Тэги
С древних времен люди стремились увековечить свой труд и свое имя в необыкновенных сооружениях. Не все подобные проекты были реализованы, некоторые величественные постройки прежних эпох не дошли до нас, но многие из них сохранились. Эти примечательные дома и конструкции вызывают восхищение и споры, а также становятся источниками сюжетов для авторов книг разных жанров — от романов до научных монографий.
Силуэт в парижском небе
Один из самых известных в мире инженеров-строителей — француз Гюстав Эйфель. Сын торговца углем из провинциального Дижона, он получил отличное образование в Париже и сделал впечатляющую карьеру. Его мосты и виадуки в разных странах мира до сегодняшнего дня считаются уникальными образцами инженерной мысли и архитектурного искусства. Именно Эйфель выполнил конструктивную часть статуи Свободы в Нью-Йорке. Он разработал множество новаторских методов в строительстве, которые используются до сих пор.
Безусловно, самое знаменитое его сооружение — 300-метровая башня в Париже, построенная из металла ко Всемирной выставке 1889 года. Многие десятилетия она оставалась самым высоким сооружением в мире. И сегодня это символ Парижа, важнейший туристический «маяк» Франции. Вдобавок это интересный с инженерной точки зрения объект. История постройки башни давно привлекает журналистов, писателей, знатоков техники и архитектуры. В 2021 году в мировой прокат вышел художественный фильм режиссера Мартина Бурбулона «Эйфель», работа над которым велась много лет, а процесс съемок приостанавливала пандемия коронавируса. Сюжетная канва киноленты легла в основу одноименного романа, который написал Никола д’Этьен д’Орв.
Две линии книги — «инженерная» и «лирическая» — то сближаются, то пересекаются, а то и вовсе сливаются воедино. Эйфель здесь — «повелитель железа», и суровую специфику его профессии автор смягчает мелодраматическими событиями (прямо скажем, не все они исторически достоверны). Как почти всегда бывает с масштабными проектами, построить башню помогли амбиции и честолюбие. Свои предыдущие постройки Эйфель создавал совместно с архитекторами или скульпторами. А людям, размышляет в романе инженер, свойственно видеть в первую очередь внешнюю часть сооружений. Под декором не всякий разглядит особенности уникальной конструкции. Значит, пришло время создать каркас, который не нужно будет декорировать, единоличным автором которого будет сам инженер! Такое сооружение станет «реваншем и триумфом» самой идеи сверхпрочного каркаса, незыблемого металлического костяка.
И Эйфель с присущей ему энергией принимается за дело. Он отбрасывает мысль о строительстве метро и вычерчивает силуэт башни, которая должна покорить весь мир. Но для начала необходимо добиться благосклонности членов парижского Совета, курирующих выставку, затем убедить банкиров профинансировать проект, в чьей рентабельности многие сомневаются. И еще — отбить обвинения в авантюризме, исходящие от некоторых деятелей искусства и консервативно настроенных парижан… Долгие месяцы Эйфель «ведет непрерывную мысленную борьбу с самим собой, со своими сомнениями и противоречиями». Его девиз — «Спешите опередить время хотя бы на долю секунды, даже когда спите». Он требовательный руководитель, фанатик своего дела. Забросив другие проекты и поставив на карту всё свое состояние, инженер сутками сидит над чертежами: «живет, мыслит, дышит одной только башней». И работа, несмотря на все препятствия, спорится, ведь Эйфеля вдохновляет та, кого он именно сейчас встретил спустя много лет. Они познакомились в дни строительства моста через Гаронну, а теперь именитый мастер возводит свой шедевр близ берега Сены. Инженерные сооружения и любовные перипетии рифмуются в романе, и в одном образе сливаются две страсти Эйфеля. Он знает: для успеха дела нужно найти деталь, которая придаст облику башни необходимую чувственность.
Стройка уходит за облака
Башня Эйфеля вызывала восхищение во многих странах мира. К восторгам примешивалась и профессиональная ревность инженеров-конструкторов. С начала ХХ века в Европе и Америке предпринимаются попытки если и не затмить высотное достижение француза, то хотя бы приблизиться к нему.
Инженерам и архитекторам Советской России тоже было свойственно стремление ввысь. Здания, уходящие за облака, представлялись доказательством преимуществ социализма. Так, первоначальный проект радиобашни Владимира Шухова на Шаболовке предусматривал высоту 350 метров. Построить такой колосс в период войны и разрухи не представлялось возможным. Однако от идеи возвести самое высокое здание в мире большевики не отказались. И в декабре 1922 года Сергей Киров предложил построить в Москве «коммунистический небоскреб» — Дворец Советов. Замысел, в ту пору казавшийся утопией, стал обретать реальные очертания через десять лет.
Этой теме москвовед и писатель Александр Васькин посвятил книгу «Сталинские небоскребы: от Дворца Советов к высотным зданиям». (Кстати, он же ранее написал и биографию Владимира Шухова для серии «ЖЗЛ».) Для строительства дворца-монумента рассматривались разные места — Охотный ряд, Варварка, Китай-город, Болотная и Красная площади. Члены Совета строительства дворца склонялись к тому, чтобы возвести здание на свободной территории и тем самым сократить бюджетные расходы на снос старых домов и расселение жителей. Однако Сталин настоял на площадке между Волхонкой и Пречистенской набережной. Такое ощущение, отмечает Васькин, что хозяин Кремля всеми силами стремился избавиться от храма Христа Спасителя.
Строительство Дворца Советов объявили ударной стройкой. Денег не экономили. Планировалось создать 18 тысяч квадратных метров масляной живописи, 12 тысяч фресок, 4 тысячи мозаик, 20 тысяч барельефов. Павел Корин готовил колоссальный мозаичный фриз… Казалось, еще несколько лет — и циклопический дворец встанет над Москвой в полный рост. Но с началом Великой Отечественной войны его строительство было приостановлено и впоследствии уже не возобновлялось. Металлические конструкции разобрали и использовали для нужд обороны. А огромный котлован со временем пригодился для строительства бассейна. Сталин же после войны, как пишет Васькин, «загорелся новой идеей — высотными зданиями». Они должны были окружать Дворец на Волхонке, создавая созвездие высотных доминант столицы. В 1947 году торжественно заложили восемь высоток (из них построили семь), но в перспективе их могло стать гораздо больше.
Для архитекторов и инженеров это было совершенно новое дело, никто в СССР еще высоток не строил. Возникла масса вопросов технологического рода. Неясно было, как ориентироваться в стилевом отношении на Дворец Советов, который еще не построен. Пресса подчеркивала принципы отличия московских высоток от американских небоскребов «с их оголенной, безрадостной архитектурой, лишенной национального своеобразия». Однако в середине 50-х, напоминает Васькин, эти высотки оказались мишенью критики как образцы расточительства и украшательства. Двух авторов этих зданий лишили Сталинских премий, прочих понизили в должностях…
Впрочем, через семь десятилетий после постройки даже скептики признают, что высотные дома органично вошли в застройку Москвы и стали неотъемлемыми элементами ее силуэта.
Завороженный небоскребами
Высотные здания чрезвычайно интересовали выдающегося французского архитектора Ле Корбюзье. Еще в молодости он хотел поехать в Америку, чтобы посмотреть на ее достижения в области архитектуры и градостроения, но помешала мировая война. Затем в течение ряда лет архитектор был плотно загружен работой над собственными проектами. И вот в 1935 году его давний замысел реализовался — Музей современного искусства в Нью-Йорке пригласил Ле Корбюзье прочитать курс лекций в рамках архитектурной выставки. Поездка получилась весьма плодотворной, по ее итогам мастер выпустил книгу эссе «Когда соборы были белыми: путешествие в край нерешительных людей».
Стоит напомнить, что Ле Корбюзье был не только замечательным зодчим и талантливым живописцем. На протяжении всей жизни он много и с успехом занимался литературной работой: писал манифесты, критические статьи, книги по теории и практике архитектуры, изобразительному искусству, урбанистике, редактировал журналы.
В своих эссе он образно, эмоционально и афористично рассказывает о путях развития архитектуры в Европе и Америке — в том числе о вековечном стремлении людей и зодчих к небу. Он зорко подмечает технические и духовные аспекты нового, «небоскребного» мира. Эпоха «белых соборов», пишет Ле Корбюзье, это не только Средневековье, но любое время, когда всё начинается с чистого листа. «Сегодняшний день тоже юн, свеж, нов. <…> Нам предстоит привести мир в порядок, прибраться среди развалин. Сегодня мы переворачиваем страницу мировой истории», утверждает архитектор.
В новой американской архитектуре ему нравятся размах, величественность, дерзость. Ле Корбюзье заворожен видом небоскребов Уолл-стрита, мостов на Гудзоне, Центрального вокзала Нью-Йорка. Архитектору также интересны уличная реклама, обстановка в вагонах пригородных поездов, в отелях, ресторанах. Какофония стилей, отсутствие чувства меры у строителей его не смущает: «Мы прибыли в США, чтобы искать не меру, но убежденность и устремленность. Наша европейская вялость нуждается в тонизирующем средстве».
Он бродит, то и дело задирая голову, по улицам Нью-Йорка, Бостона, Филадельфии, Детройта. Присматривается к отношениям между людьми. Внимательно читает местные газеты, посещает музеи современного искусства. Интересуется бытом и учебными условиями студентов в Принстоне. Заглядывает на завод Форда. Сравнивает увиденное с южноамериканским Буэнос-Айресом, где побывал ранее, но главным образом — с его родной Европой. И раз за разом пытается постичь жизненную философию страны, где прямо на его глазах рождалась «новая цивилизация».
Новаторы дизайна и архитектуры
Пока в Америке строили небоскребы, в Европе рождались инновационные идеи в области архитектуры и дизайна. Вскоре после окончания Первой мировой войны в Германии возникла школа Баухаус, ставшая законодателем моды в художественно-промышленной сфере. Ее влияние ощущается и поныне. Баухаус создал модели для промышленного дизайна, поменял облик вещей — от книги до стула, дал толчок современной архитектуре. Основателем школы стал недавний фронтовик, профессиональный архитектор с довоенным стажем Вальтер Гропиус. На фронте он получил тяжелое ранение и был удостоен двух «Железных крестов». Вообще, среди лидеров этой школы были выходцы из разных стран и люди различных художественных специализаций. Георг Мухе, Ханнес Майер и Мис ван дер Роэ — архитекторы. Йост Шмидт — художник и шрифтовик. Хиннерк Шепер — живописец-монументалист. Марсель Бройер — дизайнер-мебельщик. Гунта Штельцль преподавала ткачество. С Баухаусом плодотворно сотрудничали именитые живописцы Пауль Клее и Василий Кандинский. Чрезвычайно колоритной фигурой был венгр Ласло Мохой-Надь. Дизайнер и рекламист, последователь Татлина и Лисицкого, он везде расхаживал в спецовке, словно подчеркивая свою связь с производством.
Создатели Баухауса стремились преодолеть изоляцию между видами искусства, готовили ремесленников, художников и скульпторов к совместной работе, в которой сочетались бы их навыки. Основу школы — по примеру средневековых гильдий — составляли мастерские, где трудились мастера, подмастерья и ученики. Слово «профессор», скомпрометированное академической наукой, здесь не употреблялось. Школа нового типа нуждалась в новаторских зданиях — и Гропиус с коллегами спроектировали в городке Дессау учебный комплекс, ныне признанный классикой архитектуры авангарда. Баухаус планировал финансировать себя сам, за счет продажи своей продукции и патентов. На иллюстрациях в книге приведены разнообразные работы участников школы — от реализованных проектов зданий до деталей домашнего интерьера.
Политические тучи над Баухаусом начали сгущаться еще в конце 20-х.
Нацисты называли школу источником «большевистского влияния» и «космополитических идей». В августе 1933 года последний директор Баухауса объявил о его закрытии в Германии. Разъехавшись по разным странам, от США и Мексики до Израиля, преподаватели и ученики школы внесли значительный вклад в развитие архитектурных, художественных и дизайнерских новаций. «Любой, кто сидит на стуле с каркасом из стальных трубок при свете гнущейся настольной лампы или живет в доме, полностью или частично построенном из готовых модулей, имеет счастье (или несчастье) вкушать плоды революции в проектировании, толчок которой во многом и дал Баухаус», констатирует автор книги.
Зоркий глаз конструктивиста
У архитекторов Германии и Советского Союза в 20-х — начале 30-х годов было множество профессиональных контактов, шел активный обмен идеями. Константин Мельников ярче многих воплотил в своих постройках дух эпохи конструктивизма. Первые его проекты созданы еще до революции и весьма характерно, что это были здания автозавода. Позже индустриальная тема с различными вариациями стала для него ключевой. Даже его собственный дом напоминает соединение двух цилиндрических деталей какой-то неведомой машины…
Самым плодотворным в биографии Мельникова был период с 1923 по 1930 годы, когда он смог выстроить 12 объектов в Москве и 2 выставочных павильона за границей. А вот первый его крупный проект советского времени остался нереализованным — Дворец Труда на Охотном ряду, с залом на 8000 мест. Но в том же году по его проекту был построен павильон «Махорка» для сельскохозяйственной и кустарно-промышленной выставки. В нем уже наметились такие новаторские приемы, как консольные системы конструкции, угловое остекление и наклонная форма кровли. Но простояла эта деревянная постройка недолго.
Через год он предложил для редакции одной из газет пятиэтажное здание с раздвигающимися во все стороны этажами, но эту футуристическую идею воплотить не удалось. А вот в 1925 году Мельников спроектировал советский павильон на выставке декоративных искусств в Париже (сам зодчий называл его «киоском»). Вслед за этим Мельников реализовал два проекта автобусных гаражей в Москве. В те годы малочисленные иностранные автобусы нуждались в особо бережном хранении. Оба здания сохранились, сейчас там музеи.
Благодаря широко развернувшемуся в стране «клубному движению» он во второй половине 20-х годов получал заказы на здания клубов для профсоюзов коммунальщиков, химиков, кожевенников. Об этих шести удивительных зданиях много писали в прессе, проекты публиковались и анализировались. На фото и планах, помещенных в книге, приведены первоначальные виды зданий до переделок, выполнявшихся в 50-60-е годы.
После этого архитектор принялся за собственный дом близ Арбата. Разрешение на частное строительство в центре удалось получить почти чудом. В годы нэпа такое еще было возможно. «Похоже, Мельникову удалось спроектировать и построить совершенную машину для жилья, как будто наделенную одухотворенностью и способностью к самостоятельной жизни. <…> Это творческий манифест бесстрашного архитектора-новатора, гениального инженера, блестящего рисовальщика, поэта и философа, которому был дан дар провидца и мощь первопроходца», отмечает в своей статье историк архитектуры Ирина Коробьина.
Но в начале следующего десятилетия все резко изменилось. Предложения Мельникова отвергаются одно за другим, хотя он участвует во многих конкурсах. В конце 30-х годов яркий мастер вынужден был отойти от практических дел и переключиться на преподавательскую работу. На страницах книги — череда его нереализованных проектов 30-х — 60-х годов: планировка Парка Горького, Наркомтяжпром, Дворец Народов, проекты застройки Лужников и Юго-запада, проект детского кинотеатра на Арбате… Последней воплощенной работой Мельникова (в соавторстве с молодым коллегой) стал гараж Госплана с его огромным круглым окном, символизирующим не то зоркий глаз, не то автомобильную фару.
Идеи этого замечательного зодчего — отнюдь не «археологические реликвии»: они востребованы и в ХХI веке. В этом легко убедиться, заглянув на любую архитектурную выставку, перелистав любой современный архитектурный журнал.
Дом с революционной биографией
Огромный жилой дом на Берсеневской набережной в Москве — больше, чем просто сооружение из кирпича и металла. Это символ эпохи, одна из городских легенд. Сюда приводят экскурсии, о доме пишут исследования. Так, историк Юрий Слезкин выпустил фундаментальную работу «Дом правительства. Сага о русской революции». В ней он рассказал о феномене самого знания, а также о тайнах местности, где оно было построено на рубеже 20-х и 30-х годов прошлого века.
В начале ХVII столетия здесь располагалась Верхняя садовая слобода, где жили царские садовники. Одним из них был думный дьяк Аверкий Кириллов, в 1657 году построивший рядом с церковью великолепные палаты (сохранились до нашего времени). До ХХ века бытовала легенда, что в Берсеневке находился двор Малюты Скуратова, куда из Кремля вел подземный ход. Однако новейшие исследования опровергли эту версию. Кириллов, как приверженец Нарышкиных, был убит в Кремле во время стрелецкого бунта 1682 года. На месте Дома правительства в начале ХVIII века появился казенный питейный двор. Позже в его каменных амбарах разместился винно-соляной двор. Жили в ту пору тут купцы, чиновники, военные, мещане. До постройки в 1783 году Водоотводного канала и земляной плотины местность эту в половодье и большие дожди заливало водой.
В дни наполеоновского нашествия деревянные дома Берсеневки сгорели. Рядом с соляным двором в конце ХIХ века была построена электростанция, дававшая электричество для Кремля. Палаты Кириллова отдали Московскому археологическому обществу, а по соседству поднялись корпуса кондитерской фабрики Эйнема, в советское время переименованной в «Красный Октябрь».
В 20-е годы винно-соляной двор снесли, и на его месте началось возведение многоэтажного дома для высшей номенклатуры. Первую сваю для котлована забили в марте 1928 года, а через четыре с половиной года дом полностью заселили. Для тогдашней Москвы это была постройка фантастического масштаба.
Ордера на квартиры в 1-м Доме Совнаркома и ВЦИК получали особенные люди — закаленные в войнах и политических баталиях. Герои неба, командиры промышленности, инженеры человеческих душ. То была не просто особая каста, но настоящая «секта», отмечает Слезкин. В числе первых обитателей дома-крепости оказались пропагандист и дипломат Карл Радек, директор Центрального детского театра Наталия Сац, архитектор дома Борис Иофан с женой — дочерью итальянского герцога и русской княжны, бальзамировщик тела Ленина Борис Збарский. Жили здесь и знаменитые писатели (Александр Корнейчук, Александр Серафимович), и люди, связанные с литературой косвенно. Например, скульптор Мария Денисова, адресат поэмы Маяковского «Облако в штанах», в 30-х была женой замнаркома обороны Ефима Щаденко. Позднее писателями стали некоторые дети жителей дома, как, например, сын председателя Главного концессионного комитета Юрий Трифонов.
Здесь возник особый социум, жильцы общались с соседями, с коллегами по работе, с земляками (много было выходцев из-за бывшей черты оседлости, из Польши, с Кавказа). В семейно-домашнем плане «почти все тяготели к дворянской модели, почерпнутой из русской литературы золотого века», замечает Слезкин. Некоторые номенклатурные семьи, породнившись между собой, образовывали крупные кланы. В 1937 году жители дома, ожидая стука в дверь, жгли домашний архив, вырезали из групповых фотографий лица арестованных, держали в коридоре чемоданчик с «тюремным» набором. Позже многие дети жильцов погибли на войне… Историк прослеживает судьбы обитателей Дома Совнаркома, соединяя их с малоизвестными фактами «биографии» здания.
Судьба императорской резиденции
Теперь перенесемся из Москвы в Петербург. Центр этого города — настоящий музей архитектуры под открытым небом. Об этом напоминает книга историка Алексея Домбровского «Зимний дворец. Дворцовая набережная и Эрмитаж». В этом квартале что ни постройка — то памятник зодчества и историческая реликвия. Автор книги рассказывает об архитектуре, о строительстве и перестройках зданий, о судьбах обитателей дворца и о формировании коллекции произведений искусства.
Эта местность начала застраиваться вскоре после основания Санкт-Петербурга. В стремительном темпе (как требовал Петр I) возводились верфи, здание морского ведомства, жилые дома. В 1708 году для императора здесь соорудили деревянный дом в голландском стиле. А через три года швейцарский архитектор Доменико Трезини спроектировал более просторное жилье для русского самодержца и его новой супруги Екатерины Алексеевны. Эта царская резиденция также не отличалась роскошным оформлением, отмечает Домбровский. Главный фасад каменного дома выходил на Неву, чтобы Петр мог следить за движением судов. (Дворцовую набережную он распорядился создать в 1715 году.) В этом дворце Петр и скончался. Через несколько лет Трезини построил на том же месте третий Зимний дворец, еще больших размеров. При императрице Анне Иоанновне в его флигелях разместили одну из рот Преображенского полка — именно эти гвардейцы позже возвели на престол Елизавету Петровну. К тому времени здесь стоял уже четвертый по счету Зимний дворец, спроектированный молодым Растрелли.
Пятый Зимний дворец стоит на Дворцовой площади уже более 250 лет. Его строительство было для России середины ХVIII века крупным событием, потребовавшем ряда неординарных мер. Весь лучший строевой лес, дрова для обжига кирпича, материалы для фундаментов направлялись только сюда. На строительстве императорской резиденции работало 4 тысячи лучших каменщиков, плотников, штукатуров со всей страны. Здание достроили в 1761 году, и еще более 10 лет шла отделка. Дворец вытянулся вдоль Невы на 210 метров, был самым высоким зданием в городе — 23,5 метра. На крыше его установили 176 скульптурных каменных фигур. Тщательно продумана была и внутренняя планировка: 460 комнат и залов восхищали роскошью.
При Екатерине II во дворце начала складываться коллекция картин, скульптур, произведений прикладного искусства, превратившаяся со временем в замечательное музейное собрание. Все началось с 225 картин европейских художников, приобретенных по случаю у одного немецкого коммерсанта. Изначально полотна предназначались прусскому королю, но его казна после Семилетней войны оказалась пуста. Екатерина же не упустила случая продемонстрировать отличное состояние российских финансов. К концу ХVIII века собрание живописи в Зимнем дворце стало крупнейшим в Европе — около 4000 картин. При Николае I активно пополнялось собрание монет и медалей, поступали археологические находки из Помпей и Керчи. Александр II приобрел замечательную коллекцию античных ваз и мраморных скульптур.
Увы, после революции многие из произведений были проданы за границу. Зато именно в 1918 году Эрмитаж и Зимний дворец объединили, сделав комплекс зданий огромным музеем. С тех пор он — крупнейший в России. Алексей Домбровский рассказывает об эвакуации коллекций в годы Великой Отечественной войны, о судьбах некоторых экспонатов. Например, тех, что после покупки Екатериной II не добрались до Петербурга и ныне покоятся в трюме затонувшего судна в финских территориальных водах.
Экскурсия в старинную квартиру
Старые дома хранят много тайн. Это относится и к выдающимся, всемирно известным памятникам истории и архитектуры, и к «элементам рядовой застройки». Интересный способ изучения старых зданий — а вместе с тем и истории города — предложили журналист Юлия Галкина и краевед Максим Косьмин. Для своих очерков они выбирали дома, о которых экскурсоводы обычно забывают или рассказывают вкратце. Авторы внимательно всматривались в постройки, возведенные в ХIХ — первой трети ХХ веков. Они, по собственным словам, «искали старожилов, изучали парадные и квартиры, через коммунальные кухни выходили на черные лестницы и поднимались на чердаки, много фотографировали и проводили дни в архивах». Постепенно из крупиц воспоминаний и быта сложилась книга «Истории домов Петербурга, рассказанные их жителями».
Авторы сумели глубоко погрузиться в прошлое зданий и увлекательно рассказать о них. В книге множество «вкусных» краеведческих деталей. Как строили дома, чем знамениты архитекторы. Из какого кирпича построен дом, каковы особенности его планировки, декора. Кто владел домом до 1917 года, что за люди в нем тогда жили, их судьбы, занятия. Как обитатели дома пережили революцию и период военного коммунизма, наводнение 1924 года, уплотнение квартир, 1937 год, блокаду. Как жили в послевоенные годы в коммуналках люди разных взглядов и биографий. Как расселяли такие густонаселенные квартиры в конце ХХ века и как жильцы самостоятельно восстанавливали старые двери, камины, балконы…
Устные рассказы и материалы семейных архивов помогают воскресить в памяти имена жильцов, постояльцев, гостей этих домов. Их стены буквально пропитаны историей. Очерки поведали, где бывал у знакомых Леонид Собинов и где незадолго до своего бегства на лодке в Финляндию поселился с семьей писатель Александр Амфитеатров. Где жила с мужем до его ареста Лидия Чуковская. Какую квартиру снимал промышленник Леон Немировский, отец писательницы Ирен Немировски. Куда в 30-е годы заходил в гости Даниил Хармс и где в ту же пору проживал Леонид Утесов. Каким зданием владел до революции великий князь. Память жителей воскрешает и многочисленных «незнаменитых» петербуржцев — инженеров, научных работников, дворников, токарей, бухгалтеров, домохозяек, офицеров… Из этого пестрого смешения домов и людей и складывается большой город.
Похожие подборки
Не знаете, что почитать?
