Искусство романа

На русский язык впервые переведено "Искусство романа" Милана Кундеры — книга о детстве, отрочестве и смерти европейского романа. Четыре века назад Сервантес впервые столкнул отдельно взятую личность и множество относительных истин — так, считает Милан Кундера, родился первый европейский роман. Триста лет спустя его Дон Кихот, потеряв интерес к ветряным мельницам, вернулся в родную деревню кафкианским землемером и растерянно застыл перед Замком — уже не хитроумный идальго, а некий К., лишенный даже имени. Ему больше не нужны приключения — они навязаны ему разросшимся до масштабов вселенной институтом власти. С тех пор бесконечность души превратилась в "аппендикс", а почуявший свою близкую кончину европейский роман распался на множество малых форм. Но если роман умер, значит, история Европы закончилась, а человек так и не обрел свое заветное место в ней. Для европейского классика, автора "Невыносимой легкости бытия" и "Бессмертия" Милана Кундеры, уехавшего в 1975 году из родной Чехословакии во Францию, эта мысль недопустима. В Европе его книга "Искусство романа" давно вошла если не в школьную, то в университетскую программу студентов-филологов. В ней Кундера размышляет над феноменом кафкианства, искусством композиции, "святой троицей" современного романа (Пруст, Джойс, Кафка) и поисками внутреннего "я" писателя. Это семь разнородных с точки зрения формы и содержания текстов о четырех веках европейской литературы, которые Кундера написал или произнес в период между 1979 и 1985 годом. Сборник, состоящий из семи глав, вместил в себя эссе, интервью, словарь ключевых для Кундеры слов и благодарственную речь. Похожим образом Кундера организует и свои романы: из семи на первый взгляд разрозненных частей состоят, например, "Шутка", "Книга смеха и забвения" и "Невыносимая легкость бытия". Та же внутренняя разобщенность есть и у его персонажей: "случайным соединением тела, мыслей и потока жизни, соединением произвольным и нестойким" представляется герою рассказа "Эдуард и Бог" и его подруга Алица после первой ночи любви. О том, что европейской цивилизации (искусства, Бога, человека, автора) больше нет, говорят уже давно и много, начиная с Гегеля, заканчивая современным философом Борисом Гройсом. Кундера чертит путь романа параллельно истории Европы и вслед за футуристами, сюрреалистами и почти всеми авангардистами отмечает, что архаичная романная форма, подобно устаревшим автомобилям или правящим классам, отмирает под напором прогресса. Но, по его мнению, смерть романа, "детища Европы", уже произошла: "Я уже видел и пережил смерть романа, жестокую смерть (и орудиями убийства были запреты, цензура, идеологический гнет)". Однако после конца своей истории роман не исчез, а начал воспроизводить форму, которая заменила ему содержание. Но перед нами вовсе не некролог. Кундера — автор, запретивший издавать свои книги в электронном виде, выступает как осторожный теоретик романа, а не его палач. Он видит в романе форму культурной памяти, к которой можно подключиться при помощи "абстрактных" слов. Романы Кундеры удерживает целый каркас "слов-загадок", из которых состоит шестая часть сборника — словарь романов Кундеры, появившийся после нескольких довольно грубых переводов "Шутки" на европейские языки. Например, в "Невыносимой легкости бытия" таким словом становится "китч", которое Кундера определяет как "абсолютное отрицание *****" или как "зрелое на грани гнилого". К таким же словам-иероглифам относятся "легкость", "инфантократия", "граница" и "жизнь". Если роман и должен исчезнуть, то только потому, что "мир вокруг больше не является миром". Наша жизнь упрощена до предела. Человек сведен к набору социальных функций. История — к лишенному смысла перечню событий. Упрощенный современный читатель требует, чтобы кто-нибудь непременно был прав: Анна Каренина — или жертва ограниченного деспота, или гулящая жена добродетельного мужа. Именно сегодня роман нужен нам больше, чем когда-либо еще. Он становится панацеей от разлагающей душу простоты; "территорией, где никто не является носителем истины, ни Анна, ни Каренин, но все имеют право на понимание". И возвращает нас в те времена, когда "человеку приходилось бороться только с чудовищами в собственной душе". Завершает "Искусство романа" речь, произнесенная Кундерой в Иерусалиме в 1985 году при получении премии, — панегирик роману, форме, способной заключить в себе четыре века европейской культуры, то есть почти все важнейшие темы человеческого существования. Однако чествующий все относительное и амбивалентное, по определению несовместимый с тоталитарным миром, роман превращается для Кундеры в тоталитарную художественную форму. И как Сизиф — свой камень, он вновь и вновь закатывает его на гору европейской культуры. Рецензия: Татьяна Сохарева, Газета.ru.

02 декабря 2013

Искусство романа

На русский язык впервые переведено "Искусство романа" Милана Кундеры — книга о детстве, отрочестве и смерти европейского романа.

Четыре века назад Сервантес впервые столкнул отдельно взятую личность и множество относительных истин — так, считает Милан Кундера, родился первый европейский роман. Триста лет спустя его Дон Кихот, потеряв интерес к ветряным мельницам, вернулся в родную деревню кафкианским землемером и растерянно застыл перед Замком — уже не хитроумный идальго, а некий К., лишенный даже имени. Ему больше не нужны приключения — они навязаны ему разросшимся до масштабов вселенной институтом власти. С тех пор бесконечность души превратилась в "аппендикс", а почуявший свою близкую кончину европейский роман распался на множество малых форм.

Но если роман умер, значит, история Европы закончилась, а человек так и не обрел свое заветное место в ней.

Для европейского классика, автора "Невыносимой легкости бытия" и "Бессмертия" Милана Кундеры, уехавшего в 1975 году из родной Чехословакии во Францию, эта мысль недопустима.

В Европе его книга "Искусство романа" давно вошла если не в школьную, то в университетскую программу студентов-филологов. В ней Кундера размышляет над феноменом кафкианства, искусством композиции, "святой троицей" современного романа (Пруст, Джойс, Кафка) и поисками внутреннего "я" писателя. Это семь разнородных с точки зрения формы и содержания текстов о четырех веках европейской литературы, которые Кундера написал или произнес в период между 1979 и 1985 годом. Сборник, состоящий из семи глав, вместил в себя эссе, интервью, словарь ключевых для Кундеры слов и благодарственную речь.

Похожим образом Кундера организует и свои романы: из семи на первый взгляд разрозненных частей состоят, например, "Шутка", "Книга смеха и забвения" и "Невыносимая легкость бытия".

Та же внутренняя разобщенность есть и у его персонажей: "случайным соединением тела, мыслей и потока жизни, соединением произвольным и нестойким" представляется герою рассказа "Эдуард и Бог" и его подруга Алица после первой ночи любви.

О том, что европейской цивилизации (искусства, Бога, человека, автора) больше нет, говорят уже давно и много, начиная с Гегеля, заканчивая современным философом Борисом Гройсом. Кундера чертит путь романа параллельно истории Европы и вслед за футуристами, сюрреалистами и почти всеми авангардистами отмечает, что архаичная романная форма, подобно устаревшим автомобилям или правящим классам, отмирает под напором прогресса. Но, по его мнению, смерть романа, "детища Европы", уже произошла: "Я уже видел и пережил смерть романа, жестокую смерть (и орудиями убийства были запреты, цензура, идеологический гнет)". Однако после конца своей истории роман не исчез, а начал воспроизводить форму, которая заменила ему содержание.

Но перед нами вовсе не некролог. Кундера — автор, запретивший издавать свои книги в электронном виде, выступает как осторожный теоретик романа, а не его палач.

Он видит в романе форму культурной памяти, к которой можно подключиться при помощи "абстрактных" слов. Романы Кундеры удерживает целый каркас "слов-загадок", из которых состоит шестая часть сборника — словарь романов Кундеры, появившийся после нескольких довольно грубых переводов "Шутки" на европейские языки. Например, в "Невыносимой легкости бытия" таким словом становится "китч", которое Кундера определяет как "абсолютное отрицание *****" или как "зрелое на грани гнилого". К таким же словам-иероглифам относятся "легкость", "инфантократия", "граница" и "жизнь".

Если роман и должен исчезнуть, то только потому, что "мир вокруг больше не является миром". Наша жизнь упрощена до предела. Человек сведен к набору социальных функций. История — к лишенному смысла перечню событий.

Упрощенный современный читатель требует, чтобы кто-нибудь непременно был прав: Анна Каренина — или жертва ограниченного деспота, или гулящая жена добродетельного мужа.

Именно сегодня роман нужен нам больше, чем когда-либо еще. Он становится панацеей от разлагающей душу простоты; "территорией, где никто не является носителем истины, ни Анна, ни Каренин, но все имеют право на понимание". И возвращает нас в те времена, когда "человеку приходилось бороться только с чудовищами в собственной душе".

Завершает "Искусство романа" речь, произнесенная Кундерой в Иерусалиме в 1985 году при получении премии, — панегирик роману, форме, способной заключить в себе четыре века европейской культуры, то есть почти все важнейшие темы человеческого существования. Однако чествующий все относительное и амбивалентное, по определению несовместимый с тоталитарным миром, роман превращается для Кундеры в тоталитарную художественную форму. И как Сизиф — свой камень, он вновь и вновь закатывает его на гору европейской культуры.

Рецензия: Татьяна Сохарева, Газета.ru.