Фата-моргана любви с оркестром

Ночью в одном из кабаков чилийского городка Пампа-Уньон пьяные шахтёры затевают спор — кто вспомнит больше названий женского интимного места. Шахтёры веселы и только утром подняли неплохие деньги на скачках — к утру, очевидно, не останется ни копейки. Остановившись на тринадцати именах женских прелестей, они обещают каждому, кто назовёт ещё, бутылку английского коньяка. И пёстрая компания городских музыкантов пьёт всю ночь за "пачку", "абрикос" и "обжорку" — успевая вовремя смыться, прежде чем начнётся заваруха. А в следующем шалмане всё начинается по новой. Роман чилийского писателя Эрнана Риверы Летельера почти целиком состоит из таких сцен — здесь много выпивки, секса и разухабистых разговоров вокруг того и другого. Ничего исключительного и нового при этом в приведённой выше сцене нет. Мы всё это уже видели тысячу раз у кумиров детства — то ли читали где-то у Маркеса, то ли смотрели у Кустурицы. Это всё тексты, только что подросшие из карнавального скоморошества. Рассказывая историю места или даже страны, писатель делает здесь главным героем не нацию, не государство, а народ в самом пушкинском понимании этого слова. Контрабандисты против карабинеров, политически подкованный цирюльник против объявившего "охоту на ведьм" президента страны, проститутки в борделях, укуренные опиумом китайцы, одна очень возвышенная пианистка и целая банда жестоко и весело пьющего оркестра против унылого полусуществования под пятой жадных капиталистов. Это роман бунта, и бунта народного. Поэтому, что бы ни попало в текст, оно обрастает мифологией, словно в волшебной сказке. И пусть "Фата-моргана " — роман достаточно современный, в Чили он вышел в 1998 году, — корни его торчат наружу, и искать их стоит в латиноамериканской классике. Чего не скрывает и сам автор, один из самых значительных чилийских писателей, говоря, что мечтает в своих книгах совместить "магию Хуана Рульфо, чудеса Габриэля Гарсиа Маркеса, игры Кортасара, совершенство Карлоса Фуэнтеса и ум Борхеса". Город Пампа-Уньон, где всё это происходит, существовал на самом деле — самопровозглашённый чилийский Лас-Вегас посреди пустыни и селитряных шахт. Хозяева селитряных предприятий разрешали на своих территориях торговлю только по карточкам, безбожно задирая цены. В итоге в Пампа-Уньоне оказалось всё, чего в округе было не найти: алкоголь, проститутки, бесконечные торговые лавки, много свободы и ни единой церкви. Город так и не был признан чилийскими властями — в 1930-м, после Великой депрессии и изобретения немцами искусственной селитры, он схлопнулся так стремительно, что в 1940-м его разобрали, как ненужные декорации. Но дело-то ещё происходит в 1929-м, и писатель использует весь свой арсенал для того, чтобы разыграть на этой сцене гулянку невиданных масштабов. Здесь веселье не знает предела, как в московской клубной жизни нулевых, и так же не считается почётным дожить до утра, не сменив несколько кабаков, один другого краше. Привлекательнее безудержного пьянства может здесь быть только не знающий запретов секс. Но в системе координат этого романа любовные игры и кутежи неотделимы от насилия и смерти. Именно потому всё происходящее столь и значительно, что происходит вопреки какому-то настоящему ужасу, в самый разгар правления диктатора Ибаньеса среди буйствующих карабинеров и умирающих детей. Здесь так весело именно потому, что радоваться вообще-то нечему. В итоге это не просто латиноамериканский роман во всех своих самых ярких чертах, но и книга о современном Чили — и вообще обо всём современном. Она будто заново напоминает читателю, что сегодня состоит прежде всего из хорошо забытого вчера. "Настоящих друзей только в трёх местах и найдёшь: на войне, в шахте да в борделе", — гласит один из афоризмов романа, которых здесь ой как много и звучат они все ой как знакомо. И хотя написан этот текст в 1998-м и о 1929-м, главная идея его вневременна — о свободе жить поперёк, когда от тебя требуют ходить прямо. Рецензия: Лиза Биргер, The Village.