В нетерпеливом ожидании сентябрьской «Иностранки» публикуем еще один поэтический препринт — три элегии Джона Донна, перевод которых выполнила Марина Тарлинская.

Элегия V. Его портрет

Вот мой портрет на память обо мне.
А твой я спрячу в сердце, в глубине.
Сейчас лицом похож я на портрет,
Но минут годы, и ты скажешь «нет!»,
Когда из странствий я вернусь в свой дом:
Рука в мозолях, содранныx веслом,
Лицо обуглят солнце, бури, зной,
Когда, как тень, приду я за тобой
Mешком с костями, битыми в боях,
И в рубище на высохших плечах,
Вся в синих точках будет голова:
От пороха так въестся синева.
Соперник засмеется: брось тужить;
Ну можно ли с таким уродом жить?
Портрет мой подтвердит, каков я был;
Но ведь и ты не та, что я любил.
Мне разум скажет: пусть твои черты
Так изменились, это та же ты.
Лишь новорожденной любви легко
Влюбиться в лик, как дети — в молоко.
А нам, давно влюбленным, стал едой
Из плевел хлеб с холодною водой.

Элегия IV. Духи

Всего лишь раз отец твой нас застал,
A все твои грехи мне приписал;
Вот так воришке суд неправый шьет
Все ограбленья за минувший год.
Твой хмурый предок вынюхал мой след
И забубнил, что от меня лишь вред.
Пьянчуга, завершив свой давний сыск,
Вперился мне в лицо, как василиск,
Поклялся и приданого лишить,
А ведь одной любовью не прожить;
К тому ж наслeдство твоего отца
Куда прекрасней твоего лица!
Уже и мать твоя, почти в гробу,
Из одеял блюла твою гульбу:
Проспится днем, а по ночам следит,
Окно ли хлопнет, дверь ли зaскрипит?
Ты утром к ней зайдешь, глядит в лицо
И ручку жмет: не новое ль кольцо?
И, обнимая, щупает живот:
Не плод ли беззаконный в нем живет?
Закуски называет: ту и ту,
Чтоб вызвать бледность, пот и тошноту,
И помянет проказы юных лет,
Де, и она не соблюла обет,
Чтоб ты призналась; но, привыкнув лгать,
Ты обдурила и отца, и мать.
Твои братишки, чтоб взглянуть на нас,
К нам забегали в наш сладчайший час,
А утром им отец сулил конфет,
Чтоб вызнать (втуне!), был я или нет.
А сторож ваш, Родосский ваш Колосс,
Что по бокам ворот ногами врос,
Кто поминает божье имя вслух
В грязнейшей брани — это нам пастух.
Eго завидев, вспоминаю ад,
Он дьяволу, должно быть, кровный брат;
Высматривал он коршуном меня,
Но не поймал до нынешнего дня.
Досель скрывали мы свои грехи,
Но выдали меня мои духи.
Тиран, почуяв порох, бьет в набат,
Так твой отец, почуяв аромат.
Унюхав смрад, он бы подумать мог,
Что вонь исходит от его же ног,
Но аромат, что я с собой принес,
Нас выдал, залетев пьянчуге в нос.
Уж больно наша Англия проста,
Здесь место для собак и для скота,
А благородный зверь, единорог,
У нас не вступит даже на порог.
Я научил шелка не шелестеть,
И каблуки забыли, как скрипеть.
Но вот духи, — уж как я вас любил! —
Ваш аромат меня и погубил:
Меня объяв, вы yлетели прочь,
Чтобы врагу предательски помочь.
Вы — горький выжимок цветов и трав —
Темните, кто недужный, а кто здрав,
Скрываете вы шлюх гнилую пасть,
Чтоб с поцелуем юноше пропасть.
На нас, мужчин, бросаете пятно:
За женственность пеняют нам давно.
Недаром вас так любят при дворах,
Где правят ложь, и суетность, и страх.
Недаром встарь на алтарях вас жгли:
Богам угоден смрадный дым с земли.
Когда зловонен каждый лепесток,
Как может ароматным быть цветок?
Стоявши долго, источают смрад
Духи, сменяя вонью аромат.
Духи, вас обещаю наперед
Ее отцу, вот только пусть помрет!

Элегия XIX. Его любовнице: ложась в постель

Скорей, скорей, желанная моя,
Природы сын, как в родах стражду я.
Солдат мой, словно поднятый трубой,
Стоит и прям, и тверд, готовясь в бой.
Подвязку отстегните поскорей,
Хоть хороша, но лучшее — под ней.
Долой нагрудник, вышитый атлас,
Защитника от любопытных глаз.
Корсаж отбросьте прочь; курантов звон
Торопит нас: у ночи свой закон.
Теперь долой корсет; китовый ус
Торчит, на зависть мне и на искус.
Долой и платье: лучше нагота,
Чем венчиков и платьев красота.
Под нижней юбкой различает глаз
Ту диадему, что растет на вас.
Долой и туфли, и скорей в кровать:
На мягком ложе легче воевать.
Как облако, белеет простыня,
Ты — ангел, сотворенный для меня.
Такой вот рай пророчил Магомет
Тем правоверным, что блюдут обет.
Но ангелы при жизни нам дарят
Плоть твердую для плотских же услад.
Дай разрешенье трепетным рукам
Скользнуть к груди, меж бедер и к ногам.
Моя Америка, мой Новый Свет!
Ты мой; других тут поселенцев нет.
Здесь изумруды, золото, алмаз,
Все, что находят руки, вкус и глаз.
Я ослеплен богатством и готов
Стать вольным пленником твоих оков.
О нагота! Свершение надежд!
Дух — узник тела, тело — раб одежд.
На женской шее ожерелий ряд
Мужчинам на беду огнем горят,
Вот так обложка книги нас манит,
Не суть ее, обложка — наш магнит.
A мне бы суть возлюбленной прочесть
Без украшений, а какая есть.
Как повитухе, покажи нутро,
А не наряды, сшитые хитро,
Без нижней юбки покажись мне ты,
К чему стыдиться юной красоты?
Раскаиваться поздно; разве грех
Нам развлекать друг друга без помех?
Сними сорочку, скромность ни к чему,
Пришел конец терпенью моему!
Смотри, я обнажен; не прячь же грудь,
Мужское тело, покрывалом будь!