Война глазами детей — какая она? Такая же страшная, как в «лейтенантской прозе»? Невидимая, как в «Мальчике в полосатой пижаме» или фильме «Жизнь прекрасна»? Идеализированная, как в документальных кинокартинах? Неверно ни первое, ни второе, ни третье. Тему детей и войны исследуют многие писатели — и главное, что они подмечают: война — абсурдна и противна человеческой природе. Рассказываем о лучших детских и подростковых последних лет, посвященных детям и войне.

Ян Терлау. «Зима во время войны»

Действие романа Яна Терлау происходит поздней осенью и зимой 1944−1945 гг., в маленькой нидерландской деревеньке Вланк, оккупированной немцами. Главный герой — сын бургомистра, 15-летний Михиль — помимо своей воли оказывается втянут в движение Сопротивления: он получает письмо, которое должен будет доставить одному из участников движения — а в итоге окажется вынужден помогать раненому британскому солдату. Михиль — обычный молодой человек, не Герой с большой буквы, не тот, кто готов жертвовать собой ради общего блага и спасения страны. Но в меру своих сил он старается помогать и оказывается бесконечно полезными для правого дела — и как бы он в себе (а мы в нем) ни сомневался, проявляет себя с лучшей стороны.

Цитата: «— Немец — хороший парень? И что же этот хороший парень делает в нашей деревне?

— Михиль, — заметила мефрауван Безеком, — на белом свете живет восемьдесят миллионов немцев. Нравится тебе это или нет, но среди них есть хорошие люди, которые ничуть не рады войне. Мы не любим немцев, ни ты, ни я, ни Эрика, но этому человеку мы должны быть благодарны, это точно. Во всяком случае, лично я ему безумно благодарна.

— Не исключено, что он был членом расстрельной команды, — упрямо произнес Михиль.

— Не думаю. Но даже… нет, не думаю.

— Если человек категорически отказывается, его не могут заставить войти в расстрельную команду, — добавила Эрика.

Михиль молчал. Насколько же легче ненавидеть всех фрицев… А тут он не мог не признать, что этот немец повел себя намного благороднее, чем все их соседи вместе взятые. Юноша поглядел на белокурую головку братишки. Упасть с высоты в десять метров на булыжную мостовую».

Силен Эдгар. «42 дня»

Действие романа — Франция, 1942 год. Чтобы уберечь от немецкой оккупации, родители отправляют двенадцатилетнего Сашу и его младшего брата Жакоба к дяде — он работает в пансионате для душевнобольных, который неожиданно оказывается островком здравомыслия в океане происходящего вокруг ужаса. Читателю предстоит взглянуть навойну глазами ребенка, но ребенка уже не настолько маленького, чтобы совсем ничего не заподозрить. История Саши — это история постепенного прозрения, осознания той бесконечной несправедливости, которая стремительно стала нормой. Автор, используя приём отстранения, обнажает абсурд происходящего — мужчина, думающий, что он животное, или женщина, мнящая себя царицей Нефертити, смотрятся здоровее тех, кто готов убивать человека лишь потому, что он — цыган или еврей.

Цитата: «…фашисты считают, что мы особая раса. И даже если я не верующий, для них это не имеет никакого значения. Я все равно в их глазах отношусь к этой расе. И ты тоже в некоторой степени.

— Но я ничем не отличаюсь от остальных!

— Не отличаешься. Хотя нет, отличаешься, потому что ты очень смелый! Но это никак не связано с тем, еврей ты или христианин. Но немцы считают иначе…

— А американцы?

— Не беспокойся! Американцы не думают о евреях ничего подобного.

— Получается, они умнее?

— Не знаю, у них довольно своих глупостей. Там процветает расизм по отношению к чернокожим и индейцам. Нигде на земле нет места, где все было бы идеально. В мире творится еще очень много глупостей. Остается только надеяться, что твое поколение будет умнее».

Мария Ботева. «Сад имени Т.С.»

Новая повесть от автора «Мороженого в вафельных стаканчиках» рассказывает историю большого семейства, которое переехало из частного дома в многоквартирный и обнаружило в сундуке со старым хламом удивительную фотографию. На ней изображен Трофим Савоськин, 19-летний юноша на берлинской улице — и сделан снимок в мае 1945-го. Оказывается, прадед Светы, Глеба, Васьки и Сашки был среди тех, кто поднял знамя Победы над рейхстагом! Этот факт заставляет детей совсем по-новому взглянуть на многие вещи.

Цитата: «Ну и что, у героев не может быть смешных фамилий, можно подумать! Савоськин! Детсадовская какая-то фамилия, может, маме потому и нравится, что она воспитательница. Трофим Савоськин. Представляю, у нас бы в классе кого-нибудь так звали. Он бы от двери до своей парты так просто не дошел: все равно кто-то бы обозвал по дороге. Вон Златке Карачевой как достается. Только появится в школе, кто-нибудь обязательно крикнет, Монастырев какой-нибудь или Окишев, что Златка прикарячилась».

Наталия Волкова. «Разноцветный снег»

Название повести, конечно, символично: главная героиня, 13-летняя Стася, и ее друзья понимают, что мир отнюдь не делится только на черное и белое, и даже самые очевидные вещи — вроде цвета снега — могут выглядеть иначе, если взглянуть на них чужими глазами. Иначе начинает выглядеть и судьба известного на весь городок предателя времен войны, если в его истории хоть немного покопаться. И группа подростков в охотку копается — обнаруживая не только забытые исторические факты, но и что-то новое о самих себе.

Цитата: «—Да он не нормальный, он — предатель.

 — Не перебивайте, Виталик. Соня, и? Что «какой нормальный человек»?

 — Нормальному человеку вообще все до лампочки будет, если жена и сын умерли.

 — А я думаю, что не все, — вдруг подал голос Рома, и все с удивлением оглянулись на него. До сих пор он почти все время молчал, стеснялся, наверное.

 — То есть по-твоему, он родных похоронил, и быстренько новую жизнь начал? — вскинулась Соня.

 — Нет, — Рома нахмурился, — не так. Если у тебя случается такая страшная беда, то хочется что-то сделать, понимаешь? Бежать, стрелять, мстить. Мстить тем, кто это с твоей семьей сделал. Потому что ничего уже по-прежнему не будет».

Станислав Олефир. «Когда я был маленьким, у нас была война»

Сборник автобиографических рассказов Станислава Олефира — книга редкая в своем роде, и вот почему. Война, какой ее запомнил писатель, стала благодаря детскому воображению особенным временем, когда людские характеры видны особенно четко. Пяти- или шестилетний ребенок тогда, в условиях оккупации, неожиданно научился видеть в окружающих то, о чем прежде и подумать не мог. Однако как жизнь ни заставляла бы ускоренно взрослеть, дети остаются детьми, и даже в оккупации находят время для игр и забав.

Цитата: «Однажды утром проснулся и вижу: Игнат сидит среди нашей хаты, штанина засучена выше колена, а из-под штанины выглядывает обрубок ноги. Рядом обутый в ботинок деревянный протез, в который папа прилаживает мой мяч. Отрубленная нога в протезе очень болит, вот они решили сделать подушку.

Игнату протез с подушкой из моего мяча очень понравился, и он счастливый ушел домой. А я лежал под одеялом и плакал. Я обиделся и на отдавшего мой мяч папу, и на счастливого Игната, и на фашистов, из-за которых остался без мяча».

Ольга Громова. «Сахарный ребенок»

Об этой книге сказано уже много, а говорить хочется вновь и вновь: беспримерно трогательная и богатая запоминающимися сценами история, которая и читается на одном дыхании, и вдохновляет, и из головы месяцами не вылетает. «Сахарный ребенок» — документальная проза высшей пробы: пока читаешь, буквально переносишься туда, в Киргизию рубежа 1930−40-х, проживаешь с девочкой Элей несколько лет — и, закрывая книгу, становишься немного другим человеком.

Цитата: «Квартиру у нас не отобрали и вроде бы оставили нас в покое. Тогда мы не знали, что обозленный сосед начал писать на маму доносы во все мыслимые инстанции.

Летом тридцать шестого года пришла открытка от папы, внизу он крупными буквами написал мне, что уехал очень далеко и писать будет редко, а когда заработает много денег, вернется и купит мне много игрушек. Открытка была испачкана углем (отец выбросил ее из окна вагона возле Иркутска в надежде, что кто-то подберет и опустит в ящик), весь текст был написан микроскопическими буквами, и между прочим там сообщалось: «Нас везут на Колыму». Но на все это я не обратила внимания. Главное я поняла: папа когда-нибудь вернется».

Ольга Колпакова. «Полынная елка»

Эта повесть немного рифмуется с «Сахарным ребенком», но представляет историю чуть более поэтичную, воздушную, где-то даже музыкальную. Если в книге Ольге Громовой поражает обилие деталей и сцен, то в произведении Ольги Колпаковой — эмоциональный фон. История о русских немцах, насильно вывезенных в Сибирь в годы войны, представлена словно через поволоку — ровно такую, какая возникает, когда память естественным образом притупляется. И через толщину семи десятилетий проступает лишь самое главное, самое болезненное, самое трогательное.

Цитата: «Наш папа, когда был маленький, жил в горах, на Кавказе. У Лили в учебнике есть картинка с Кавказом. Это такие красивые земли! Он рассказывал, какой вкусный виноград у них рос. А потом началась война. Не та, которая сейчас, а другая, первая, в самом начале XX века. Но в ней тоже воевали немцы и еще много других народов. Немцы за границей так плохо себя вели, начали войну. И за это немцам на Кавказе запретили говорить на немецком языке! И в школах тоже запретили на нем говорить».

Эдуард Веркин. «Облачный полк»

Книгу «Облачный полк» уже сейчас изучают в некоторых школах России, а в будущем она наверняка попадет как минимум в список рекомендаций на лето. Эдуард Веркин представляет новый взгляд на тему войны — взгляд более кинематографический, чем был характерен для «лейтенантской прозы», и более отстраненный, чем почти все советские и российские книги о войне. «Облачный полк» — это попытка примирить поколение современное с поколением военным, и попытка исключительно удачная.

Цитата: «А на что похожа война? — снова спрашивает Вовка. — По ощущениям?

Сразу я не отвечаю, какое-то время думаю, стараясь подобрать. Вовка ждет. Надо купить ему камеру, он, кажется, фотограф, как и я. Жизнь для него не календарь событий, а альбом ощущений. Полированная сталь папиросницы, липкая резина противогаза, пыль и рыбный запах сетей, война… Он читал энциклопедии, смотрел фильмы, играл на компьютере и спорил на оружейных форумах. Но не понял.

 — На что?

 — На болезнь, — отвечаю я».