целая секта опреснителей и упростителей Некрасова. Каждый из них только и делает, что подмалевывает, затушевывает, приглаживает, прихорашивает, ретуширует подлинный облик Некрасова, так что в результате Некрасов похож уже не на себя, а на любого из них, туповатого и стоеросового радикала, — но мы из уважения к его подлинно человеческой личности должны смыть с него эту бездарную ретушь, и тогда пред нами возникнет близкое, понятное, дисгармонически-прекрасное лицо — человека». Как это хорошо сказано: «дисгармонически-прекрасное лицо человека», правда?
АМ Несомненно. И все же в чем причина того, что на протяжении долгих лет научные, литературоведческие изыскания Чуковского попросту не принимались всерьез?
ПК Он сломал каноны, попробовав писать научные книги не на всем известном научном новоязе, но на, так сказать, основном, точнее, предельно демократическом русском языке. Это относится и к «От двух до пяти», и к «Живому как жизнь», и к «Высокому искусству», и даже к «Мастерству Некрасова».
Такие вещи не прощаются.
Он как бы «завис» между «сектантством» академической науки и «доступностью» популярной — не будучи причислен ни к тем, ни к другим. Это отдельный, трудный и очень интересный разговор. Кое-что для него «замешано» в опубликованной переписке Чуковского с нашим великим литературоведом Юлианом Григорьевичем Оксманом.
Коротко говоря, Чуковский был исследователем-изобретателем. Причем на художественном поле, вот что бесценно.
АМ Книг об искусстве перевода у нас не так уж и много. Знаю две такие наставнические книги — «Слово живое и мертвое» Норы Галь и «Высокое искусство» Корнея Чуковского. Нору Галь точно читают сегодня и не только переводчики, а вот как обстоит дело с книгой Чуковского?
ПК Я бы назвал еще и книгу Николая Любимова. Насколько я знаю, многие и читают, и чтут «Высокое искусство». Григорий Кружков недавно сказал мне, что это «Библия для переводчиков», и что она не устарела. Примерно о том же мы говорили с покойным ныне поэтом и филологом Львом Лосевым.
АМ Не смотря на масштаб личности, жизнеописаний Чуковского у нас не так и много. Книга Ирины Лукьяновой «Корней Чуковский», вышедшая в серии «Жизнь замечательных людей» — на сегодняшний день, наверное, самая полная его монография…
ПК Я весьма ценю эту книгу — и за ее полноту, и за мысли, и за язык, и за неравнодушное, добросовестное отношение к герою. Лукьянова любит Корнея Ивановича, это важно. Она — и филолог «от мозга до костей», и педагог, и писатель-прозаик. Так что лучи сошлись хорошо. Я подарил эту книгу моему старшему сыну, который учится водить экскурсии, разрешив делать в ней пометки шариковой ручкой.
Признаюсь (я это говорю впервые), что мы с Ириной хотели писать эту книгу вместе, но я через какое-то время «сошел с дистанции»: не тот у меня запал, не та усидчивость и не та литературная школа (Ирина все-таки профессионал «дневного» университетского закала).
Кроме того, мне хотелось писать не хронологическую, но «драматургическую» биографию, то есть я бы начал, скажем со смерти героя… Но это все не важно, — «выйдя из проекта», я продолжал помогать Ирине чем мог, и благодарен теплым словам обо мне в тексте этой книги.
АМ Мы имеем сегодня полное собрание сочинений Корнея Ивановича. По вашим же словам, опубликовано все, что выходило из-под его пера, означает ли это, что открытий больше не будет? Что если они нас еще и ждут, то только текстологического свойства?
ПК В собрание вошли не все знаковые статьи (назову навскидку «Формалиста о Некрасове», например, это злой текст о Борисе Эйхенбауме), туда не вошло множество писем, нет разных «служебных» сюжетов… Опубликовано — главное, да.
Знаете, открытия текстологического свойства (особенно в случае с Чуковским) не менее интересны, по-моему, чем капитальные находки. В декабре прошлого года упомянутый мною журнал «Новый мир» (где я также служу с 2000 года) републиковал яркий текст Чуковского о Достоевском 1914 года, внутри которого Корней Иванович разместил идентифицированную им первую — анонимную — публикацию Федора Михайловича. Это было некое эссе «маркетингового», как бы сейчас сказали, свойства.
Замечу, что на этот поступок Корнея Ивановича благословила вдова классика. Все это весьма любопытно, по-моему.
АМ Могли бы вы назвать интересные работы последних лет, посвященные творчеству Корнея Ивановича?
ПК Читатели и подписчики уникального интернет-портала Юлии Сычевой и Дарьи Авдеевой chukfamily.ru, развивающегося в сети с 2004 года, то есть 18 (!) лет — легко ответили бы вам на этот вопрос. Среди изданий, которые публиковали специальные работы о Корнее Чуковском, и которые мне дороги, я назову журналы «Арион», «Вопросы литературы», «Детские чтения», «Звезду», «Знамя», «НЛО», «Новый мир»… Из книг последнего времени вспомню феноменальный труд Вадима Перельмутера «Корней Чуковский для детей и взрослых» (2020). Я рад, что немного помогал Вадиму Гершевичу, а также Кириллу Захарову и Максиму Амелину — в работе над этим грандиозным фолиантом.
|
«Чуковский — такое же „наше все“, как и Пушкин...»
|
Афанасий Мамедов Вы признались в одном из интервью, что живете, точно дракон о трех головах — пишете стихи, переводите и еще пишете стихи для детей. От себя добавлю — прекрасные стихи, на которых воспитывалось уже несколько поколений наших детей. В том же интервью вы вспоминали своих учителей из литературной студии «Фототон», серди которых такие гранды перевода, как испанист Павел Грушко, англист Андрей Сергеев и переводчик с итальянского Евгений Солонович. Наверное, и Чуковский тоже входит в число ваших учителей, ведь не зря же вы называете его книги — «детским Евангелием».
Марина Бородицкая Честно говоря, таких слов про Евангелие что-то не припомню, но Чуковский, безусловно, один из моих учителей. Впрочем, у него учились и учатся все русские детские (и не только) писатели, даже если сами они этого не сознают. Чуковский — такое же «наше все», как Пушкин. Поэт, пишущий в том числе и для детей (мне ужасно не нравится словосочетание «детский поэт») в идеале совмещает в себе три ипостаси: рассказчика-повествователя, словесного жонглера и лирика. Вот, скажем, Эдуард Успенский в стихах — в первую очередь рассказчик длинных сюжетных историй, у него сильное эпическое начало, а у Вадима Левина, Михаила Яснова — игровое, жонглерское. У одного из самых моих любимых поэтов (и вообще людей) Валентина Берестова ярче всех звучит лирическая струна — так, что мурашки бегают. Сама я тоже скорее лирик; в общем, все мы немножко «подобны флюсу». И только в стихах Корнея Чуковского все три этих начала сочетаются гармонично и с непревзойденным блеском.
АМ Не знаю, в курсе ли вы того, что поэзию Чуковского много критиковали, что инициатором этой критики была сама Надежда Константиновна Крупская, произведения Чуковского ей не нравились решительно. В наше время они решительно не нравятся Дмитрию Галковскому, по той причине, что очень уж они «примитивны», «одноклеточны». Скажите, как вы отличаете в детских стихах — не только Корнея Ивановича — простоту от примитивности? И вообще, каким IQ должна обладать детская поэзия?
МБ Знаете, слова «поэзия» и «должна» вообще плохо сочетаются. Поэзия (в особенности для детей) — это то, отчего бегают мурашки, холодеет в животе, внутри вскипают радостные пузырьки и хочется приплясывать и подскакивать. Какие при этом задействуются магические средства, плюс IQ, плюс еще какие-то секретные компоненты — не имеет значения. Сказать о многослойных, при внешней простоте сложно устроенных стихах Чуковского «одноклеточные» — значит уподобиться чиновнику из Министерства культуры, на которого Сикстинская мадонна «не произвела впечатления» и которому блистательная Фаина Раневская, помните, сказала: «Эта дама столько веков восхищает человечество, что может уже сама выбирать, на кого ей производить впечатление».
АМ Ребенок только-только начинает жить, ему незнакома игры в метафоры, в ассоциативные ряды, он только учится называть мир своими именами, вам не кажется, что поэзия Чуковского обращена к детскому бессознательному, к Адамову времени, что ребенок поглощает ее, как еду, что по существу она и ассоциируется у него с едой и с тем, кто кормит?
МБ Ну да, отчасти и к бессознательному, видимо. Сейчас — не знаю, давно не пробовала, но еще с десяток лет назад можно было в метро встать напротив любого двухлетки или трехлетки, скучающего на коленях у мамы-папы, и сказать: «У меня зазвонил телефон. Кто говорит?» И дитя, как загипнотизированное, выдыхало: «Слон!» И это сверхценно еще и потому, что Чуковский просто берет младенца за руку и вводит его в сверкающую сокровищницу: во все разнообразие жанров, ритмов, стихотворных размеров — не только русской, а вообще мировой поэзии. Вот в Крокодиле, например, пародируются и Оскар Уайльд, и размеры Байрона и лермонтовского «Мцыри»… И к сознательному возрасту ребенок, глядишь, уже готов все это воспринимать. Включая героическую романтику («О, если я не дойду, если в пути пропаду, что станется с ними, с больными…»), мотивы христианского прощения («Но чудо случилося с ней, стала Федора добрей…»), социальную страшилку («Тараканище») и многое другое. «Тараканище», кстати, сегодня рекомендую особенно: актуальная вещь.
АМ В одну из самых ярких эпох русской литературы Чуковский входил критиком столь же тонким, сколь и безжалостным. Не уверен, что тогда он догадывался о ее близком трагическом конце и готовился к тому, чтобы в эпохе следующей вести безжалостную войну с пошлостью, поддерживая вкус читателя. Как чувствует себя Чуковский «детский» и «взрослый» в наше время, отличительная черта которого — заметное падение вкуса и нацеленность на сиюминутную выгоду?
МБ Детский, мне кажется, никуда не делся, да и взрослый чувствует себя неплохо. Все, что написано Чуковским о Некрасове, может, что называется, «составить счастие» любого занимающегося этой темой старшеклассника, студента, преподавателя… До критических статей сейчас, наверное, не всякий доберется, но всякий добравшийся будет вознагражден. И хотя то, что Корней Иванович в запале борьбы с дурновкусием писал когда-то, скажем, о «девчачьих» повестях Лидии Чарской, сегодня видится по-другому — но читаешь и не устаешь восхищаться: до чего же зорко, ехидно, весело!
АМ Как вам кажется, понимал ли сам Чуковский, что равен своим великим современникам, таким, скажем, как Ахматова, Зощенко, Пастернак, Заболоцкий?
МБ Мне кажется, понимал. И когда ему в Оксфорде присвоили Почетную степень доктора литературы, он радовался этому как заслуженному признанию и с гордостью привез домой красно-серую мантию и четырехугольную шапочку (они и сейчас висят в его кабинете в Переделкине). До него из россиян такие мантии получали, кажется, только Жуковский и Тургенев. Чуковскому никогда не изменяла скромность, ни в письмах, ни в дневниках, но сам он, думаю, сознавал, с кем стоит вровень.
АМ Георгий Адамович писал в свое время: «О „новом человеке“ в СССР мы вспоминаем приблизительно с тем же чувством, как о „завоеваниях и достижениях“ или о необходимости „догнать и перегнать“. По-видимому и в самой России в существование его мало кто по-настоящему верит». Верил ли по-настоящему в «нового человека» Корней Иванович, присутствующий практически в каждом доме, где маленький ребенок — тот самый «новый человек»?
МБ Верил, наверное, но, конечно, не в том смысле, в каком это словосочетание употребляла советская пропаганда (сама, впрочем, не верившая ни во что). Мы же все верим, что «наше слово отзовется», иначе зачем писать? А Корнея Ивановича в его вере поддерживали тысячи сияющих детских лиц, хором повторявших из зала его строчки. И тысячи писем, на которые он отвечал.
АМ В творческом наследии Чуковского важное место занимают его Дневники. Целая эпоха встает, когда их читаешь. Он понимал, что со временем его Дневники будут опубликованы, прочитаны и изучены?
МБ Думаю, понимал. Потому что, повторяю, личности такого масштаба масштаб собственной личности, как правило, сознают.
АМ Как вы думаете, почему сегодня дневники перестали быть актуальным жанром? Их время кончилось навсегда, как время гусиных перьев и живых писем с постскриптумами и vale в конце письма?
МБ Не кончилось, многие пишут. Ну правда, больше в электронном виде. А блоги — что, по-вашему, такое?
АМ Если бы вам со словами: «Этот перевод уже порядком устарел», предложили перевести заново произведения английских авторов, которых в свое время переводил Чуковский, вы бы взялись за работу?
МБ Чуковский-переводчик — это вообще отдельная огромная тема. Практически все его переводы «работают» и сегодня, включая «Тома Сойера» и «Гекльберри Финна». Английские потешки в его переложениях давно стали фактом русской поэзии для малышей и влили в нее живительную струю легкого абсурда, нонсенса, игры. Я ни об одной его переводческой работе не сказала бы «это устарело».
АМ Вы приходили на знаменитые костры Чуковского в Переделкине в детстве, как вы приходите на них сейчас, только в другой роли? Что они дают детям — я догадываюсь, а что они дают вам?
МБ Нет, ребенком я на костры ни разу не попадала, там ведь в основном собирались местные детишки. А потом — да, приезжала выступать до недавнего времени. Повидаться с коллегами, поплясать с детьми и их родителями, зарядиться этой волшебной энергией, какая бывает только от встреч и выступлений «живьем». Сейчас эти костры как-то переформатируют, не знаю, что будет дальше.
АМ Какие книги «взрослого» Чуковского вы бы посоветовали «взрослому» читателю Лабиринта, и какие книги из «детского» — малышам?
МБ Малышам — понятно: все стихотворные сказки плюс «Бибигона». Взрослым — в первую очередь «От двух до пяти» и совершенно замечательную, неувядаемую книгу о переводе «Высокое искусство».
|
Переводы Чуковского — великое литературное наследие
|
Афанасий Мамедов Вы «взрослый» переводчик, почему вдруг решили переводить на английский «детского» Чуковского? Не нравятся предыдущие переводы его знаменитых стихов?
Михаил Вассерман Я принялся переводить Чуковского не потому, что не существует его достойных переводов на английский язык, хоть их и нет, не потому, что имеющиеся переводы сейчас никто не читает, и, уж точно, не дети. Причины конъюнктурного характера мне чужды. Я никогда не делал во имя хлеба насущного того, на что был спрос, а делал то, что было мне в радость или любопытно. Спрос на перевод Чуковского появился у меня. На второй год пандемии я стал увядать, умирать и усыхать без человеческого общества. Заводить собаку было хлопотно, и мне показалось, что нужно размяться, развеяться и развлечься. Я стал переводить стихи Чуковского, как ребенок балуется в прозрачных капельках душа. Он ведь и сам писал их как отвлечение, на полях газеты (узнать бы, какой)!
АМ Вы начали с «Тараканища», почему?
МВ «Тараканище» — лучшее, что он написал, первое, что приходит в голову при мысли о Чуковском, наряду с «Телефоном» и «Мухой-цокотухой». Я протянул руку к «Тараканищу», как ночью тянусь к кнопке ночника, чтобы посмотреть, тут ли я, когда сплю. Не задумываясь о варьировании размера, в эти стихи он влил любовь к жизни и облек ее в танцующие ритмы невероятной сложности. Оказалось, что мне достаточно следовать пляскам его стихотворных параметров, чтобы передать на английском языке общее ощущение его стихов. Меняются метод рифмовки, длина строф, длина строк и цвет соро'к. Я пренебрег словами ради сохранения души стиха и его настроения. Какая разница, какой зверь испугался таракана и как! Важно, в каком ритме он струсил.
АМ Вы намерены перевести все девять сказок Чуковского?
МВ Об этом я не думал. Это было бы приятнейшее времяпрепровождение, если бы не чувство вины. Все кажется, что я должен «делом заниматься». Может быть, и позволю себе перевести все девять. Но сначала дай бог закончить «Тараканище». Я перевел две трети и завяз. Дальше простым воспроизводством размера не обойтись. Либо у автора в этом месте полынья случилась и ослаб градус очарования, либо мне надо вернуться в игровое состояние, без которого перевод был бы подделкой. Завяз. Пока. Процесс не вполне управляемый. Ему не прикажешь: «Вперед!»
АМ Вы согласны с мненим советских критиков, что Чуковский первым скрестил русский лубок и литературную сказку, что всего его рифмы рождались из фольклора?
МВ Категорически не согласен. Сходство с лубком и литературной сказкой не означает, что он позаимствовал метод из этих источников. Лубок возникал, когда правил было меньше, и его авторы, как Чуковский позднее, позволяли себе свободу, мало кому позволенную и мало кому нужную. Большая часть людей не знает, что им нужна свобода. Они страдают от ее отсутствия, но привычно не замечают этого. Если им навязать свободу, им будет неуютно. Нужно будет долго приучаться. Можно так и не научиться. А Чуковский настолько раскован, что свободен даже в критических статьях, написанных кристально чистым, четким слогом. Мне вот для достижения такой «легкости в мыслях» приходится преображаться в Хлестакова, позволять моим коврикам иметь лохматую бахрому, а он мог сочетать четкость с правильностью. Обычно это «вещи несовместные», как гений и злодейство.
АМ Большого писателя делает таковым тайна, которую он скрывает ото всех на протяжении всего своего пути. В случае с Чуковским это тайна его сосуществования с реалиями советской жизни. Какую разгадку этой тайны вы бы предложили?
МВ Я предложил бы следующую разгадку его воображаемой тайны. Корней Иванович был чрезвычайно влюбчив. Как известно, любовь зла, полюбишь и козла. Возможно, влюбчивость была ключом к его свободе. Поэтому ли он с ней не боролся, боясь потерять ключ к раскованности, или потому, что бороться с тайной страстью бесполезно? В его Дневнике от 22 апреля 1936 года есть запись о съезде комсомола:
«К нему (речь о Сталине) все время обращалась с какими-то разговорами Демченко. И мы все ревновали, завидовали, — счастливая! Каждый его жест воспринимали с благоговением. Никогда я даже не считал себя способным на такие чувства. Когда ему аплодировали, он вынул часы (серебряные) и показал аудитории с прелестной улыбкой — все мы так и зашептали. „Часы, часы, он показал часы“, — и потом, расходясь, уже возле вешалок, вновь вспоминали об этих часах. Пастернак шептал мне все время о нем восторженные слова, а я ему, и оба мы в один голос сказали: „Ах, эта Демченко, заслоняет его!“ (на минуту). Домой мы шли вместе с Пастернаком и оба упивались нашей радостью…». Впрочем, возможно, это не влюбчивость Чуковского, а титаническое обаяние Сталина.
АМ Замечательный отечественный филолог Борис Аверин считал Дневники главным в наследии Чуковского. Вы с ним согласны?
МВ Мне кажутся главными его детские стихи, но Дневники поразительны. Местами улыбаешься с автором, местами мурашки по коже. Читаю и перечитываю без устали.
АМ А вот Лидия Чуковская полагала талант литературного критика основным в череде прочих литературных талантов ее отца. Но, может быть, она не права, может быть, его переводы важнее для нас, чем его критические статьи?
МВ Было у меня в жизни два разочарования. Первое — когда я прочитал Хемингуэя в оригинале и обнаружил, насколько «его» текст был лучше в переводе Кашкина. От этого разочарования я, в конце концов, избавился. Хемингуэй в оригинале более обыден, в нем нет ничего возвышенного, а его страх женщин и отвращение к ним более заметны, писатель он неплохой, хоть и не такой великий, как в переводах Кашкина. Это и сам Хемингуэй чувствовал, когда называл Кашкина лучшим своим переводчиком (и это не зная русского языка). Но от второго разочарования я не избавился. Уолт Уитмен — средний и малоаппетитный поэт, а переводы его стихов, сделанные Чуковским — великое литературное явление. Поэтому мне кажется, переводы его важнее для нас, чем критические статьи. Впрочем, к чему такая избирательность? И то, и другое важно.
АМ Наверняка вы как переводчик не обошли вниманием и книгу Корнея Ивановича «Высокое искусство», как вы относитесь к Чуковскому — теоретику перевода?
МВ Я согласен со всем, что написал Корней Иванович в книге «Высокое искусство». Вот, разве, одно дополнение. Не всегда перевод должен звучать естественно. В эссе «Задача переводчика» Вальтер Беньямин пишет, что, переводя произведение египетской литературы с арабского на немецкий, не нужно стремиться к переводу египетских идиом на идеальные идиомы современного немецкого языка. Египетские выражения, отсутствующие в немецком языке, будут звучать на нем странно, даже неловко, но долг переводчика — рискнуть. Если не повезет, и народ не примет нового для него, чужого выражения, ну что ж!.. Однако, если народ его примет, то переводчик оплодотворит и обогатит родной язык.
АМ Устарели ли некоторые положения этой книги с тех пор, как она вышла?
МВ Устарело предисловие, полное восхвалений, а добавил бы я такое наблюдение. Перевод обычно делается на родной язык переводчика с неродного. Оригиналу надо служить, но, раболепствуя перед ним, переводчик, недостаточно владеющий языком первоисточника, неверно предполагает, что оригинал написан идеальным языком. Вот он и переводит язык, намеренно сжатый или растянутый, насыщенный новыми, нетривиальными выражениями и сравнениями (великий автор всегда искажает родной язык), на гладкий, чистенький и аккуратный язык родной. Такой перевод не передает ни суть, ни прелесть оригинала. Из-за этого русский читатель не имеет понятия о том, например, насколько смешная книга «Моби Дик».
АМ У вас есть понимание, как этого избежать?
МБ Переводить имеет право лишь проживший в каждой из стран лет двадцать. Хотя и тут случаются исключения. Лучшие из ныне живущих переводчиков обошли это требование. Это пара Лариса Волохонская и Ричард Пивер. Ее родной язык русский, его — английский. Их переводы наконец-то дали английскому читателю возможность прочитать великую русскую литературу в виде, приближенном к оригиналу.
АМ Вернемся к Чуковскому-критику. Последней его работой была статья о комментариях Владимира Набокова к «Евгению Онегину», называлась она «Онегин на чужбине». И хотя Чуковский называет там Набокова «гениальнейшим соотечественником», все-таки Владимиру Владимировичу достается от Корнея Ивановича. На чей стороне вы, переводчик, который переводит Пушкина на английский?
МВ Я на стороне Чуковского. Набоков для меня — писатель, которого я люблю ненавидеть. Как говорят по-английски, The man you love to hate. Собственные его стихи сухи, как сухарь. От его книг трудно оторваться, несмотря на самовлюбленность, самолюбование автора и вечно обиженных героев. Русская литература, за исключением Льва Толстого, почти целиком основана на обиженных героях и посвящена изучению оттенков этого ноющего, тоскливого чувства. В этом смысле Набоков — очень русский писатель. Что касается его «Евгения Онегина», его невозможно перевести. Мне удалось сделать перевод «Маленьких трагедий», напоминающий оригинал процентов на тридцать (в предыдущих переводах сходство с оригиналом равнялось приблизительно нулю), только благодаря открытию о неравномерной плотности расположения образов в стихотворной строке, и то потому, что «Маленькие трагедии» написаны белым стихом. Комментарии Набокова читать увлекательно. Это целая энциклопедия, полная прелюбопытных сведений, в том числе про обезьян и ананасы. Чтобы показать, что он поднял кверху лапки в бессилии перевести «Онегина» не оттого, что он, Набоков, неспособен писать онегинской строфой, он написал этой строфой милое и забавное предисловие к прозаической книге.
АМ Ох, уж этот вечный спор о принципиальной невозможности переводов…
МВ Стихи нельзя перевести. Исключение — только перевод стихов Рильке на иврит работы покойного Моше Зингера. Можно написать на языке прибытия новое стихотворение или поэму по мотивам оригинала, как сделал Пастернак в своем гениальном «переводе» шекспировских пьес, и, если повезет, это новое стихотворение будет читаться так, что никто не спросит: «А зачем существует этот текст»? Большая часть стихотворных переводов, увы, вызывают именно этот вопрос. Без оригинала никто бы не стал эти стихи писать.
АМ И читать… А много ли переводят на английский Корнея Ивановича Чуковского? Знают ли о русском крокодиле, говорящем по-турецки, к примеру, американские дети?
МВ Переводов мало, и они так неуклюжи, что читать их можно только за большие деньги, и то с трудом. Поэтому о любимых нами героях здесь никто не знает — ни дети, ни взрослые. Крокодил, говорящий по-турецки, способен порадовать лишь тех, кто способен искренне удивиться тому, что слова «крокодил» и «говорил» так похожи, а ведь одно — имя существительное, а второе — глагол! В оригинале — открытие, а в переводах на английский открытия нет. Увидь Корней Иванович эти переводы, взмолился бы: «Оставьте меня в покое. Не переводите»! Его же переводы стишков с английского, например, «Робин Бобин Барабек», попадают в редкую категорию стихов, звучащих в переводе лучше, чем оригинал.
АМ Как вам кажется, решила ли проблемы современного русского языка одна из самых актуальных книг Чуковского — «Живой как жизнь», посвященная теме развития языка?
МВ Проблемы русского языка — проблемы роста, и решает их сам язык. Ему не нужна ничья помощь, кроме одного — терпение и терпимость. Чуковский помог в этом — сказал вслух, что язык имеет право меняться, даже если бывает трудно привыкнуть к изменениям в нем, часто уродливым на первый взгляд. Я послушал один из информационных каналов, записывая неологизмы, и составил список «Новояз». Поразительные по количеству, остроумию и уродству слова из этого списка заставили меня извиваться от смеси брезгливости и восторга. Их много. Всего за две недели я собрал несколько сотен новых слов.
АМ Часто ли вы перечитываете Чуковского? Какую книгу непременно бы посоветовали прочесть гостям Лабиринта, чтобы правильно «отметить» памятную дату — 140-летие Чуковского?
МВ Я часто перечитываю вслух и про себя «От двух до пяти» и «Серебряный герб». На день рождения друзьям и подругам посылаю «Муху-цокотуху» в виде аудиозаписи в моем исполнении. На 140-летие Чуковского советую послушать, как он читает свои стихи.
Похожие подборки
Не знаете, что почитать?
