Вышел первый в России роман Элизабет Боуэн «Смерть сердца» — неизвестная у нас классика английской литературы.

Переводчик Анастасия Завозова — заметная личность в отечественной культуре. Книжный журналист и редактор сервиса по созданию аудиокниг, переводчик и человек, искренне любящий литературу. Но, пожалуй, самая главная ее миссия — просветительская, культуртрегерская. Анастасия Завозова ратует за издание в России книг, которые в силу разных причин остались «пропущенными звеньями» в истории западной литературы 20 века. Благодаря ей российский читатель познакомился с творчеством Донны Тартт и Сьюзан Хинтон, Себастьяна Барри и Сета Грэма-Смита. Репутация Завозовой такова, что ее мнение о той или иной книге приобретает для читателей силу магического заклинания. Плохого не советует.

Поэтому прежде чем приступать к чтению романа «Смерть сердца», который вышел в «Фантом Прессе» в переводе Анастасии Завозовой, следует внимательнейшим образом прочесть ее предисловие, где она рассказывает, кто такая Элизабет Боуэн и почему ее роман так важен для нас. Помимо биографического очерка и творческого пути Боуэн, Анастасия Завозова определяет место этой писательницы как «промежуточного звена» между Вирджинией Вулф и Айрис Мердок, переходным этапом от литературного модернизма к реализму: «Элизабет Боуэн была и остается одним из не то чтобы незаметных, но уверенно тихих голосов британской литературы, которые, несмотря на свою кажущуюся неприметность, и составляют саму ее основу, костяк ощущений, возникающих у читателя, стоит ему заслышать слова «британская литература». Прекрасное определение!

При этом, конечно, «Смерть сердца» остается английским романом — именно таким, каким его привык видеть обычный читатель. Он начинается с долгой экспозиции: мужчина и женщина на мосту обсуждают события в семье Томаса Квейна, молодого, но уже успешного лондонского адвоката. Когда-то отец Томаса поступил по принципу «седина в бороду — бес в ребро»: в 57 лет влюбился в юную Ирен, а когда стало известно, что девушка беременна, папашу быстро отправили в его новую семью. Жизнь его была сломана безвозвратно: с новой семьей он скитался по Европе, денег не было, репутация потеряна, будущего нет. Потом он умер, потом умерла его первая жена, потом — и вторая («сколько смертей в жизни бедного Томаса!» — театрально восклицает женщина на мосту). И вот теперь предстоит исполнить последнюю волю блудного отца — приютить на время 16-летнюю Порцию, сводную сестру Томаса, который ее видел-то пару раз в жизни. Женщина — это Анна, жена Томаса, мужчина — Сент-Квентин, друг семьи. Им эта история, мягко говоря, совсем не по нутру, но куда деваться, надо же соблюдать приличия. И вот сиротка Порция появляется на пороге роскошного дома в Виндзор-террас, принадлежащего Томасу и Анне. Теперь ей придется как-то прожить с новыми родственниками целый год (почему год — потому что меньше нельзя, но и на большее сиротке рассчитывать не следует).

А дальше разворачивается настоящий, типичный, даже, можно сказать, аутентичный британский роман. Где каждый персонаж не просто сам по себе, но и в какой-то степени типаж, выразитель определенных качеств. Вот Томас — он, в общем, человек неплохой, но не готов участвовать в судьбе своей новообретенной сестры, потому что девочка-то явно не из их круга. Вот его жена Анна, которая и не скрывает своего отношения к Порции, и даже когда они с мужем отправятся на курорт, сиротку сошлют к бывшей гувернантке Анны — чтобы не брать с собой. Вот неизбежный отставной военный, майор Брутт, который все понимает, но ничего сделать не может — он слишком зависит от Томаса, да и Анна с ним не церемонится. Вот Эдди, приятель Томаса, писатель-неудачник, которого Томас из жалости устраивает к себе в контору, не зная, что их с Анной связывают куда более тесные отношения. Эдди — такой же приживал, как и Порция, и единственный, кто общается с ней по-человечески. Кстати, в предисловии Анастасия Завозова уточняет, что Эдди Элизабет Боуэн списала с собственного мужа — может, поэтому из всех персонажей романа он оказался наиболее убедительным?

Порции предстоит даже не столько разобраться в нравах и обычаях этой семьи, которая случайно стала ее домом, сколько приспособиться. Отучиться от привычки понижать голос с наступлением темноты (в домах, где она жила прежде, были слишком тонкие стены). Научиться вести себя так же, как ведут себя добропорядочные Квейны и их приятели — демонстрировать фальшивое участие и интерес ради соблюдения приличий. Это, конечно, никакой не «роман воспитания», это больше похоже на чеховские пьесы, где все говорят, передвигаются, общаются, но ничего не происходит, и жизнь проходит, а время остановилось. «Смерть сердца» оставляет впечатление неуютности, бессмысленности, ощущение какой-то неживой жизни, искусственного существования, где единственный живой человек — девочка-подросток.

Отдельно хотелось бы обратить внимание на слог, которым написан роман. Здесь много избыточных, детальных, подробных описаний — так и должны были писать во времена, когда не существовало ни телевизоров, ни социальных сетей. И хотя первое впечатление от языка Боуэн можно назвать «безыскусным», иногда ей удается взорвать мерное, даже чинное, повествование поистине тургеневскими по изобразительной силе описаниями — даже когда говорится о вещах совершенно заурядных, бытовых: «Отопление выключили. Вверху, на лестнице, стояла колонна затхлого воздуха, которая, стоило открыться окну или двери, принимала на себя трепет весны». Или удивительно точное описание состояния человека, который понял, что уже никогда не станет счастливым: «Где-то в глубине души вдруг напрочь исчезает таинственный пейзаж, казавшийся бескрайним, и чудится, что у тебя навсегда отобрали эту бескрайность, что нигде, ни на одной улице ты не уловишь и смутного воспоминания о нем».

Возможно, знакомство с этим романом, изданным в Британии в 1938 году, сильно запоздало. Но прочитав его, мы, наверно, будем лучше представлять себе эволюцию английской прозы 20 века. Хочется верить, что «Смерть сердца» — не последнее открытие в ряду «пропущенных звеньев» литературной классики, которое мы сделаем благодаря Анастасии Завозовой.