Тэги
Эссе — чрезвычайно емкий жанр, возможности его поистине неисчерпаемы. Находясь где-то между журналистикой и художественной прозой, он способен вмещать самые разные сюжеты, приемы, интонации. Его главные черты — свободная композиция, отточенный стиль и энергия парадокса. Новинки этой осени демонстрируют, сколь широк диапазон эссеистики. Тут и остросоциальный репортаж 1960-х годов, и прогулка писателя по старинному городу, и размышления о классической прозе ХIХ века, и заметки на полях большого исторического исследования.
Календарь писателя и гурмана
Каждая книга Александра Гениса — сюрприз для читателей. У него выходили эссе о произведениях литературы и живописи, о гастрономии и путешествиях, об истории своей семьи; а еще — мемуары, рецензии, заметки к юбилеям… Новая работа в какой-то мере совместила все эти темы и жанры. Генис выпустил книгу-календарь «Люди и праздники. Святцы культуры».
В 1970-е годы он знал составителя отрывных календарей эмигранта Мартьянова. То был мастер своего дела и патриарх жанра. Даты в его календарях менялись, текст оставался почти неизменным с начала ХХ века. Постепенно Генис начал собирать собственный календарь. За годы писательской работы у него накопился внушительный архив эссе и заметок на самые разные темы. «Наконец я решился переворошить всю груду календарных текстов, чтобы собрать близкую мне компанию и отдать долги всему, что меня так радовало за долгую жизнь», — пишет эссеист в предисловии.
Календарь — особый жанр: здесь в почете лаконизм и познавательность. Кому-то он кажется старомодным, однако к этому классическому формату проявляют интерес и современные писатели. В прежние времена календари были не только универсальными источниками информации, но и книгами для семейного чтения. Их хранили дома по многу лет, переплетали, знали наизусть многие фразы. Вот и книгу Гениса можно, не обращая внимания на даты, читать «подряд», как роман о жизни современного человека в пространстве культуры.
Короткими заметками здесь отмечены дни рождения знаменитых и любимых автором писателей, художников, режиссеров, артистов, философов, литературных персонажей. Есть спортсмен, космонавт, шеф-повар, инноватор и его изобретение (Стив Джобс и айфон). В списке также несколько городов и ряд отмечаемых в разных странах дат — от Международного дня радио до Дня исландского языка. Кое-кого из своих героев автор встречал лично, а с иными даже дружил. Одна из заметок приурочена к собственному дню рождения писателя.
В пьесах Чехова его больше всего восхищают «скупые ремарки, дирижирующие диалогом», атмосфера нависших пауз и реплики без содержания. 22 апреля, в день рождения Набокова, он пытается понять, почему остался незавершенным роман «Оригинал Лауры». Размышляет, почему у Юрия Олеши «метафора поглотила повествование, вобрала его в себя», после чего сюжет стал писателю не нужен.
Здесь можно найти и заметки завсегдатая музеев, и раздумья о будущем книжной цивилизации, и анализ живописи «митьков». Автору интересны творцы, воплотившие универсальные художественные идеи и тенденции эпохи (поэзия Элиота — «сокращенная запись мировой культуры, головоломный, зашифрованный ребус, в который вошел опыт и Запада, и Востока»).
Генис предлагает читателям календаря самые разные темы. Куда ушел персонаж, чьи следы видны у края картины Саврасова «Грачи прилетели»? («Конечно же, в трактир, и его легко понять. Если долго смотреть на эту картину, очень хочется выпить») Какое из полотен Климта «сконцентрировало энергию западной культуры, умирающей от перенасыщенности»? Почему в хорошем джазе «настоящую импровизацию завершает не финал, а изнеможение»? За что российские читатели 60−70-х годов сразу влюбились в Гарсиа Маркеса и произносили как пароль первую фразу его романа?
В числе героев книги писателя-гурмана оказался и тунец, играющий в японском застолье «шаманскую» роль: «Завораживая и опьяняя, он переносит нас на тот первобытный пир, что располагался между охотой и жертвоприношением».
Не обошлось и без автобиографических сюжетов. Среди прочего Александр Генис рассказывает, почему в периоды кризисов он всякий раз перечитывает «Записки Пиквикского клуба» и чем однажды закончился для него День отключения интернета, ежегодно отмечаемый 5 марта.
В поисках потерянных адресов
Многие города мира населены литературными персонажами. Действующие лица популярных книг незримо обитают в домах Лондона, Венеции, Нью-Йорка, Санкт-Петербурга, Москвы… Персонажам, в отличие от писателей, редко устанавливают памятники. Но читатели и исследователи упорно ищут места, где жили герои знаменитых произведений — даже если дом или улица не сохранились. По таким адресам водят экскурсии, о них пишут статьи и книги.
Париж — один из мировых лидеров по густонаселенности литературными персонажами. Каждый квартал этого города имеет книжную историю. Вот и писатель Дидье Блонд однажды обнаружил, что неподалеку от дома на улице Шарля Лаффита, где он жил с детства, когда-то держал склад краденых вещей Арсен Люпен, джентльмен-грабитель из серии популярных приключенческих романов начала ХХ века. Блонд стал интересоваться литературными адресами и заносить их в специальный блокнот. Он почувствовал магию «книжных» мест, начал внимательнее вчитываться в те строки повестей и романов, где говорилось о топографии.
Писатель подолгу искал эти адреса в современном Париже. Порой он превращался в настоящего сыщика, чтобы определить, где прежде стоял дом героев Бальзака или Дюма. В трудных случаях Блонд обращался в архивы, в Национальную библиотеку. Сопоставлял фамилии жильцов, опрашивал соседей, сверял номера телефонов по старым справочникам. Штудировал дневники, письма и мемуары писателей, исследовательские работы о них. «В каждой книге есть фраза-подсказка», — замечает Блонд. Однажды он провел историко-краеведческое расследование о «доме Люпена», установив факты, связанные и с персонажем-грабителем, и с биографией писателя Мориса Леблана, и другими известными фигурами. В итоге Люпен привел его даже к прототипам романов Пруста. Поиск адресов персонажей флоберовского «Воспитания чувств» тоже напоминал замысловатый детективный роман.
В Париже есть улицы Монте-Кристо, д'Артаньяна, Люсьена Левена. Автор «Адресной книги…» ждет открытия мемориальных досок на домах других знаменитых персонажей, например, принца Родольфа из «Парижских тайн» Эжена Сю. Впрочем, в книгах нередко встречаются и вымышленные топонимы — например, улица Морг из рассказа Эдгара По. Но Блонду больше по душе, когда действие разворачивается «в реальной обстановке».
В досье писателя много городских объектов: квартиры, гостиницы, мансарды, особняки, тюрьмы, больницы… Главы его книги — это небольшие культурологические эссе, включающие адрес, описание дома в книге и в реальности, краткое изложение сюжета, характеристику персонажа, интересные детали или истории, связанные с этими адресами, цитаты из произведения. Автор также прослеживает, как характер и профессия персонажа отражаются на облике его жилья. Ему интересны классика ХVIII-ХIХ веков и современные произведения, интеллектуальная проза и популярная беллетристика.
Все ли помнят, где жили герои «Трех мушкетеров»? Блонд напоминает: д'Артаньян снимал квартиру на улице Могильщиков (ныне улица Сервандони), Атос — на улице Феру; Арамис жил в маленькой квартире в том же районе, ее адрес неизвестен; Портос — в большой и роскошной на вид квартире на улице Старой Голубятни. На той же улице находился собственный особняк капитана де Тревиля, служивший лагерем для всей компании мушкетеров.
Кавалер Де Грие и Манон Леско по приезде в Париж снимали меблированные комнаты на улице Вивьен, Эжену де Растиньяку, герою бальзаковской «Человеческой комедии», богатый тесть подарил после свадьбы особняк на улице Бурбон, а Луи Арагон поселил Мирабель, героиню романа «Анисе, или Панорама», в особняке на улице Бом.
Жюльен Сорель («Красное и черное» Стендаля), приехав в Париж, поступил секретарем к маркизу де Ла-Моль в предместье Сен-Жермен — ныне улица Варен, 72. Жил он там «в хорошенькой мансарде, окно которой выходило в громадный сад при особняке».
Попали в «Адресную книгу…» и многие герои Пруста. Так, в особнячке по улице Лаперуза, 4, близ Триумфальной арки, жили Одетта и Шарль Сванны. А вот Альбертина, дерзкая «девушка в цвету», проживала «где-то в квартале Сент-Огюстен».
Жюль Мегрэ, харизматичный герой произведений Жоржа Сименона, живет с женой Луизой на бульваре Ришар-Ленуар, 132. Но чаще его можно увидеть на набережной Орфевр, 36, в служебном полицейском кабинете, «а также во множестве парижских бистро, где он любил пропустить кружечку пива». Жан-Батист Гренуй, герой «Парфюмера» Патрика Зюскинда, изучал ремесло в лавке Бальдини, что на мосту Менял…
Блонду также интересны парижские катакомбы, тайные ходы, замаскированные комнаты… Для него Париж — это «огромный многослойный роман», который надо уметь прочесть и расшифровать.
Тени в венецианских закоулках
Если для Дидье Блонда Париж — родной город, то для нидерландского писателя Сэйса Нотебоома Венеция — это место, куда ему хочется вновь и вновь возвращаться. Когда-то этот житель Амстердама написал книгу «Минувшие дороги» — о путешествиях как форме жизни. Писатель много времени проводит в заграничных поездках, публикует путевые заметки и эссе, использует мотивы странствий в своей художественной прозе. И вот недавно он посвятил целую книгу своему любимому городу, куда впервые приехал в 1964 году. «Снова и снова я буду писать о нем и читать, этот город станет частью моей жизни, тогда как мне частью его жизни не бывать никогда», — пишет Нотебоом в эссе, открывающем книгу.
Он прошел (и проплыл) этот город вдоль и поперек, но все равно каждый раз обнаруживает в Венеции новые для себя места. Писатель любит посещать нетуристические уголки города, где можно почувствовать его истинный дух. Нотебоом — путешественник-эрудит, исследующий Венецию как изысканную старинную книгу. В дороге он штудирует путеводители ХIХ и начала ХХ веков, искусствоведческие работы Рёскина, труды по истории, биографии знаменитых горожан, прозу разных эпох с венецианскими сюжетами (в том числе детективы, позволяющие лучше понять город). Бродит по залам Академии, где целый зал отдан полотнам несравненного Карпаччо. Рассматривает могилы Стравинского, Дягилева, Бродского и Паунда на кладбище острова Сан-Микеле. В огромной церкви слушает Палестрину и григорианский распев. Приценивается к макрели и устрицам на Рыбном рынке, основанном в 900 году. Блуждает по узким переулкам, где обитают тени Казановы, Гольдони, Вагнера. Ищет сходство Венеции с Амстердамом (оба — города купцов, художников, мореплавателей, воды и каналов, туристов)…
Он накладывает сюжеты рассказов Борхеса на лабиринты переулков и каналов Венеции. Попробуйте-ка, говорит он, без карты пройти по этому городу из конца в конец: «Я вижу, что вода оставила свои следы в кирпичной кладке, ведь вода тоже писатель, ей до всего есть дело, она грызет истрийский камень точно так же, как и каштановую древесину свай, трудится каждую секунду ночи и дня, <…> знает, что когда-нибудь поглотит этот город».
Среди толпы туристов писатель пытается по особым приметам распознать настоящих, коренных венецианцев. Он коллекционирует адреса, по которым когда-либо останавливался. Размышляет о мореходной, кораблестроительной истории Венеции, о «водных людях», обитателях «плавучего, зыбкого города-амфибии».
Нотебоом замечает, что саркофаги с дожами и другими знатными усопшими в старину устанавливали в церквях на большой высоте. В знак особого почета или из-за возможных наводнений? Как бы то ни было, посетителям их трудно рассмотреть. Но автор по этим возвышенным усыпальницам изучает летопись обширного государства, центром которого когда-то был этот город.
И писатель все пытается понять: в чем же секрет многовекового магического притяжения Венеции? Почему он не может не думать о городе, «построенном людьми на воде, о породе людей, которым в этом водном ландшафте привиделась лихорадочная греза»?..
Сто вопросов о русском рассказе
В юности Джордж Сондерс получил профессию горного инженера, работал на нефтепромыслах. Но в свободное время много читал. Роман Джона Стейнбека «Гроздья гнева» произвел на него ошеломляющее впечатление. В окружающем его мире Сондерс узнавал черты Америки, описанной в книге. Вопросы, которые затрагивал Стейнбек, были актуальны и для молодого инженера…
Прошли годы, нефтяник стал писателем и преподавателем в университете. Уже два десятилетия он читает курс о русском рассказе ХIХ века. Студенты Сондерса — молодые писатели, талантливые и любознательные. Разговоры о классической литературе с ними всегда интересны и непредсказуемы. «Почему бы не превратить материалы лекций и семинаров в цикл эссе для широкой публики?» — подумал однажды писатель. И вскоре появилась книга «Купание в пруду под дождем».
Итак, семь рассказов четырех знаменитых писателей России. Сондерс не утверждает, что это самое лучшее из всего созданного русской литературой ХIХ века.
По его словам, выбранные произведения отлично подходят для разговора о жанре рассказа как таковом. Они просты, ясны и фундаментальны. Но дело не только в «основополагающих принципах жанра»: эти рассказы трогают читателя. И о тайных пружинах этого воздействия Сондерс поведал в книге.
Автор эссе не считает себя критиком и ученым, он сторонится общепринятых литературоведческих методов. Понятия «тема», «сюжет», «развитие персонажей» и «структура» в разговоре о художественной прозе, на взгляд Сондерса, — «пустые величины». Он предлагает медленно читать рассказ и задавать вопросы. Загнал ли текст вас в тупик, вы заскучали, о чем-то задумались при чтении? Смутило ли вас что-то, а может — тронуло или вызвало протест? И главный вопрос: что вы почувствовали при чтении?
Он показывает различные модели осмысления рассказов. Для доходчивости приводит примеры из популярного кино и мультфильмов, аргументы из разных наук и инженерного дела, житейские аналогии, чертит таблицы с планом рассказа, объясняет русские реалии времен Толстого и Гоголя. Демонстрирует, как большие писатели с помощью маленьких черточек вылепливают характеры персонажей, заставляет читателя задуматься о мотивации их действий, об их жизни, занятиях, желаниях. Читающий ум, по слову Сондерса, схож с «одержимым сыщиком», и каждая строка хорошего рассказа дает обширный материал для размышлений.
Истинная красота рассказа, настаивает Сондерс, — в тех переменах, которые он производит в умах читателя. Это чрезвычайно требовательный жанр, здесь нет ничего случайного, все подчинено внутренним правилам целесообразности. Каждый элемент здесь, как в хорошем сценарии, должен развлекать сам по себе и двигать фабулу по неизбитому пути. «Мы склонны сводить рассказы к сюжету. <…> Однако смысл историй — и в их внутренней динамике, в том, как именно они развертываются, как одна часть взаимодействует с другой», — подчеркивает эссеист. Его книга — свежий и оригинальный взгляд на короткую русскую прозу позапрошлого столетия.
Писатели на альпийских тропах
В эссе 2008 года, давшем название новой книге Михаила Шишкина «В лодке, нацарапанной на стене», писатель вспоминает одну старую легенду. Некий узник, приговоренный к пожизненному заключению в одиночной камере, много лет черенком тюремной ложки царапал на стене лодку. И однажды надзиратель, зайдя в камеру, обнаружил, что она пуста. Заключенный сел в свою нацарапанную лодку и уплыл.
О творчестве, языке, русской речи, о культурных доминантах современного мира писатель размышляет и в других эссе и рассказах 1990-х — 2010-х годов, вошедших в книгу. «В моих текстах я хочу связать западную литературу, ее достижения в словесной технике с человечностью русского пера», — так романист формулирует свое художественное кредо. А в пронзительных автобиографических эссе он среди прочего рассказывает, из каких жизненных эпизодов выросли страницы романов «Взятие Измаила» и «Венерин волос».
Два десятилетия назад Шишкин создал литературно-исторический путеводитель «Русская Швейцария». И в нем среди прочего рассказал, как Карамзин славил оживляющий альпийский воздух и живописную натуру, как Достоевскому впервые явился в воображении «гражданин кантона Ури» и как под Базелем искал антропософскую истину Андрей Белый. Некоторые эссе из нынешнего сборника развивают сюжеты той книги.
С этой страной, столь хорошо знакомой Шишкину, связаны и три больших эссе о писателях. Каждый из них шел своим особым путем, нарушая табу и ломая каноны. Роберт Вальзер, Джеймс Джойс и Владимир Шаров остро ощущали свой отрыв от литературного истеблишмента своих эпох. Три литератора не входили в творческие объединения и в целом избегали публичности. Швейцария — идеальное место для уединения: горы и чистый воздух умиротворяют и дарят новый прилив творческих сил. Здесь в начале ХХ века жил Вальзер — как настоящий аскет-затворник. «Его келья — полупустая холодная каморка под самой крышей в дешевых номерах». В комнате литератора — только кровать, стол и стул. «Ему нужна свобода от всех потребностей и обязательств. У него обязательства только перед ненаписанным текстом». Даже его рукописи, отмечает Шишкин, напоминают тайнопись, специальный шифр, разобрать их крайне сложно. Автор романа «Семейство Таннер» во всем был не похож на других. Он не «делал карьеру писателя», он пропускал сквозь себя энергию слова.
Джойс, покинув родную Ирландию, жил в разных европейских странах. К концу 30-х он был уже знаменитым писателем. Начавшаяся война застала Джойса во Франции и он, уже тяжело больной, попросил швейцарскую въездную визу. Но в дни европейских битв обрести убежище в альпийской стране оказалось непросто. Шишкин рассказывает, как, в конце концов, автор «Улисса» получил необходимые документы.
Романы Владимира Шарова многие годы игнорировали жюри ведущих литературных премий, для литературного мейнстрима он был человеком с «обочины», из «закулисья». В эссе «Бегун и корабль», написанном в форме письма умершему другу, Михаил Шишкин попытался осмыслить творческий метод Шарова. Его путь к истине, подчеркивает эссеист, — не через науку, а через поэзию. При этом сам Шаров (профессиональный историк, специалист по Смутному времени) упорно называл себя реалистом. «Фантасмагории твоих романов — лишь тень, бросаемая самым достоверным безумием русской жизни», формулирует Шишкин. Свой последний роман Шаров дописывал в 2016 году в Швейцарии, близ Женевского озера… С этой страной, напоминает автор эссе, связано и множество других писательских судеб.
Калифорнийские контрасты
В качестве заголовка для одного из своих эссе американская журналистка Джоан Дидион выбрала строку из стихотворения Уильяма Батлера Йейтса «Второе пришествие» (1919), полного тревожных предчувствий. А позже она так назвала и книгу, включившую ее тексты 60-х годов, — «Ползут, чтоб вновь родиться в Вифлееме». Работы Дидион в свое время сыграли важнейшую роль в становлении «новой журналистики». Это яркие высказывания об одном из ключевых моментов истории ХХ столетия.
В книге объединены эссе на актуальные общественные темы, зарисовки из личной жизни, ностальгические этюды.
Большинство этих эссе были написаны по ее собственной инициативе, а не по заданию редакции. Прихотливые по композиции, тексты Дидион сочетают динамичные репортажные элементы и глубокий анализ событий.
Она в те годы первой из журналистов оказывалась там, где вершилась история. Весной 1967-го Дидион отправилась в Сан-Франциско, «куда стекались со всей страны пропавшие дети, которые теперь называли себя „хиппи“». В столице контркультуры она посещает коммуны неформалов и парк Золотые Ворота, беседует с 16-летними девушками, увешанными бусами и колокольчиками. Они сбежали из дома, потому что родители заставляли их ходить в церковь и носить длинные юбки. Впрочем, некоторых юных поклонников буддизма, марксизма, анархизма, поэзии Аллена Гинзберга и песен Дженис Джоплин разыскивали тогда полиция и родители. Бунтарскую атмосферу «нескончаемого хэппенинга» и психоделического шоу Дидион передала в эссе, для названия которого ей и пригодилась строчка Йейтса.
В те годы она писала о культовом актере Джоне Уэйне, с которым случайно встретилась на съемках 165-го в его карьере фильма, об эксцентричном миллионере-затворнике Говарде Хьюзе, о фолк-певице и общественном деятеле Джоан Баэз («Ее никогда не интересовали деньги, впрочем, музыка сама по себе ее тоже не слишком волновала. По-настоящему ее интересовала та особая связь, которая возникала у нее с аудиторией»). Посетила остров Алькатрас близ Сан-Франциско через 4 года после закрытия знаменитой тюрьмы. Там она недолго простояла в камере Аль Капоне и прошлась по одиночному блоку. «Мне было хорошо там, в развалинах, где нет ни мирской суеты, ни человеческих иллюзий…».
Джоан Дидион любит рассказывать о регионах и городах: Нью-Йорке, Гавайях, Калифорнии. В «Заметках коренной калифорнийки» она пишет о городе Сакраменто, где родилась и провела детство. Небольшой форт среди прерий в середине ХIХ века, позже — город золотодобытчиков и фермеров, спустя столетие он стал одним из центров аэрокосмической отрасли США. По словам журналистки, город проснулся после долгого сна, но при этом «утратил свой характер»: в нем стало очень много людей и денег. Однако за несколько миль от него, в маленьких городках, в середине 60-х еще можно было найти «другую» Калифорнию, куда не заглядывали туристы, где фермеры до сих пор выращивали хмель… «Это история не о Сакраменто, а о том, что мы теряем, об обещаниях, которые нарушаем с возрастом», — заключает Джоан Дидион. И сегодня, спустя почти шесть десятилетий после первых публикаций, ее эссе производят сильное впечатление.
Похожие подборки
Не знаете, что почитать?
