Лучшие рецензии автора | Рейтинг |
Довлатов. Биография | +20 |
Мейерхольд. Драма красного Карабаса | +18 |
Арена XX | +15 |
Мягкая ткань. Книга 2. Сукно | +10 |
Исчезнувшие страны. 1840-1970 | +6 |
Здравствуйте, Захар. В вашем творчестве литература и жизнь, ваш личный опыт участия в войнах и художественное воображение связаны очень сильно, но роман Обитель выделяется из общего ряда. Почему вы решили обратиться к эпохе создания ГУЛАГа и году великого сталинского перелома?
Мне близка тема литератора в экстремальной ситуации: Захар, что для вас значит русский писатель на войне? Насколько военные действия, будь то мировые войны, Кавказ или Донбасс, формируют мировоззрение писателя?
Наконец,...
Мне близка тема литератора в экстремальной ситуации: Захар, что для вас значит русский писатель на войне? Насколько военные действия, будь то мировые войны, Кавказ или Донбасс, формируют мировоззрение писателя?
Наконец, в вашу жизнь недавно вошёл академический театр: почему вы приняли этот вызов и как будет формироваться репертуар русского консервативного театра?
Успехов вам в каждом вашем начинании, с уважением Артём (тёзка главного героя Обители)
Виктор Владимирович, здравствуйте. Я начал знакомство с вашим творчеством с книги Русская красавица и поразился виртуозным и легким рассказом об интимных отношениях. Поэтому мой первый вопрос вам о том, почему вся русская литература так стыдлива в описаниях секса, чего боялись классики и авторы ХХ века?
Второй вопрос связан с вашим участием в альманахе Метрополь: что вам, кроме исключения из Союза писателей и неприятностей у вашего папы, дало сотрудничество с этим неподцензурным альманахом? Вы...
Второй вопрос связан с вашим участием в альманахе Метрополь: что вам, кроме исключения из Союза писателей и неприятностей у вашего папы, дало сотрудничество с этим неподцензурным альманахом? Вы ощутили себя более свободным?
Наконец, третий вопрос вытекает из второго: в одном из эфиров на радио Эхо Москвы вы сказали о непреодоленном в современной России наследии Сталина. Какова роль литературы в освобождении сознания граждан от сталинского влияния сейчас, в 2019 году, раз не получилось ни в первую оттепель 1956 года, ни в перестройку?
Заранее спасибо!
Здравствуйте, Сергей! Я открыл вас, как писателя, по трилогии о 90-х годах Семь лепестков, поэтому мой первый вопрос: та эпоха была для вас лично лучшим временем или время всегда хорошее? А второй вопрос связан с романом Калейдоскоп: это ваш опыт жизни за границей позволил так расширить территориальные и временные рамки книги? И, в целом, важно ли сейчас место, где живёт русский писатель? Успехов, с уважением Артём Полин.
Как и очень многие дети, я собирал марки - лучшее расширение кругозора в нежном возрасте. Особенным шиком было заполучить марку какой-то загадочной и далекой страны, вроде Бельгийского Конго или Родезии. Но, к моему удивлению, этих стран я не находил ни на политической карте мира, ни на глобусе, будто они исчезли, как град Китеж или Содом с Гоморрой.
Что осталось в истории на политической карте мира от исчезнувших государственных образований? Норвежец Бьёрн Берге отвечает на этот вопрос:...
Что осталось в истории на политической карте мира от исчезнувших государственных образований? Норвежец Бьёрн Берге отвечает на этот вопрос: филателия, марки канувших в Лету стран.
Издательство "Текст", чей юбилей мы отмечаем в 2018 году, выпустило уникальный том: в книге Берге "Исчезнувшие страны" рассказывается, с привлечением коллекции марок автора, о множестве когда-то существовавших стран с 1840 по 1970 год.
Вытянутое, как кляссер для марок, издание повествует увлекательные рассказы о забытых ныне странах и городах-государствах, типа Вольного города Данциг или Батуме, о котором я знал лишь, что это - название пьесы Булгакова о Сталине.
Чем привлекательна книга Берге, помимо несравненных страноведческих достоинств, великолепной полиграфии и геоданных о каждом образовании в начале посвященной им главы? Это история с географией: часто история великих географических открытий и свободная торговля способствовали возникновению этих квазигосударств, просуществовавших иногда весьма долго, как островное государство Гельголанд в Северном море на морских путях бывшей Ганзы. А иногда сама география, удаленность от основных центров цивилизации становились основой для формы и типа государства, например, Республики Южно-Молуккских островов в Индийском океане.
Если в ХIХ веке это были образования под эгидой могущественных колониальных империй, как британская колония Нью Брансуик в Северной Америке, то в веке ХХ, особенно в период между двумя мировыми войнами, все эти самопровозглашенные республики и государства, возникали как реакция на политические изменения на европейском и американском континентах.
После Второй мировой войны и крушения колониальной системы возникали и падали как государства освобожденной Африки, например, Биафра, так и государства апартеида на юге континента.
Следить за всеми этими политико-географическими пертурбациями было для меня чрезвычайно увлекательно, так как действие многих известнейших произведений литературы и кино происходят в таких вот ныне несуществующих странах, будь то Маньчжоу-го ("Последний император" на днях ушедшего из жизни Бернардо Бертолуччи) или Танжер, Юг России (да, да, у белых в Гражданскую войну было своё государство!) или Карнаро и Фиуме.
Я настоятельно рекомендую эту книгу как юным пытливым умам, так и просто неравнодушным читателям: "Исчезнувшие страны" - книга о неизбежности перемен, о вечном движении, о том, что остановить мгновение способны только почтовые марки...
Книга Марка Кушнирова о выдающемся русском режиссёре Всеволоде Мейерхольде поражает своей педантичностью и вниманием к мельчайшим деталям творческого пути апологета нового театра, каким Мейерхольд предстает на страницах книги.
Восстанавливая год за годом, сезон за сезоном успехи и неудачи большого мастера, автор проделывает уникальную работу: он показывает Мейерхольда в контексте всей русской культуры «серебряного века», от Чехова и Блока до забытых сейчас, но когда-то гремевших Чирикова и...
Восстанавливая год за годом, сезон за сезоном успехи и неудачи большого мастера, автор проделывает уникальную работу: он показывает Мейерхольда в контексте всей русской культуры «серебряного века», от Чехова и Блока до забытых сейчас, но когда-то гремевших Чирикова и Юшкевича.
Среди титанов эпохи декаданса и торжества символистской эстетики, Мейерхольд выделялся постоянным поиском нового театрального языка, даже если и аппелировал к площадному театру европейского средневековья и испанского барокко.
Кушниров очень бережно рассказывает и о личной жизни мэтра, его семьях и театральном романе с прелестной Ниной Коваленской, которая в чем-то предвосхитила появление в жизни и на сцене Зинаиды Райх - подлинной любви Мейерхольда.
Наконец, автор очень убедительно и подробно показывает методы режиссуры Мейерхольда и становление собственно режиссерского театра в России.
Это основательность и добротность источников, которыми пользовался автор: сам Кушниров никогда не скрывает своего отношения ни к авторам воспоминаний о Мейерхольде, ни своего амбивалетного отношения к герою книги. Книга Кушнирова — это отнюдь не панегирик замученному в сталинские годы режиссеру, а очень подробный и бережный анализ его творчества, характера, симпатий, связей, а так же отношения Мейерхольда с властями и так называемыми коллегами, для которых он с юных лет был все равно чужаком.
Что двигало Мейерхольдом на протяжении всей его жизни, как и почему рождались его бессмертные постановки Дон Жуана и Маскарада? Автор книги отвечает почти однозначно: исступленная любовь к театру и осознание себя мессией, способным сломать реалистический театр и создать невиданный синтетический театр будущего.
При всем желании найти недостатки у книги, я не могу этого сделать: это настоящая, достойная серии ЖЗЛ биография. Книга Марка Кушнирова разрушает некоторые мифы о Мейерхольде: он совсем не выглядит как Красный Карабас, как едко вывел его в своей книге про Буратино Алексей Толстой. Истеричный, с огромным самомнением и замашками диктатора, Мейерхольд на страницах книги предстает, скорее, как жертва века и обстоятельств, в силу характера не вписавшийся в социалистический реализм.
Говорят, что характер — это судьба: жизнь Мейерхольда — прямое и явное доказательство этого тезиса. А из книги Кушнирова я узнал, что и у Дуремара был прототип: Владимир Соловьев — многолетний соратник Мейерхольда, высокий, сутулый, в длиннополом пальто:)
Прекрасная, тщательно созданная, биография Мейерхольда перекликается с рядом книг, изданных Молодой гвардией по теме театра и эстетики «серебряного века»: постановки Мейерхольда в кабаре арлекинад описаны в книге Театральная богема серебряного века, а актёры, в разные годы работавшие с мэтром, в биографиях Веры Комиссаржевской и в ещё одной новинке ЖЗЛ — Смехачи Мейерхольда.
Но для себя я отмечаю уникальность книги Кушнирова: автор убедительно и увлекательно рассказал о спектаклях режиссера, от которых в лучшем случае сохранились только черно-белые фото.
Я представлял эти постановки, как будто сам был зрителем Александринского театра или Театра имени Мейерхольда. И в этом тоже я вижу нечто символическое: театр Мейерхольда, как я его понял, это всегда стремление заглянуть в несбыточное, быль сделать сказкой, поэтому так был близок Мейерхольду русский авангардный прорыв 1917 года.
То, что театр Мейерхольда не был услышан и понят вождями революции — это не драма, а трагедия Красного Карабас. Похожее состояние не смог пережить ещё один глашатай перемен и революции, герой бестселлера ЖЗЛ — Владимир Маяковский. Мейерхольд активно ставил в своем театре драматургию трибуна поэтической революции.
Валерий Попов — уважаемый и известный писатель из Петербурга — написал о друге своей молодости, непростом, но, в целом, хорошем человеке Серёже Довлатове. Знаете, каким он парнем был? Из книги выходит, что с юности огромный, как медведь, будущий легендарный писатель Сергей Довлатов крепко пил, лихо менял женщин, служил в конвойных войсках, отчаянно нуждался в деньгах и в итоге эмигрировал из СССР в США по израильской визе, благо происхождение отца позволяло. Далее произошло рождение писателя:...
Из явных достоинств книги необходимо выделить самое очевидное: близкое знакомство автора и его героя в первый, советский, период жизни Довлатова. Время Довлатова — это период резкого взлета новой советской литературы, уже не ощущавшей стальных объятий сталинской цензуры. Попов любовно описывает полунищий быт лениградской литературной богемы, которую почти тотально не печатали и вообще как бы не замечали: эпизод с рукописями молодых ленинградских писателей, которые один толстый журнал отдал пионерам на макулатуру, из книги Попова перекочевал в фильм Алексея Германа о Довлатове. Сильная сторона книги — подробный рассказ о писательской стратегии Довлатова и его литературном методе: по словам Попова, Довлатов был всеяден, то есть любой, даже самый мелкий эпизод, случай, становился для Довлатова сюжетом для нового соло на ундервуде. Потрясающая внимательность к деталям, редкое чувство юмора и колоссальная внутренняя незащищенность — вот, согласно Попову, составные части довлатовской ментальности и важнейшие составляющие его прозы.
Негативная сторона книги — оборотная ее положительной стороны: в биографии Серёжи Довлатова очень много Валеры Попова. Наверное, шикарные питерские рестораны и кафе сыграли свою роль в становлении Довлатова, но автор упивается воспоминаниями о кутежах весьма бедных работников неподцензурного андерграунда. Отдельно необходимо сказать о роли алкоголя в жизни Довлатова: он был сильно пьющим человеком по жизни, но любим мы его не за это, правда? Другой великий пьяница русской литературы — Веничка Ерофеев — тоже разобран на цитаты и персонаж не менее культовый, чем Довлатов: в конце концов, а кто не пьет?:) Национальная русская болезнь Высоцкого, Ерофеева или Довлатова не помешала им творить и создавать произведения, которые читаются поколениями поклонников: довлатовские повести входят в корпус русской литературы так же естественно, как и московская проза Трифонова, сибирская Распутина или космополитичная Аксёнова. Поэтому акцентирование алкогольной темы в жизни Довлатова меня покоробило.
Сергей Довлатов ушел из жизни в 49 лет: свои главные книги он написал, по собственному признанию, «не в Америке, а в эмиграции». Мне понравилась теория Валерия Попова, что к моменту своей смерти Довлатов, в определенной мере, исчерпал тему третьей волны русской эмиграции и, как человек очень тонко чувствующий любую фальшь, пытался найти выход из явно тупиковой творческой ситуации, а явное злоупотребление алкоголем приблизило несвоевременную смерть. Книга о Довлатове, на мой взгляд, получилась элигически-печальной, несмотря на частые трагикомические моменты в жизни и в произведениях Довлатова. И я почему-то не удивлен: самые уморительные комики на публике оказываются в жизни людьми рефлексирующими, мучительно одинокими в толпе или в семье, ищущими и не находящими точки опоры… Таким увидел Сергея Довлатова его друг, хороший писатель Валерий Попов. Спасибо ему за эту биографию без единого фото…
Здравствуйте, Игорь! Наверное, мой первый вопрос очень сакраментальный и надоевший: сейчас, в начале XXI века, стоит ли придавать русской классике такое же значение, как в течение прошлого века? И второй вопрос: в наши дни поэт в России по-прежнему больше, чем поэт или это уже европейский интеллектуал на университетской кафедре?
Лоетта, здравствуйте! Перед тем, как задать свой вопрос, я прочитал предыдущие и заметил, что вопросы счастья волнуют как женщин, так и мужчин. А существует ли гендерная разница в восприятии такого понятия, как счастье? Как реагируют мужчины и женщины на радостные события?
И второй вопрос: если счастье - это только продукт работы нашего мозга, то и любовь тоже обусловлена определенным химическим соединением? А как же тогда Ромео и Джульетта? С уважением Артём
Я все-таки решился: цитируя популярный интернет-мем, невозможно просто взять и сесть в поезд Москва-Рига и не сказать несколько торопливых (формат конкурса, господа!) слов любви и восхищения роману Елены Катишонок "Жили-были старик со старухой".
Блистательный русский язык, трагизм и ирония, этнографические детали быта староверов в московском Форштадте - одном из русских кварталов Риги - но, прежде всего, не отпускающая до последних страниц, изумительно рассказанная семейная...
Блистательный русский язык, трагизм и ирония, этнографические детали быта староверов в московском Форштадте - одном из русских кварталов Риги - но, прежде всего, не отпускающая до последних страниц, изумительно рассказанная семейная история, тронувшая меня до слёз...
"Жили-были старик со старухой" - это русская долгая дорога в дюнах, в которой показана жизнь нескольких поколений казаков-староверов, оказавшихся волею судьбы на окраине Российской империи.
В романе Катишонок зримо передана атмосфера смены эпох в Риге от первой мировой войны до 1950-х годов: герои проходят через крушение империи, жизнь в Первой республике, аннексию Латвии в 1940 году и зловещую немецкую оккупацию.
"Жили-были старик со старухой" - это точный, с невероятной симпатией созданный портрет страшного ХХ века в жизни одной простой семьи, где я мог узнавать не только узкие улицы Риги, но и находить свои корни. Роман подкупает своей эмпатией к героям, которых, впрочем, автор судит строго: рискну сказать, но это что-то шолоховское в прозе Катишонок.
В центре книги Катишонок - обычные люди, по которым, как Молох, проехало безжалостное Время, но они, в большинстве своём, остались добрыми, порядочными, старорежимными людьми. Бог, поступки и воздаяние за них - не абстрактные понятия для персонажей романа: у староверов принято держаться канона своей церкви.
А Елизаветинская улица теперь Элизабетес: почувствуйте, как говорится, разницу:) Но, приезжая летом в Ригу, мне хочется увидеть хотя бы тени героев Елены Катишонок: иногда это получается.
Набоковскую премию Елене Катишонок за сохранение чистого литературного русского языка в ближнем и дальнем зарубежье.
Роман Леонида Гиршовича «Арена ХХ» - одна из тех семейных саг, чье действие охватывает и символизирует собой почти весь прошлый век-волкодав. Гиршович известен и популярен, прежде всего, среди литературоведов, филологов: по образованию музыкант, он, тем не менее, потрясающий рассказчик историй, изумительный стилист.
Этот роман – своего рода атональная книга, если использовать музыкальные термины: размывание классического большого русского романа, с сильнейшим влиянием европейского модернизма и...
Этот роман – своего рода атональная книга, если использовать музыкальные термины: размывание классического большого русского романа, с сильнейшим влиянием европейского модернизма и метафизической латиноамериканской прозы.
В сфере интересов Гиршовича находится русский Берлин, который весело и, почти не замечая коричневого неба за окном, встречает новый, счастливый 1933 год: в истории эмигрантской семьи Ашер прослеживается набоковская интонация, к Набокову автор прямо апеллирует на протяжении всего романа.
Гиршович смело переносит читателей на 30 лет вперед, в конец 1960-х – начало 1970-х годов, в Ленинград, где другая музыкальная еврейская семья – Брук – как может, так и живет в условиях «развитого социализма».
Автор забрасывает героя – альтиста Юлия Гуревича, названного так в честь убитого немцами дяди, Юлия Брука – в Израиль, где тот начинает служить в местном оркестре и проходить военную службу. Неуклюжий юноша Юлий оказывается на Голанских высотах в октябре 1973 года, когда начинается Война Йом Кипур.
Я понял, что хочу прочитать «Арену ХХ» после вынесенных в аннотацию слов: «немцам и арабам в плен не сдаются». Юлий не сдался, а просто спустя несколько лет с женой и маленьким сыном Исааком переехал в Германию: начав роман с берлинской эмигрантской жизни первой волны, Гиршович элегантно закольцевал сюжет.
Я не знаю, существуют ли литературные премии в русском зарубежье: многие авторы "Времени" - например, недавно ушедший из жизни патриарх русской поэзии Наум Коржавин - давно живут или жили вне России, но придуманную мной Набоковскую премию за сохранение русского языка и виртуозный стиль я присуждаю Леониду Гиршовичу за роман «Арена ХХ».
Здравствуйте, Гузель Шамильевна! Я сразу и бесповоротно стал вашим поклонником после Зулейхи и, судя по реакции публики, далеко не я один. Поэтому мой первый вопрос о синдроме второй книги: как автору могучего бестселлера не повториться, резко уйти от темы, принесшей писателю огромные успех и славу? Второй вопрос про Тотальный диктант: решение сделать его по тексту романа Дети мои - это оправдало себя? И, наконец, про источники, которыми вы пользовались, когда писали о немецкой колонии в...
С уважением, удачи, Артём Полин, Москва
Алексей, здравствуйте! Мне очень интересно узнать у вас, как произошел переход от романа Ненастье о "лихих 90-х" к дилогии Тобол, есть ли какая-то связь между книгами об эпохах глобальных перемен в России? И второй вопрос: существует ли так называемая сибирско-уральская литературная школа? Условно говоря, от Мамина-Сибиряка и Бажова через Крапивина и Валерия Золотухи до вашего творчества и Сальникова?
Заранее спасибо, удачи!
Максим, здравствуйте! В России долгие и прекрасные традиции детской книжной иллюстрации: Конашевич, Лебедев, Каневский. Насколько, на ваш взгляд, в эпоху комиксов и клипового мышления, эти традиции актуальны? Какого читателя вы представляли себе, когда начинали работать, например, над книгой Диккенса? Успехов вам!
Марина Анатольевна, здравствуйте. Я имел удовольствие задавать вам вопросы во время работы книжной ярмарки и поразился вашему внимательному отношению к читателям. Я хочу спросить у вас, насколько трудно вам удался переход от сравнительно небольших произведений с преобладающей детективной фабулой к романам крупного формата, где криминальная составляющая, скорее, нужна больше для ответов на серьезные философские вопросы? И второй вопрос: в преддверии юбилея октябрьского переворота 1917 года вы бы...
Леонид, почему именно 1930-е годы стали темой для продолжения проекта Намедни, ведь время между двумя мировыми войнами было эпохой расцвета тоталитарных диктатур? И второй вопрос, на этот раз о телевидении: ваша трилогия - Русские евреи - может хоть в минимальной степени изменить устоявшееся негативное отношение к евреям в постсоветском обществе, хотя, казалось бы, государственной юдофобии нет уже почти 30 лет. В чем причина живучести антисемитизма в современной России и невозможности...
Добрый вечер, Генрих Соломонович! У меня вопрос не о физике, а о самом личном, наверное: у вас замечательная фамилия, с ней вам просто было решиться стать писателем? И, вероятно, нельзя не спросить вас о научно-популярных книгах Перельмана, на которых я вырос: актуален ли такой научпоп до сих пор?
Инна, здравствуйте. Для меня вы автор совсем новый, поэтому позвольте задать несколько вопросов.
Париж - это особый город в мировой литературе, тысячи знаменитых и не очень авторов писали о нем, мужчины и женщины, например, Гертруда Стайн или Ирина Одоевцева. Каким предстанет город в вашей книге, можно ли считать Париж таким же действующим лицом вашего романа?
И второй вопрос: как известно, нет литературы, разделенной по гендерному признаку, а есть хорошие или плохие книги. А ваше вхождение...
Париж - это особый город в мировой литературе, тысячи знаменитых и не очень авторов писали о нем, мужчины и женщины, например, Гертруда Стайн или Ирина Одоевцева. Каким предстанет город в вашей книге, можно ли считать Париж таким же действующим лицом вашего романа?
И второй вопрос: как известно, нет литературы, разделенной по гендерному признаку, а есть хорошие или плохие книги. А ваше вхождение в литературу сопровождалось определенными сексистскими трудностями или стереотипами со стороны редакторов-мужчин?
Игорь, здравствуйте! Сейчас в нашу страну пришла мода на графические романы, чему лично я рад. Я бы хотел спросить у вас о потрясающем комиксе Маус Арта Шпигельмана: как можно наиболее адекватно и доступно рассказать детям о таких глобальных темах, как война или холокост? С уважением Артем
Татьяна, здравствуйте! Пожалуйста, не считайте мой вопрос проявлением сексизма, но что отличает российский женский детектив? Героиня либо сильная независимая женщина с выводком котом, либо замученная бытом домохозяйка с детьми: варианты возможны, но в целом такая картина:)
Наверное, ради таких книг, как дилогия Бориса Минаева "Мягкая ткань", существуют осень и литературные премии. Первая, чтобы неспешно погрузиться в сложную структуру романа, чтобы медленное похолодание за окном заменяло условный батист на не менее условное сукно. А вторые, чтобы номинировать и награждать большой русский роман, охватывающий собой всю первую половину ХХ века, столь горькую для России и мира. Вторая часть дилогии - "Сукно" - собственно, сразу, без раскачки,...
Артур, здравствуйте! Какой, на ваш взгляд, должна быть детская литература сейчас, в эпоху интернета и гаджетов, информационных потоков, обрушивающихся на ребенка? И второй вопрос: может ли детская книга сыграть определяющую роль в формировании мировоззрения ребенка или это удел семьи и школы?
Дмитрий, здравствуйте. Если можно, то я бы хотел задать вам два вопроса. Сохраняется ли в современной российской прозе преемственность с традицией большого русского романа и востребован ли этот жанр в наше быстрое время? И второй вопрос: насколько лично для вас важны гуманистические ценности и каким языком лучше говорить с современным читателем? С уважением, Артём Полин
Здравствуйте, Александр! Вероятно, это даже не совпадение, но сейчас я отдыхаю в Юрмале, а значительную часть своего детства я провел в Риге, в доме на улице Суворова, ныне снова Марияс. Как сосед, я могу задать вам два вопроса?:) Насколько справедлив миф советского времени о Прибалтике как о месте априори диссидентском, фрондирующем, во многом свободном от кондовых стереотипов времен СССР? И второй вопрос: совсем недавно вышла изумительная монография Тень Мазепы о русско-украинских отношениях...
Марина, у меня два вопроса. После потери близкого человека я несколько месяцев пребываю в унынии. Способны ли книги и - шире - искусство вывести человека из состояния депрессии или хотя бы притупить боль? И второй вопрос: может ли литератор быть оторванным от реальной жизни, находиться в так называемой внутренней эмиграции, если мир за окном и авторское воображение не совпадают? Заранее спасибо.
Евгений, я бы хотел задать Вам два вопроса: 1. Почему при создании "Лавра" Вы намеренно избегали речевых и композиционных стилизаций, дико популярных у авторов русофильского направления, а, скорее, дали повод говорить о себе как русском Милораде Павиче или Умберто Эко? 2. Насколько можно понять из издательских превью к "Авиатору", Ваш новый роман, в том числе, и о путешествиях во времени, но для этого нужна свобода. Что для Вас означает творческая и личная свобода?
1. Анатолий Зиновьевич, кого из мастеров русской или зарубежной школы книжной иллюстрации Вы считаете своими учителями?
2. Произведения какого писателя были для Вас самыми сложными для визуального воплощения и в чём это выражалось?
Я не сразу бросился к сайту, чтобы написать о том, что ещё слишком свежо и кровоточит: наверняка найдутся упыри, кто станет упрекать меня в том, что я выставил на конкурс рассказ о собственном глубочайшем личном горе. Заранее предупреждаю: я вам не отвечу. Я пишу не вам, а моей маме, которая ушла из жизни в начале марта. Все эти дни я думаю о том, всё ли я успел сказать ей, обо всём ли мы поговорили, всем ли она поделилась со мной... Одним словом, как поётся в одной старой песне, if I could...
Екатерина, здравствуйте. Разумеется, я вижу тотальное преобладание вопросов от мам, но папа тоже имеет право спросить:) Как наладить контакт с дочерью, которую ещё в раннем детстве её мама вывезла за границу? Встречи, подарки - всё это есть, но всё равно этого мало, ребенок далёк и в человеческом, и в языковом плане: наверное, это уже вопрос дочери известного лингвиста. С уважением, Артём
Участвую в карнавале http://vk.com/id21694964
Алексей, возможно ли появление в ближайшие годы такого романа о 90-х годах прошлого века, как "Тихий Дон" о революции и Гражданской войне? И второй вопрос: в ходе украинского кризиса российские писатели снова разделились на непримиримые стороны. Раскол для русской литературы - это единственно возможное состояние? С уважением, успехов, Полин Артём
Алексей, экранизация "Географа" не вызвала у Вас каких-то противоречивых чувств, герой нашего времени он такой, как Служкин, в исполнении Хабенского? И второй вопрос: Ваш документальный роман - "Ёбург" - в какой степени перекликается с художественным "Ненастьем", снова одна эпоха и персонажи? С уважением, успехов Вам, Артём.
Татьяна Никитична, после прекращения производства программы "Школа злословия" у Вас не возникло мысли написать книгу о современном российском телевидении, хотя бы в виде памфлета? И второй вопрос, если можно: кто из персонажей Вашей с Авдотьей Смирновой передачи мог бы стать героем Вашей отдельной книги?
Не знаете, что почитать?