«Все бегали абсолютно голые /Электричества не было нигде /Только драки за джинсы с кока-колою» — так, в емких цитатах певицы Монеточки, представляют девяностые вчерашние подростки, не заставшие последнее десятилетие XX века. Совсем иначе рассказывает об этих годах писательница Евгения Овчинникова, автор сборника «Мортал комбат и другие девяностые»: у нее картина намного более светлая и веселая. «Лабиринт» задал Евгении Овчинниковой и другим писателям, чьи детство и подростковый возраст пришлись на 1990-е годы, несколько вопросов о той эпохе.
За девяностыми годами закрепился эпитет «лихие», но едва ли с таким определением согласится каждый. Какими были девяностые для вас? Как вы могли бы описать их одной фразой?
Евгения Овчинникова Одной фразой — «обычное детство в необычное время». Это взрослый взгляд на прошлое. Прошлое переосмысленное, переваренное и принятое. Девяностые пришлись на мое детство с 7 до 17 лет, и со всеми ужасами того времени пришлось справляться моим родителям. Мы же с друзьями превращали любые проблемы в развлечения. Нет света? Делаем ставки, у кого выключают больше. Одной свечой и несколькими зеркалами, поставленными под правильным углом, можно было, между прочим, нормально осветить целую комнату. У школы нет денег на уборщиц, и ученики моют пол после учебы? Очень даже весело! Лишний час, проведенный с друзьями без уроков и учителей. Мокрой грязной тряпкой можно кидаться друг в друга. Не буду говорить, как называлась эта игра, потому что написать ее название не позволит № 436-ФЗ!
Наталия Волкова Для меня это было время свободы и, как ни странно, литературы. В 1991-м мне было 14 лет, я перешла в новую, прогрессивную школу. И резко почувствовала эту свободу. Это проявлялось как в мелочах (отмена школьной формы, пионерской организации, красных галстуков), так и в серьезных вещах (на истории и литературе мы могли обсуждать все так, как хотели, как верили и считали правильным. Мы больше не оглядывались, на то, что там завещал «дедушка Ленин» и велела партия).
Да, в 90-е было много ужасного, и мы жили в эпицентре этого всего. Прямо напротив моего дома была гостиница «Останкино», практически каждый день там происходили разборки. Мы с подругой иногда пробирались в школу под пулеметной очередью: пережидали ее где-нибудь в укромном месте, а потом мелкими перебежками спешили на автобусную остановку.
Но у нашего класса была мощная защита: литература. У нас была потрясающая преподавательница литературы, Елена Ефимовна Янченко. Она умудрилась так с нами разговаривать, что литературой интересовались все, даже те, кто раньше никогда не открывал книжек. Наш класс недавно встречался, и каждый на примерах рассказал, что литература и школьные уроки изменили его жизнь. Да, изменили. И 1990-е мне вспоминаются именно через призму литературы. Бегая под пулями, я повторяла в уме Блока. А дома читала Бернса и Шекспира.
Евгений Рудашевский Для меня девяностые были беспризорными годами — время полной свободы и неопределенности. Ничто не мешало в шесть лет ночевать на улице, самому думать, где и как поесть, и, конечно, бродить по ближайшим лесам в поисках приключений.
Анастасия Строкина Для меня девяностые — это детство. Одесса, Николаев, Кишинев, украинский и румынский языки, постоянная смена школ и исторических героев. Весьма себе лихо!
Мария Ботева Помимо того, что годы эти были сложными сами по себе, мне они запомнились как годы темноты. В моем родном Кирове на нашей улице погасли все фонари: спалось благодаря темноте хорошо, а вот возвращаться домой было по-настоящему страшно. Света так и не было до самых десятых годов, и сейчас, идя по улицам, я до сих пор удивляюсь: надо же — светло.
Как вы думаете, что эпоха 1990-х годов дала нашей стране? Что отличает поколение детей 1990-х от предыдущих и последующих?
Евгения Овчинникова Думаю, девяностые скорее отняли, чем дали. Отняли привычный порядок (или его подобие, не знаю), принесли абсурд. Не могу твердо ответить на этот вопрос, потому что не помню Советского Союза. Для меня в реальности существуют только девяностые и современная Россия. Сейчас, разумеется, лучше.
Что касается различий. Дети — всегда дети, в любое время. Не думаю, что поколения, разница между которыми 20 лет, отличаются как-то кардинально. Конечно, есть какие-то приметы времени, какие были у нас и какие есть у них. Мы залипали в журнал Cool и сто раз переслушивали какого-нибудь Шуру, сейчас дети залипают в соцсетях и смотрят ролики на YouTube, хорошо, если познавательные. Мы собирались дома и болтали о чепухе, сейчас болтают в чатах. Изменились только средства. Но мир сейчас гораздо более открыт, толерантен и гуманен по сравнению с девяностыми, и я рада, что нынешние подростки и мои дети, еще совсем маленькие, живут в эту эпоху. Интернет сильно меняет реальность, в которой живешь. С доступом к любой информации мир становится более близким и понятным.
Наталия Волкова Свободу говорить и думать, верить, надеяться. Открылись границы, мир стал шире и объемнее. Мне трудно говорить за все поколение, наверное, было по-разному. Мои родители потеряли работу (папа работал в министерстве, мама — в научном институте, обоих сократили). Напряжение, конечно, было большим: где искать работу, что есть, как одеваться. Но это все прошло мимо меня, меня тогда мало волновали такие вещи, как еда и одежда. Но вот, что точно: мои одноклассники и друзья хотели жить другой жизнью, не так, как родители. Хотели заниматься тем, что нравится, путешествовать по миру, учиться.
Евгений Рудашевский Не возьмусь говорить за поколение в целом, но один факт неоспорим — почти все мои друзья-ровесники выросли в неполной семье. У одних отцы просто уходили из семьи. У других потихоньку спивались. У третьих попадали в тюрьму или погибали. Нередко бывало и так, что мои друзья вовсе не знали своих отцов. Возможно, нас объединила именно безотцовщина, хотя в те годы мы об этом не задумывались.
Анастасия Строкина Эпоха 1990-х, как и любая другая, дала особенную память, свои маркеры — по ним мы узнаем друг друга. Для страны? У моих родителей были знакомые в Петербурге, которых убили, у других забрали недвижимость. Стреляли много и с удовольствием. Есть и те, кто добровольно ушел из жизни. Не выдержал, не выдюжил. Об этом, думаю, через десяток лет будут массово снимать фильмы — художественно осмыслять. А еще лет через 40−50 мы вдруг станем восприниматься как живые свидетели переломной эпохи, и будут у нас спрашивать: а как? А что? И мы постараемся вспомнить, и, конечно, все наврем.
Мария Ботева Многие мои ровесники рассказывают, что девяностые годы прошли для них под знаком разделения на тех, кто мог одеваться хорошо, и тех, кто одевался плохо. Вспоминают, что над ними смеялись и издевались — и этого было больше, чем раньше, и больше, чем стало позже. Однако мне, кажется, повезло: у нас в школе не было ни насмешек, ни высокомерия. Едва ли можно говорить, что у целого поколения есть какие-то общие черты.
Вспомните, пожалуйста, историю из вашей жизни — смешную, страшную, поучительную, трогательную, — которая наиболее ярко характеризует это десятилетие.
Евгения Овчинникова Пожалуй, самая нелепая история, которая наиболее точно передает атмосферу девяностых с их абсурдностью — это эпизод с аккордеоном. Он упомянут в одном рассказе сборника, но я расскажу всю правду! (смеется) Папа работал гравером. Он подписывал каллиграфически, золотом, поздравительные открытки, делал гравировку на часах, кольцах, на музыкальных инструментах и один раз даже на телевизоре. Мелкие заказы он приносил мне, и деньги за них — тоже.
За один вечер я могла подписать золотом десять открыток. Делалось это так: стол застилался плотной скатертью. На нее клали открытку. Поверх нее — золотую фольгу блестящей стороной вверх. На фольгу — трафарет заглавной буквы «С», затейливой и с вензелями. У меня была только одна заглавная буква, потому что все поздравления начинались с нее: «С юбилеем!», «С днем свадьбы!», «С днем рождения!». Машинкой для выжигания с тонким пером я вырисовывала «С», а дальше золотом же выжигала поздравление. Нехитрые стихи и пожелания клиенты записывали на клочках бумаги. Иногда слов было не разобрать, и я додумывала слова сама. Никто ни разу не пожаловался.
Так вот. Однажды я подписала открытку с 30-летним юбилеем свадьбы, и заказчик так проникся красотой золотых вензелей, что мало того что заплатил за нее, сбегал домой, притащил и вручил папе аккордеон. От всей, так сказать, души, с большой благодарностью за проделанную работу. Папа, мягко скажем, растерялся и взял аккордеон, вечером принес мне. Первой его мыслью было, чтобы я немедленно пошла записываться в музыкалку на отделение аккордеонов, не знаю, как правильно это назвать. Но мне было уже лет четырнадцать, и от отделения аккордеонов я отбилась.
Огромный аккордеон в черном футляре несколько лет стоял дома. Я научилась играть на нем «Ламбаду» и «Мой милый Августин». Растягивать эту махину было мне не по силам, поэтому аккордеон клали на диван, мама или папа растягивали меха, а я играла. Продать его не удалось, но уже после переезда мы отдали его бесплатно в музыкальную школу. Надеюсь, там этот неприкаянный товарищ пригодился кому-нибудь из учеников!
Наталия Волкова 1993 год, я живу рядом с гостиницей «Останкино» и учусь в школе рядом с ВДНХ. Помню, как накануне событий октябрьского путча я шла домой из школы и заметила, что лужи почему-то все багрово-красные. В лужах не отражалось небо, они были покрыты ржавыми листьями, и цвет был такой, будто вода там была глинистой. Это меня сильно поразило, я пришла домой и записала в дневник стихотворение про кровавые лужи. А на следующий день нам позвонили и велели в школу не приходить: чтобы попасть в школу, мне надо было идти мимо телецентра, вокруг которого велись боевые действия. Папа лежал в больнице, и мама ездила к нему, прорываясь сквозь военные кордоны. А я сидела дома, шила юбку и смотрела телевизор, где показывали столкновения. И кровавые лужи.
Евгений Рудашевский Одно из самых ярких воспоминаний — это вкус мокрого хлеба. Родители жили бедно, полноценный обед для нас был редкостью. Как-то, увидев, что в весенней луже за нашим домом лежит большой ломоть настоящего батона, я сразу выскочил во двор. Воровато озираясь, прокрался вдоль изгороди. Схватил хлеб и с жадностью съел его в ближайших кустах. Съел без остатка. И на всю жизнь запомнил его вкус. Вкус мокрого хлеба. Неудивительно, что в книге «Голод» из «Экстремального пикника» я привел именно этот пример, когда рассказывал о том, что у голода, как ни странно, есть свой вкус и запах.
Анастасия Строкина 1991 год, Одесса, август. Телевизор дома гремел сообщениями о путче, а на улице — тихо, на улице детство. Мне 7 лет. Мы идем с бабушкой мимо ларька с мороженым. Она спрашивает: «Хочешь?» А я отвечаю: «Какое мороженое, Валя! Такие дела кругом делаются!»
Мария Ботева Вспоминаю уроки географии в средней школе. Учебники, рабочие тетради — все было дорогое, да и найти нужные книги в продаже было нелегко. У кого-то в нашем классе отец работал в администрации на заводе, имел доступ ксероксу. И вот благодаря ему мы все получили контурные карты: скинулись немного и скопировали на два параллельных класса. Карты, конечно, были не совсем четкими, но и это было большим счастьем.
Похожие подборки
Не знаете, что почитать?
