«Все». Собрание сочинений Александра Введенского

В московском издательстве О.Г.И. вышло в свет полное собрание сочинений великого русского поэта Александра Введенского — впервые за семнадцать лет.740-страничный том с лаконичным названием "Всё" включает в себя полный корпус (практически полный корпус, уточняют издатели в аннотации) "взрослых" произведений обэриута Александра Ивановича Введенского (1904–1941), арестованного вскоре после начала войны и погибшего на тюремном этапе. Уточнение необходимо, потому что детские стихи, составляющие большую часть известных текстов Введенского, не включены в издание. На что есть несколько причин. Во-первых, составитель книги и неутомимый текстолог Анна Герасимова пишет в предисловии: "Произведения Введенского для детей пользовались популярностью несмотря на то, что, как кажется, уступают в изобретательности и непосредственности хармсовским и порой, увы, не свободны от политической конъюнктуры. Кое-что написано явно ради заработка". А во-вторых, в этом нет нужды, потому что они переиздавались неоднократно, даже в 40–50-е годы, до официальной реабилитации Введенского.Со"взрослыми" же стихами, казавшимися при жизни автора "заумными", а с ходом лет осознанными одним из главных прорывов русской поэзии XX века, дело обстоит ровно наоборот. При жизни Введенского было опубликовано лишь несколько небольших отрывков в коллективных сборниках, а потом о публикации непонятных текстов сгинувшего арестанта нечего было и думать. Так что первая книга вышла в 1980 году в американском издательстве Ardis, а на родине первый более-менее полный двухтомник появился в 1993 году в московской "Гилее".Казалось бы, Введенскому суждено было занять подобающее место в ряду возвращенных великих поэтов, где-то между Гумилевым и Мандельштамом. Но дальнейшие публикации были резко оборваны по причинам вполне абсурдистским. Литературовед Владимир Глоцер, бывший в молодости литературным секретарем Маршака и Чуковского, а в конце 80-х занявшийся обэриутами, объявил себя в середине 90-х защитником авторских прав наследника Введенского, живущего в Харькове его приемного сына Бориса Викторова. Глоцер самозабвенно (будучи юристом по образованию) судился с издательствами, посмевшими опубликовать хоть строчку стихов Введенского без его, Глоцера, разрешения, и требовал за получение этого разрешения совершенно неподъемные гонорары — порядка десяти тысяч долларов за книжку, словно речь шла не об умершем полвека назад авангардисте, а о здравствующем детективщике. Обладатель седых кудрей и огромной харизмы, он стал притчей во языцех, но подлинные размеры этой харизмы выяснились только после его смерти весной 2009 года. Оказалось, что Борис Викторов никакого поручения или генеральной доверенности представлять свои интересы в издательствах и заключать контракты Владимиру Глоцеру не давал. "Самое большее, о чем могла идти речь, — уточняет главный редактор О.Г.И. Максим Амелин, — о доверенности, дающей право выступать от имени наследника в судах. Но Владимир Иосифович убедил всех, что может разрешать или запрещать издания. При этом высуженные им средства переводил наследнику все до копейки"."Сыграла свою роль склонность наших людей к мифологизации действительности, — не без юмора замечает Герасимова. — Кроме того, издатели предыдущего двухтомника были настолько неосмотрительны, что не смогли обеспечить хотя бы одним экземпляром семью Введенского. Так что недоверие наследников к издателям понять можно".Однако Герасимовой и Амелину лично удалось не только преодолеть это недоверие, но и заручиться поддержкой других заинтересованных людей, так что, как и полагается в фундаментальном собрании сочинений, больше половины объема книги занимают приложения. В первую очередь это документы того времени — письма Введенского к Хармсу (публикация В. Н. Сажина), выдержки из записных книжек последнего, "Разговоры" Липавского, являющие собой как бы протоколы собраний обэриутов в 1933–1934 годах, и антиманифест Заболоцкого "Мои возражения А. И. Введенскому, авторитету бессмыслицы". А также исчерпывающие комментарии Анны Герасимовой к каждому произведению и записанные ею же в конце 80-х воспоминания двух женщин — первой жены и подруги Введенского. А еще — весьма эмоциональные стостраничные мемуары Бориса Викторова и несколько критически-научных материалов: статья Герасимовой "Бедный всадник, или Пушкин без головы" — подробное сопоставление корпуса текстов Введенского с "Медным всадником" Пушкина, и текст современного поэта-авангардиста Сергея Бирюкова "Кости времени и чувств". Это эссе снабжено подзаголовком от составителя: "Доклад, прочитанный на Белградской конференции 2004 г., но не включенный в научный сборник по причине “недостаточной научности”".И только добравшись до этого места, то есть очень далеко не сразу, и сопоставив некоторые другие цепляющие вещи, читатель понимает, в чем состоит главная особенность солидного тома. Он только изображает фундаментальное академическое издание — точно так же, как Анна Герасимова (она же Умка, лидер рок-группы и нонконформист) играет в ученую даму-филологиню (будучи, впрочем, при этом первой в СССР, кто защитил диссертацию по обэриутам), а поэт Максим Амелин (авангардист и архаист в одном лице) влезает в костюм респектабельного книгоиздателя.И уточнение "практически полный корпус" приобретает иной смысл: Александр Введенский — не застывший объект изучения, а живое, незавершенное явление. Поэт, которому еще только предстоит быть прочитанным по-настоящему.Рецензия: Михаил Визель, "Эксперт" № 50.