Лучшие рецензии автора | Рейтинг |
История одного немца. Частный человек против тысячелетнего рейха | +53 |
Поэтика Чехова. Мир Чехова. Возникновение и утверждение | +38 |
Свечка. В 2-х томах | +21 |
Дом листьев | +19 |
Таинственный город | +15 |
крутой роман из цикла о Пендергасте.Буду ждать окончания истории в 4 книге тетралогии.
такая книга великого Набокова на такой серой бумаге.Это не достойно.но,что делать,покупаю все собрание,пришлось и это купить.видимо на это и рассчет.
текст скорее не художественный,а такое прямое высказывание на актуальные темы(ну теперь все темы актуальные).
нечто между эссе,трактатом и проповедью.
знаю,что некоторых книга потрясла,меня нет.Но любопытная.
на мой вкус Филип Дик с этими вещами работал мощнее.
скажут,книга не о "диковском",но отчасти и на этом поле идёт игра.
Жёсткий роман Ксении Буржской про сегодня и про наше всегда в России.
В городе вопреки всему жизнь продолжалась.Сновали туда-сюда трамваи и троллейбусы,дети смеялись по дороге из школы,из магазинов торчали длинные хвосты очередей.Город создавал иллюзию,но все это было лишь декорацией,театром,за сценой которого в напряжённом тревожном предчувствии готовились разыгрывать пьесу,и Нина чувствовала,что им придется досмотреть ее до конца-прямо из партера.
книга пришла с браком,перепутаны страницы,напечатано не все.понесу возвращать,увидел только читая дома.внимательно смотрите страницы,их очередность.
Отличная книга,глубокая.Анализ всех фильмов Тарковского с точки зрения кинематографической,культурологической,метафизической.Некоторый недостаток-мягкая обложка,не очень практично и гнется.
Это уже вторая книга Ирины Паперно,которую я прочитал.Первая была о Чернышевском,тоже отличная.Глубокая подача материала,полное погружение в проблематику рел-философских поисков Л.Толстого.Жизнь как подготовка к смерти-новой жизни- главная тема исследования.Крайне содержательно и целостно.Вот советую всем,кто интересуется Толстым в самых разных аспектах.
Михаил Хлебников неординарный яркий толкователь современной прозы.
Приходилось не только читать статьи,вошедшие в книгу,но совместно вести литературный клуб.
Реально советую книгу,узнаете много интересного и нетипичного о литературе.
книга просто отличная.
сама суть рока как образа жизни.
свобода быть самим собой самая насущная из свобод.
все это и есть жизнь,и не только Оззи Осборна.
улетная книга.
Вторая биография гениального писателя на русском.Детальное подробное изложение жизни мастера и философа-парадоксалиста.Прочитал в целом с интересом,несколько утомила избыточность имен и цитат различного характера.Работа Каррера была лаконичнее и свободнее.Но всем фанатам Дика стоит прочесть.Проливает свет на ряд романов,что полезно в любом случае.
Ну и лишний раз убедился,что главное не биографические детали,а тайна самого творчества.
Чтение Ф.Дика не заменить ничем.
«БОРИС РЫЖИЙ.Введение в мифологию» - книжка екатеринбургского журналиста Алексея Мельникова, напоминающая по природе и структуре вересаевские опусы о Пушкине и Гоголе. Как писал один из почитателей Рыжего: «Я Рыжего сегодня прочитал, и, каждую его запомнив фразу, мне захотелось двинуть на вокзал, чтоб с ним в Свердловске выпить водки сразу». Изрядная доля воспоминаний и свидетельств о Рыжем - человеке и поэте - изложена в книге в таком ключе. Разухабистом и беспафосном. Мельников в прологе...
Я давний любитель крепкой прозы Бочкова.
Любовь на фоне и в связи с конфликтным исторически социумом-одна из ключевых тем автора.
История Ромео и Джульетты в который раз прозвучала теперь и эхом советской экспансии Прибалтики.
А так-то:страсть-секс,кровь и поруганный крест.
Книжка про низовую хтонь.
Оч много мата как текстового пространства- и это ужасно надоедает,хотя книжка маленькая.
Видимо скандальная,по мне так-нудная и какая-то пустая.
Может так и задумано было.
Рубанов написал отличный драйвовый текст. Используя фантазийно-мифологическую историю о Финисте как прием, автор повествует о расчеловечивании «родины-матери» в лице главной героини Марьи. Глумила Иван Корень, воин Иван Ремень и птицелов Соловей-Разбойник напрасно пытаются завоевать сердце возлюбленной — инфернальное влечение к соколу-жениху не подвластно их усилиям. Выбор, который они делают, обречен на героическую неудачу. Такая русская история о тщете подвига и фатальности любви.Ну и всякое...
Печально, но дух захватывает.
Ещё одна книга о конце эпохи.Похороны Высоцкого в финале как знак кульминации и обрыва времён.
Появление таких романов сейчас тоже знак будущего,которого не ждали.
Наконец-то насладился долгожданным переизданием реально великого романа.(первое издание у меня зачитали и увели)).
Трогательно.Мудро.Мир сразу становится лучше.
Гораздо.
Уровень лучших работ Вуди Аллена.
Ну то есть сам кислород как он есть.
Игнациуса Райлли вам всем.И поболе.
Книжка замечательная,как все у Драгунского.Но-нет оглавления,что крайне неудобно.Забыли или что?
После двух ярких романов на американском материале «К югу от Вирджинии» и «Медовый рай» Валерию Бочкову удалось выпустить свой самый (на сегодня) острый роман. Редкий случай глубокого и захватывающего политического триллера. Со времён культового «Невозвращенца» Александра Кабакова ничего соизмеримого по уровню погружения именно в политическую российскую реальность я не припомню. В отличие от исторической метафорики романа Дениса Драгунского, Бочков буквален, даже прямолинеен, в своей, отчасти...
Россия в кровавом хаосе переворотов элит, в угаре охлократической вакханалии, Россия, рассыпающаяся, как карточный домик, - таким видит автор свою и нашу страну. Сюжет раскрывать не буду, всё-таки это отчасти и детектив, скажу только, что хэппи-энда не будет. На пожелание одной из героинь романа, что «Всё будет вудиален», Бочков даёт свой ответ. Это ответ мужественный, но горький. Это ответ, который многим надо заслужить. А началось всё, когда убили президента. «Хрусталёв, машину!» - сегодня снова звучит.
Книг о Владимире Высоцком много. И с каждым годом число их стремительно растет.
Но действительно хороших, значимых книг о поэте мало. Можно вспомнить яркую работу Владимира Новикова в серии ЖЗЛ, глубокую и полнокровную биографию Виктора Бакина, точные и проникновенные работы Валерия Перевозчикова, исповедальную книжку Марины Влади.
Новая книга воспоминаний о национальном гении, собранная действительно близким другом поэта Игорем Кохановским, призвана к вересаевской роли - представить...
Но действительно хороших, значимых книг о поэте мало. Можно вспомнить яркую работу Владимира Новикова в серии ЖЗЛ, глубокую и полнокровную биографию Виктора Бакина, точные и проникновенные работы Валерия Перевозчикова, исповедальную книжку Марины Влади.
Новая книга воспоминаний о национальном гении, собранная действительно близким другом поэта Игорем Кохановским, призвана к вересаевской роли - представить «Высоцкого в жизни». Книга разбита на четыре части: предисловие вездесущего Дм.Быкова с трактовкой всей книги в целом и фигуры поэта и творца в частности; плюс открывающие книгу подробные воспоминания о детстве и юности Владимира Высоцкого собственно Игоря Кохановского, с точной преамбулой из Высоцкого: «Влезли ко мне в душу, рвут ее на части, только б не порвали серебряные струны!»; дальнейшие три части - «Актер», «Поэт» и «Кумир» - призваны выполнить эту просьбу максимально корректно. В целом задача составителями выполнена. Наряду с каноническими уже воспоминаниями Говорухина, Демидовой, Любимова, Золотухина в книге уместно звучат мемуарные реплики Анатолия Васильева, Владимира Войновича, Константина Мустафиди. Особое место в книге занимают интервью с Аксеновым и Синявским, Битовым и Шемякиным, Коржавиным и Дашкевичем, в каждом из которых есть своё уникальное зерно знания, понимания и чувствования Высоцкого. И все же от книги остается странное ощущение какой-то стерильности, пресловутой политкорректности и юбилейного (в 2018 80-летие поэта) глянца. Поэтому читать о Высоцком воспоминания можно, только всей кожей чувствуя свое персональное настоящее бытие с ним. Это высокая планка сегодня. Высоцкий как явление все больше напоминает знаменитую гоголевскую оценку Пушкина о «русском человеке в развитии, каким он может явиться чрез двести лет. В нем русская душа, русский язык, русский характер отразились в такой очищенной красоте, в какой отражается ландшафт на выпуклой поверхности оптического стекла». В нем - русская свобода. Из воспоминаний Михаила Шемякина: «Незадолго до Володиной смерти я чудом прорвался в специальную клинику, где он лежал. Я пришел, и вдруг Володя разрыдался. Я думал он рыдает оттого, что он туда попал.. «Миша, я людей подвел!» - «Что такое?» - «Я какие-то подшипники забыл купить..». Высоцкий - это искупление национальной амнезии. А книга воспоминаний о нем - путь к нашему искуплению.
Воспоминания немецкого журналиста и историка Себастьяна Хафнера (настоящее имя Раймунд Претцель),написанные в эмиграции в 1939 году, рассказывают о периоде 1914-1933 годов, времени окончательного прихода Гитлера к власти. Первоначально Хафнер хотел назвать книгу «Моя дуэль», вероятно, в противовес «Моей борьбе», но остановился на менее нейтральном названии неслучайно. В новом переводе Никиты Елисеева книга имеет-таки дуэльный подзаголовок «Частный человек против тысячелетнего рейха». «Против» и...
А пока одиннадцатилетний подросток бредет по незнакомым улицам под ноябрьским дождем, «не замечая куда». Игра, ставка в которой человек, началась. Или всё же дуэль? Эта книга напоминание о прошлом, но и актуальное воспоминание о будущем, из которого не эмигрируешь.
том повторяет издание В.Хлебникова"Творения"1986 года("Сов.писатетель".Москва)
Леонид Юзефович со своим - на сегодня - главным романом по праву стал обладателем литературной премии «Большая книга». По праву таланта и по праву гражданина. Нечастое сочетание. Читателю интересен такой исторический роман, который говорит о нем самом и о времени, в котором он живёт. Такой исторический роман, который становится своего рода зеркалом не столько прошлого, сколько настоящего. И вневременного. Роман «Зимняя дорога», многосложная конструкция из дневников-писем-мемуаров,...
Издательство «Рипол классик» выпустило в серии «Легендарные книги литагентства ФТМ» две замечательные книжки, посвященные творчеству и жизни Николая Заболоцкого. Если книга Никиты Заболоцкого (сына поэта) «Жизнь Николая Заболоцкого» ранее выходила на русском и английском языках и стала уже библиографической редкостью, то книжка «Таинственный город» самого Николая Заболоцкого, включившая в себя две переработанные повести для детей «Письма из Африки» и «Таинственный город», вышла, можно сказать,...
То есть мы имеем дело с двумя очень важными переизданиями, которые стали уже хитами книжного рынка этого сезона. Книжку предваряет крайне информативная статья новосибирского филолога, знатока творчества Заболоцкого Игоря Лощилова, в которой раскрываются тайны первоначального авторства текстов, переработанных Заболоцким, и поясняются причины обращения к « детской теме» в конце 20-х - начале 30-х годов.
В своей книге об отце Никита Заболоцкий так представлял интерес Заболоцкого к детской литературе: «Предложение работать в детской литературе заинтересовало Николая Алексеевича прежде всего возможностью регулярного заработка. По совету Маршака был сделан пересказ приключенческой повести о путешествии в Тибет, литературная обработка для детей книг и писем о работе русского врача в Африке». Например, книжка «Письма из Африки» рьяно рекламировалась в журнале «Ёж»: «Наш сотрудник, доктор Беюл, живёт сейчас в Центральной Африке. Там он лечит негров от сонной болезни. Он прислал нам очень много писем. Из этих писем мы сделали интересную книжку, которая так и называется «Письма из Африки». Правда, читая увлекательную статью И.Лощилова, мы позднее узнаем, что некто Беюл - это не автор, а только получатель писем из Африки. История с авторством оригинальных текстов сама по себе увлекательный литературный и человеческий детектив. Заболоцкий следует контексту эпохи, показывая в этих повестях, как человек-творец, человек-освободитель, то есть «новый советский человек» пытается цивилизовать и, если возможно, гуманизировать аборигенов новых для себя земель… Мысль Николая Гумилева об экзотических странах как об альтернативной реальности и уходе в нее («Жираф»), видимо, не близка Заболоцкому. Не «уход» транслируется его героем, а преобразование и просвещение, узнавание. Эта содержательная энергия направлена как раз на юного советского читателя в полной мере. Так же автору близка киплинговская позиция «бремени белого человека», страшащегося, но трансформирующего неведомые места. Ужас, испытанный героем, мы видим в тексте о путешествии в Тибет: «Передо мной, наподобие высокой неправильной пирамиды, лежала куча отрезанных человеческих голов. Ссохшиеся, с остекленелыми мертвыми глазами, они глядели во все углы комнаты, как живые свидетели ламаистской жестокости. От сотрясения пола одна голова откатилась от общей кучи, и я узнал в ней европейца». Тема социального неравенства, столь популярная в литературе тех лет, более чем отчетливо звучит и у Заболоцкого. Так это ярко видно в откровениях тибетца герою о непосильной финансовой подати ламе, который должен помочь доставить умершую жену тибетца в окончательный ад, а то она застряла между первым и вторым адом и муки ее нестерпимы. Актуально воспринимаются рассказы о смерти, да и о цене жизни, особенно в стране, только пережившей гражданскую войну, красный террор, вступающую в мясорубку коллективизации: «Через некоторое время, когда течение отнесет мертвеца на несколько миль ниже, тело снова вынимают из реки, режут его на отдельные куски и вынимают кости. Из берцовой кости ламы делают дудки, из черепа - барабаны и чашки для еды». Погружение в архаическую реальность Тибета и почти первобытной Африки парадоксально отсылало к реальности Советской России.
Финальное восклицание героя-освободителя, обращенное к несчастному негру в африканской истории, обращено и к соотечественникам автора: «И сколько нужно времени, труда и борьбы, чтобы вывести негра из этой нищенской, рабской жизни! Да, негр должен стать свободным и культурным человеком. Только тогда по-настоящему зацветет брусса, и свободно вздохнет вся черная закабаленная Африка!». Так же свободно, как и Советская Россия. Неожиданное переиздание. Своевременное. Заболоцкий не только детям, но всем нам.
Новая книга Этгара Керета, замечательного израильского писателя, автора сборников рассказов "Азъесмь" и "Когда умерли автобусы", выходивших на русском в нулевые годы, порадует всех любителей теплой человеческой интонацией, тонко переданной в переводе Линор Горалик. "Семь тучных лет" - книга мемуарная, книга о том мимолетном, что делает сына и отца единым целым, семью - частью рода, а нацию - частью человечества. Керет уподобляет своих читателей попутчикам по купе в...
- Поверь мне, мальчик, я раскаиваюсь".
Керета называют израильским Довлатовым. Не думаю, слишком разный опыт. А книги - да, похожие. Интонация сближает. Интонация любви к человеку, и только поэтому - к стране
Развоплощение - одна из центральных тем нового сборника рассказов "Мужчины без женщин" Харуки Мураками. Так героиня рассказа "Шахразада" уподобляет себя миноге, обладательнице присоски, внутри которой есть что-то вроде языка с зубами, "и они, орудуя им, точно напильником, вскоре проделывают в брюхе рыбы дырку и понемногу едят ее плоть". В ответ на этот просветительский экскурс герой рассказа Хабара горько замечает: "Не хотелось бы мне быть горбушей". Но у...
Безгрешности не бывает без греха, а красоты - без безобразия. В новом романе «Безгрешность» Джонатан Франзен словно продолжил развивать замечание одного из героев этапного фильма 90-х «Красота по-американски» (режиссер Сэм Мендес), любующегося летающим пакетом: «… иногда в мире столько красоты, что я не могу справиться с ней, и моё сердце вот-вот остановится». Схожее замечание встречается и на страницах романа: «И поразительная чистота вокруг. То, что издали казалось мусором, на самом деле было...
К 125-летию Осипа Мандельштама московское издательство «Бослен» выпустило удивительную книгу. Её автор Михаил Сеславинский - руководитель Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям и страстный библиофил. Книга Сеславинского о Мандельштаме - книга библиофила о своем кумире. Автор любовно и тщательно собрал практически всю иллюстрированную библиографию Мандельштама, включая не только книги поэта, но и альманахи, сборники, журналы и газеты, автографы. Мы с Сеславинским люди одного...
Там в стихах пейзажей мало,
Только бестолочь вокзала
И театра кутерьма,
Только люди как попало,
Рынок,очередь,тюрьма.
Жизнь, должно быть, наболтала,
Наплела судьба сама.
Книга Михаила Сеславинского помогает это плетение не только распутать, но и насладиться его необычайной художественной и человеческой красотой. Да, и, наверное, самое важное - книга превосходно издана и невероятно разнообразно иллюстрирована. С любовью к гению Осипа Мандельштама и с любовью к читателю. Такими и должны быть книги.
«Дело, стало быть, к войне!» - вы, наверное, помните старую песенку Булата Окуджавы. Ну что поделать, сама атмосфера нашей реальности навеяла эти, казалось, не актуальные строчки. О предощущении войны и написал Денис Драгунский, автор обычно блистательных коротких рассказов, свой первый роман. Раньше сказали бы - «роман-предупреждение». Первая Мировая, как и Гражданская, по мысли автора, ещё не окончена в каком- то глубинном метафизическом смысле. Мы то ли довоевываем, то ли готовимся к новой...
«Дело принципа» же - это и буквально Гаврило Принцип, застреливший престолонаследника Франца Фердинанда и его жену Софью, и принцип, исповедуемый главной героиней романа Адальбертой-Станиславой Тальницки унд фон Мерзебург. «Злой девочкой» нового времени. Эпоха европейского суицида развёрнута в пространстве уютных «спаленок» рафинированного цивилизованного мира, под который уже заложена бомба. Мира, где заигравшиеся новые люди не привыкли различать реальность и сон, подлинное страдание и имитацию боли. Ахматовская версия «войны как возмездия» за частные грехи («Поэма без героя») нашла у Драгунского неожиданное продолжение. Мир, как тот «Титаник», пока ещё плывёт к своему айсбергу, но, как писал Булгаков, «Аннушка масло уже купила, причём не только купила, но и пролила». Бедная Адальберта, бедный Гаврило Принцип, бедные мы все.
«Адальберта-Станислава Тальницки унд фон Мерзебург - это я», - сказал Драгунский в одном из интервью, имея в виду и современного человека с его пассивностью, безответственностью и безразличием.
Адальберта живёт в своём милейшем кукольном Штефанбурге, тиранствует над горничными, жаждет встретиться с исчезнувшей в детстве матерью, препирается по всяким мелочам с отцом, подглядывает по ультимативной договорённости за сексом служанки Греты, то и дело вспоминая умершего деда. Дед и его деяние сыграли роковую роль в сознании юной леди. В молодости он дотла сжег кувзарскую деревню, будучи «совершенно уверен, что он не только отстаивает высокие принципы аристократической чести, на которую посягнули грязные смерды, но и попросту защищает молодую жену и маленького ребёнка». Уверяя внучку, что «не виноват, что хотел по-хорошему», но «с ними» по-хорошему не получилось. «Получилось - или они, или я. И я решил, что всё-таки пусть буду я». Вот это самое «пусть буду я» и стало игровым кредо Станиславы и целой генерации (Петер и Анна, например) подобных ей. Стало тем самым принципом, которым руководствовались новые люди дряхлеющих империй старушки Европы. И ещё целым сводом принципов, по которым можно следить за близкими, как это делала госпожа Антонеску, отсылая откровенные отчёты о жизни Стаси её матери Гудрун (мстительница?) фон Мерзебург, из которых та делала особые дневники-инсталляции. А тут ещё и чахоточный князь Габриэль (Принцип?) с его левыми взглядами и жгучая жажда сексуальных удовольствий любопытной Адальберты. Но самое очевидное, что, если кошелёк и подброшен, его всё равно поднимут и присвоят, если ловушки расставлены, в них попадутся, как попалась умная наивная леди Тальницки. И не поможет здесь предчувствие о скором конце имперского праздника, имперского карнавала, обрушающего все надежды и мечты на довольство, сибаритство и наслаждения. Вот и провокатор – службист Отто Фишер, этакий Гумберт, споткнётся о свою провокацию и запутается в словесных конструкциях Адальберты, привыкшей мешать белое с квадратным. Не помогут мудрые сентенции старого русского еврея Якова Марковича о народе, который хочет воевать, и о чужаке как враге, живущем через речку, которого надо уничтожить. Не поможет ни оправдание революции, ни проклятие охранке. Всё будет едино перед войной и распадом, а фантазии и реальность, ложь и правда станут неотличимы в сознании миллионов людей. И завербованная охранкой Далли так и будет играть в конспирологические игры по предотвращению мировой войны, в тщетной попытке помешать безумному покушению на эрцгерцога Фердинанда. По Драгунскому причина, если не всему, то многому, - тотальное враньё и условное, а не буквальное отношение к жизни. То, что называется декадентской заразой, поразившей и Россию.
«Они превращают свою жизнь в какой-то общий для всех театр, с ролями, монологами и репликами в сторону. Даже с подобием интриги. Я не верю вам, никому ни на грош не верю, дорогие незнакомые господа и любимые друзья!» - эти слова обращены Далли не только к другим, но прежде всего к самой себе. Она маниакально проверяет и перепроверяет всех, кого может, но фантом правды ускользает от неё, ибо сама она есть фантом человека, его контур с красивым благородным именем, знаком пустоты.
И, может быть, поэтому тоже окуджавовский «ворон в вышине» повторил блоковского «Коршуна» (1916):
Чертя за кругом плавный круг,
Над сонным лугом коршун кружит…
……………..
Доколе матери тужить?
Доколе коршуну кружить?
Видимо, заходим на новый круг. Драгунский ставит диагноз. Настоящий писатель всегда врач, не так ли?
Ещё одна конспирологическая история. На это раз от гуру «петербургского фундаментализма». Автор «Укуса ангела», трендового романа нулевых, озаботился также вопросом о смене если не вех, то человеческой популяции:
«То, с позволения сказать, наследие, какое обрела Земля на протяжении своей истории, — всего лишь слой кишащих паразитов, полчище пиявок и клещей, насмерть всосавшихся в планету. Вот образ нынешнего человечества в его правдиво обнаженном виде. Род человеческий, угнетенный корневым...
«То, с позволения сказать, наследие, какое обрела Земля на протяжении своей истории, — всего лишь слой кишащих паразитов, полчище пиявок и клещей, насмерть всосавшихся в планету. Вот образ нынешнего человечества в его правдиво обнаженном виде. Род человеческий, угнетенный корневым недугом, спасти нельзя. Единственный рецепт - сменить». А после смены «ложь, лицемерие, продажность уподобить злодейским преступлениям и карать тем же тяжким наказанием, каким караются деяния насильников, маньяков и серийных душегубов». К «сторонникам смены человечества» - «сторсменчелам» - и обращены подобные речи. В общем, «новая земля», «новое небо».
Сюжет разыгран на пару. Пару братьев-близнецов Грошевых (к слову, братья уже встречались в другом романе Крусанова - «Ночь внутри», там они обозначены как Зотовы). Один - реставратор старинных книг, второй - странник и искатель какого –то магического ингредиента, при помощи которого первый осчастливит человечество, переплетя свой безумный трактат и донеся его содержимое до власть придержащих. Как и в романе Липскерова, у Крусанова озвучена тема «конца», «смены», замены, ревизии… Видимо, писательские барометры чутко улавливают атмосферу не прожектёрской, а реальной «смены вех».
«Что же такое «Железный пар»?», - спросите вы. Это то, что произойдёт с лучшими русскими людьми, «когда они, одолев глубины, достигнут дневной поверхности земли». Но как писал еще Александр Блок в своём дневнике за 1917 год: «Как долго ждать и как трудно дождаться».
Книга,которую ждали.Книга,о которой уже написано много и детально.Книга,про американский «дом, в котором» можно потеряться и пропасть.Как собственно и в любой не американской жизни.История о том,как «меня окружали привычные вещи,и все их значения были зловещи» прямо по-Олейникову.И вообще контекст русской культуры-литературы для автора не пустой звук.Тут тебе и Булгаков- «Тем,кто хорошо знаком с пятым измерением ничего не стоит раздвинуть помещение до желательных пределов.Скажу вам...
Если вы еще не знаете,что миром управляют финансисты,финансистами управляют масоны,масонами управляют рептилоиды,а рептилоидами Всевидящий Глаз- у вас есть прекрасная возможность в этом убедиться,прочитав новый ругулярный роман нашего гуру-Пелевина.Жанр ,избранный автором,можно формально обозначить как «роман в повестях»,памятуя о «Герое нашего времени»Лермонтова(кстати и о герое и о времени выпускает ежегодно свои диагнозы и Пелевин).А содержательно это «умственные допущения» о так называемых...
У Липскерова много преданных читателей. Липскеров не разочарует и на это раз. Новая книга призвана шокировать, эпатировать и возмутить самим сюжетным посылом: у героя пропало то, без чего жизнь мужчины теряет смысл. Догадались? Поиски «этого», как поиски гоголевской шинели, приобретают черты почти метафизического приключения с неясными последствиями. Несмотря на травестийный сюжетец, автору удалось поразмышлять о вполне серьёзных вещах, как то гибель «мужского мира» (а не только «русского»),...
Понятие «солнечный», приложимое к трактовке писательского дара на русской почве, зачастую отсылает нас к Пушкину, с его поэтическим (этическим!) чувством гармонии мира. К приоритетам «оправдания добра» перед силами энтропии, равнодушия и имитации живого. Преодоление «гипноза формулы», гипноза страха, манекенообразного бытия - это всё пушкинские интенции. Уже у раннего Искандера видны эти родимые пятна пушкинского мировоззрения. Так в «Созвездии Козлотура» (1966) зреет автор притчи–антиутопии...
Восприятие текстов Фазиля Искандера как сатирических, социальных, показывающих «кукиш в кармане», надолго укоренилось в читательском сознании, да и в критическом сообществе. Вышедшие в годы перестройки неподцензурные уже «Кролики» и «Сандро», отдельно глава «Пиры Вальтасара» (и фильм Ю.Кары) только укрепили эту тенденцию.
Все эти оценки и трактовки, конечно, имеют место быть, однако, теперь особенно видно, насколько важны не они, а что-то совершенно другое, то, о чём, кстати, писал ещё Давид Самойлов в великом стихотворении «Пестель, поэт и Анна» (1966):
В соседний двор вползла каруца цугом,
Залаял пес. На воздухе упругом
Качались ветки, полные листвой.
Стоял апрель. И жизнь была желанна.
Он вновь услышал - распевает Анна.
И задохнулся:
"Анна! Боже мой!"
Таинство самой жизни в её первичных, природных, архетепичных проявлениях –кровные, краеугольные темы художественной вселенной Искандера.
Обращусь к трём эпизодам «Созвездия Козлотура», которые условно обозначу как «Корни, «Крона», «Счастье». Сразу оговорюсь, что каждый фрагмент - некая вставная новелла, сентенция наподобие пушкинского «воздуха ни о чём», «болтовни», межсюжетного трёпа в «Онегине».
Итак, «Корни», то есть основание мира героя, его сердцевина. Это родные пенаты, родной дом, «пепелище» и «отеческие гробы». Напомню:
«Может быть, потому, что дедушкиного дома уже нет – старые умерли, а молодые переехали в город или поближе к нему. А когда он был, все не хватало времени бывать там чаще, я его все оставлял про запас. И вот теперь там никого нет, и мне кажется, что я ограблен, что какой-то мой главный корень обрублен.
Даже если я там бывал редко, самой своей жизнью, своим очажным дымом, доброй тенью своих деревьев он помогал мне издали, делал меня смелей и уверенней в себе. Я был почти неуязвим, потому что часть моей жизни, мое начало шумело и жило в горах. Когда человек ощущает свое начало и свое продолжение, он щедрей и правильней располагает своей жизнью и его трудней ограбить, потому что он не все свои богатства держит при себе».
Основание внутреннего мира героя базируется на родовых, внесоциальных корнях, и именно поэтому, в частности, весь бред «козлотуризации» отвергнут им как чужой и органически невозможный. Природа побеждает Историю (схожие мысли есть и в мире «Доктора Живаго»). Это вершинная ценностная точка мировоззрения искандеровского героя. Его корни.
Второй эпизод «Крона» - проповедь эмпатии, «усиление человеческого»:
«Собака талантлива. Меня трогает ее стремление к человеческому, и рука
моя бессознательно тянется погладить ее, она рождает во мне отзывчивость.
Значит, она не только стремится к человеческому, но и во мне усиливает
человеческое. Наверное, в этом и заключается человеческая сущность - в
духовной отзывчивости, которая порождает в людях ответную отзывчивость».
Христологические сентенции, отсылающие к Нагорной проповеди, здесь очевидны. А обращённость не только к человеку, но и к собаке и – дальше - попугаю, отсылает нас прямо к Соловьёву с его культом всего тварного и тварности.
И, наконец, третий эпизод «Счастье»:
« Я увидел теплую синеву моря, озаренного заходящим солнцем, смеющееся лицо девушки, которая, оглядываясь, входила в воду, парня на спасательной лодке с сильными загорелыми руками, отдыхающими на веслах, берег, усеянный людьми, и все это было так мягко и четко освещено и столько было вокруг доброты и покоя, что я замер от счастья.
Это было не то счастье, которое мы осознаем, вспоминая, а другое, высшее, наиредчайшее, когда мы чувствуем, что оно сейчас струится в крови, и мы ощущаем самый вкус его, хотя передать или объяснить это почти невозможно.
Казалось, люди пришли к своему морю, и прийти к нему было трудно, и шли они к нему издалека, с незапамятных времен, всю жизнь, и теперь хорошо морю со своими людьми и людям со своим морем».
Выражать «невыразимое», чувствовать «неощутимое», более того, жить этим -насущная потребность не только таких романтиков, как Жуковский («Невыразимое»(1819)), но и таких шестидесятников, как герой «Созвездия Козлотура».
Счастье как мимолётность пустяка, милота глупости, радость частной (платоновской) общности - такое счастье альтернативно химерам козлотуризации мира.
Вот эта триада - родовое, человеческое и интимно-личное переживание мира - и делает прозу Фазиля Искандера великой. Солнечной. Пушкинской.
Один за другим в русском литературном пространстве появились «Авиатор» Евгения Водолазкина и «Калейдоскоп. Расходные материалы» Сергея Кузнецова - романы, в которых память, забвение, воспоминание играют поистине ключевую роль. Преодоление социальной и персональной исторической амнезии в этих знаковых текстах осознано как реперная точка момента. Об этих романах уже много написано и будет написано ещё. Я же хочу вспомнить о замечательном романе британского писателя Сэма Тэйлора, который так и...
«Амнезия» Сэма Тэйлора - удивительный текст, где постмодернистская игра чудесным образом сочетается с подлинностью интонации, проживанием мира в акмеистическом смысле: «Любите существование вещи больше самой вещи, а своё бытие больше самих себя» (О. Мандельштам).
Герой романа Джеймс Пэдью по-акмеистически укореняется в мире подробностей, вещей и деталей. Мир Пэдью плотен, вещественен, эмоционален, экзистенциально беспощаден. Интертекстуальные пространства романа многолики, так же, как и у Сергея Кузнецова в «Калейдоскопе», где в приложении приводится список литературы.У Тэйлора это тот же Борхес (контр-эго Кузнецова), Кафка (контр-эго почти лауреата Нацбеста Однобибла), Набоков, Ортега-и-Гассет и пр., и пр.
Поэтому роман и заканчивается обильным «я список кораблей прочёл до середины». Текст структурно и сущностно цитатен, так же, как и у упомянутых русских авторов.
Память, абсурд, лабиринт и другие архетипические маяки сопровождают сюжетную жизнь Джеймса Пэдью (к слову, как и героя романа «Авиатор» Иннокентия Платонова). «Костыли памяти», «эйфория памяти», «лабиринты памяти»…лишь малая толика определений художественного тренда романа. «Метампсихоза» - морок воспоминаний - томит и ведёт Пэдью в дебри подсознания, метатайны, которая необходима как воздух. «Мир представляется Вам хаосом, потому что вы не любите его, Вам никогда не найти ответа, потому что Вы не помните вопроса», - замечает астролог Джеймсу.(Как это по-русски, не так ли??). Попытка упорядочивания мира -это своего рода выбор, стоящий и перед Пэдью, и перед Иннокентием Платоновым, и перед героями новелл Кузнецова. Выбор этот - между традиционалистским (таким,как бытие Мартина Твейта в «Манускрипте») и постмодернистским бытием с его гедонистической игровой вседозволенностью, «бесцельностью, сползанием в никуда».
Сюжетным импульсом движения Пэдью становится перелом ноги (замораживание у Водолазкина, калейдоскопическая фрустрация у Кузнецова), перелом сознания, слом повседневной сетки жизни, где секс, женщины, еда, развлечения темпо-ритмично сезонны (см. «Весна, лето, осень, зима» Ким Ки Дука).
Пэдью пускается в путешествие, возвращаясь в город прошлого (буквально то же у Водолазкина и Кузнецова),восстанавливая осмысленные связи с миром, реанимируя себя опытами памяти, войдя в лабиринты памяти и загадок, ниспосланных новым домом, новой тайной. Джеймс Пэдью одержим манией расследовать дело о самоубийстве студента Йена Дейтона (криминальный мотив у Водолазкина тоже наличествует). Слежка за домом и работа в доме, где обитал Дэйтон, приводят Джеймса к находке Манускрипта с историей о юном детективе Мартине Твейте, попавшем на удочку страсти к объекту слежки - Анжелине Вьерж, падшему ангелу, девственнице-шлюхе (тема манускриптов звучит и у Кузнецова - в этом оба они ученики Эко).
Амбивалентность, свойство предсказуемой неожиданности, определяет инициальные диады романа: имена подозреваемых зеркально-аннаграмматически перекликаются друг с другом (тоже русская тема и ментально, и литературно). Мартин Твейт -Малькольм Трюви (МТ), Ивэн Доуз - Иен Дейтон (ИД), Анжелина Вьерж - Анна Валери (АВ) и т.д.
История 1893-го года и история 1993-го года наложились друг на друга в безотчётном помигивании.
«Ни один образ не бывает окончательным - все перемигиваются, создавая чистую мнимость» (Ортега-и-Гассет). Ну тут просто, друзья, пандан и Водолазкину, и Кузнецову.
Дубликация имён, времён, ситуаций становится не только структурным ядром романа, но и смысловым якорем сюжета, филигранно курсирующим между беллетристическим и философским дискурсами (к месту пришёлся и Томас Риал, последователь Декарта, солипсист, укладывающий типологию жизни в форме диалога борхесианства и ларкинизма как крайностей пустот рационализма и хаоса иррационального).
Двойничество, тройничество героя Джеймса Пэдью объясняется просто: «Лучше знать, что ты убийца, чем знать, что тебя нет». Ровно об этом написаны и романы Водолазкина и Кузнецова. Жажда аутентичности доводит героя до последних столпов. «Детективные истории нужно читать с конца», - замечает Джеймс. Но финал пути, как положено в лабиринте / калейдоскопе, возвращает нас к началу. Имя, реальность, самость обретены, но как, какой ценой и каким путём - оставим это на откуп читателям этих трёх разных, но схожих романов. Финал-искупление за амнезию, за «вспомнить всё».
Искупление, дающее возможность и право жить настоящим, таким, где «Сердце моё снова стучит в доме двадцать один по Лав-стрит»(«Амнезия»Тэйлор). Или таким, где можно снова и снова гадать: «…как вы думаете, что же всё-таки будет дальше? Я имею в виду - с Россией. С Путиным, с этими девочками, с Навальным, со всеми нами?»(«Калейдоскоп»Кузнецов).
Чудаков приехал!»Хорошо помню свою первую встречу с Александром Павловичем в далёком уже 1986 году.Чудаков приехал весной и читал нам на филфаке спецкурс по своему любимому Чехову. Надо сказать, что филфак НГПИ был в те достославные времена «рассадником свободы» и «царством интеллектуализма». Одновременно у нас преподавали такие мэтры как Ю.Н.Чумаков,Н.Е.Меднис,Ю.В.Шатин,В.И.Тюпа и многие другие филологи от Бога.Главным во всех этих людях была как раз человечность. «Он человек был,человек во...
Любимое слово Чудакова-адогматизм. Бытие адогматично, вариативно в своём развитии, «случайностно»,как он говорил. «Абсолютно адогматично единственно само бытие,сама текущая жизнь.Она неразумна и хаотична,и только её смысл,её цели неизвестны и не подчинены видимой идее.Чем сложней созданный мир к естественному бытию в его хаотичных,бессмысленных,случайных формах,тем больше будет приближаться этот мир к абсолютной адогматичности бытия.Мир Чехова-именно такой мир».
Чудаков видел мир Чехова сложноустроенным и сложносочинённым.Это мир человека вообще,мир любого нормального человека.В самом Александре Павловиче сразу же отмечалась его нормальность,адекватность.Качество сегодня у нас редчайшее.Чудаков нашёл в Чехове своё,в этом смысле,зеркало.Он и книжку написал,чтобы мы с вами прочитали ещё в те,как говорят,застойные времена,о том,что мы можем быть нормальными.То есть сложными,свободными,живыми и не прогнозируемыми.Мне крайне близок фрагмент,который приводит и Чудаков из рассказа Чехова «После театра»: «Она стала думать о студенте,об его любви,о своей любви,но выходило так,что мысли в голове расплывались и она думала обо всём:о маме,об улице,о карандаше,о рояле».Позже подобное назовут «потоком сознания»,но важнее здесь сама мысль о немотивированности человеческой природы,о её вечных попытках обрушить причинно-следственные механизмы и конструкции.
Чудаков манифестировал сложность и случайностность мира и человека в нём (близкие мысли высказывал и Лотман в «Культуре и взрыве»(надеюсь,её тоже переиздадут,наконец!).Особое место занимает, конечно, рассуждение о «конце»,в смысле разрушения клишированных ожиданий, о так называемых финалах и продолжениях сюжетов книг ли,жизни ли. «А потом что было?А потом-ничего»(«Рассказ госпожи NN»).К тому что бывает «ничего» и «не так,как надо» наш человек относится скептически-потому что это не положено,не как у всех.Стремление к простым «концам»,к простым решиниям,вообще примитивизация реальности-ну просто теперь воздух русской жизни.Сложность вызывает подозрение,сложность провокативна и опасна,сложность-враг.Русским теперь не скучно «без лишнего на свете»(Гончаров).А вот Чехову и Чудакову было скучно,а главное тупо и пошло.
Помниться в одной из сцен «Чайки»действующие лица играют в лото и пьют пиво,что вызвало возмущение одного критика: «Автор завязал несколько интриг перед зрителем,и зритель с понятным нетерпением ожидает их развязки ,а герои г.Чехова,как ни в чём не бывало,ни с того, ни с сего,усаживаются за лото и начинают монотонно выкрикивать цифры,а зритель должен томиться и ждать!Зритель жаждет поскорее узнать,что будет дальше,а они всё ещё играют в лото.Но,поиграв ещё немножко,они так же неожиданно уходят в другую комнату пить чай».Вот это самое «ни с того,ни с сего» и есть нормальный человек Чехова и Чудакова.Он свободен.Он разный.Он живой.Такая вот неполиткорректная книга вышла у лауреата Букера десятилетия.
Как вовремя к нам приехал Чудаков.
ВОЙНОВИЧ. ВЫДАВИТЬ КЛЕЩА
В аккурат к 2017 году нестареющий Владимир Войнович написал новый роман-памфлет о русской современности. Сюжетным ходом на этот раз послужил укус клеща некого писателя Смородина, клеща же не может вытащить никто-ни жена, ни домработница. Острое желание избавления от мерзкого насекомого гонит героя романа по русским дорогам, подобно гоголевскому Чичикову, обозревающему «мёртвые души» сограждан. Текст плотно напичкан метафорами и символами, отсылками к архетипам...
В аккурат к 2017 году нестареющий Владимир Войнович написал новый роман-памфлет о русской современности. Сюжетным ходом на этот раз послужил укус клеща некого писателя Смородина, клеща же не может вытащить никто-ни жена, ни домработница. Острое желание избавления от мерзкого насекомого гонит героя романа по русским дорогам, подобно гоголевскому Чичикову, обозревающему «мёртвые души» сограждан. Текст плотно напичкан метафорами и символами, отсылками к архетипам национального травмированного сознания .Укус и суицидален и мазохистски желанен героем. Избавление от клеща соседствует с болезненным удовольствием от страха смерти и самого факта укуса. Так и в русской истории насилие одновременно и мучительно и чаемо. Достойный наследник Радищева и Салтыкова-Щедрина снова «на коне». Одним словом, «я взглянул окрест и душа моя страданиями человечества уязвлена стала» и , конечно, - «я не научился любить свою Родину с закрытыми глазами, с преклонённой головой, с запертыми устами». Чаадаевское ясновидение наследовано Войновичем в лучших традициях русской литературы. Пророк «Москвы 2042» не утратил своего дара, неутомимо и последовательно клеймя очередного Перлигоса (Первое лицо государства), являя генезис трансформации российской власти в полнейшую угрюм-бурчеевщину. «Человечек стоял перед удивлённым народом, обводил всех оловянными глазами, а потом тихо сказал: «Замочу!»…народ в маленьком человечке сразу признал человека большого и взревел от восторга». Собственно автор борется здесь с тем же горем патернализма русской истории, в результате которого народ безответственно передоверяет свою судьбу «маленьким человечкам в серых френчах». Перлигос, пользуясь любовью народных масс, берётся за дело и обыкновенную демократию перестраивает в вертикальную и суверенную, делит богатства земли между своими, кидая куски народу; тот «хавает», полагая, что такими глупостями, как свобода и демократия, можно и пренебречь. Ну и конечно, меняя свободу на еду и так называемую стабильность-безопасность, народ теряет и то, и сё - да и сам смысл существования. А получает он того самого малинового пеликана -метафору вненациональной, призрачной и антинародной фикции русского пути. Отныне Малиновый пеликан - всё, народ же только, в лучшем случае, инструмент, но, как правило, - тупое послушное быдло. В романе, кстати, малиновый пеликан, о коем неустанно заботится Перлигос, доведён киевской хунтой до такого трагического состояния, что даже яиц не несёт. Только неусыпная перлигосова забота должна заставить пеликана нести снова яйца. В одну, желательно, корзину. Украинская тема свифтовски отзеркалена в главке «Мы и гренки», где герой видит сон о «Гренаше» (Гренландии), добровольно, благодаря вежливым людям, присоединённой к РФ: «…вежливые человечки, пока я спал, переоделись в зелёное, высадились в Гренландии и устроили флэш-моб с целью защитить остров от датской фашистской хунты, собиравшейся устроить поголовный геноцид грендландцев, которых мы любовно называем гренками». Проснувшись, Пётр узнаёт, что совсем не Гренландия добровольно вошла в состав богоспасаемой империи, а Крым, «где тепло и яблоки». Сон конечно абсурден, но реальность таки дала ему фору. Вот это примечание абсурда реальности, дающей вымыслу отдых, - один из главных художественных талантов Войновича.
Ну и, пожалуй, самое главное - вопрос о набившем оскомину патриотизме, проявляющемся, благодаря перлигосовой пропаганде, в милитаризме и возжелании особого пути, на страницах романа озвучен ясно и трезво. «Настоящий мужчина - это прежде всего человек, который имеет право на жизнь, свободу и стремление к счастью» - цитирует Джефферсона Смородин. «Воин!» - спорит с ним Зинуля (глас федерального ТВ поработал), удивлённо слушая реплику Петра: «…мужчина имеет право быть пацифистом, ненавидеть войну, беречь себя и избегать убийства других людей во имя каких бы то ни было целей, кроме самых крайних случаев, когда надо даже ценой своей жизни защищать свою семью от бандитов, от внешних врагов и от своего государства, которое бывает хуже внешних врагов».
Вот об этом и писал 84-летний Владимир Войнович всю жизнь - «о государстве, которое хуже внешних врагов» и о человеке, сохраняющем своё достоинство ,несмотря на особый русский путь и глумление человека в серой шинели. Что с него взять? Пятая колонна, да и еврей к тому же. Такова вот миссия выдающихся русских писателей. Как оказалось, не только в двадцатом веке. Клеща мучительно вытаскивать. Мутировал - и стал нами.
Эта книга одна из лучших книг о войне,которые я читал ,наряду с выдающимся романом Виктора Астафьева «Прокляты и убиты».Богомолов считал именно этот роман главным в своём творчестве. В сознании отечественного читателя Богомолов- автор одной книги-культового «Момента истины»(В августе 44го).Полагаю, что «Жизнь моя…»текст гораздо более значимый и знаковый именно сегодня. Богомолов констатирует- и это краеугольная его позиция-«в любой войне, даже такой, как справедливая Отечественная, впоследствии...
Подозрение в очернительстве,писательском коллаборационизме так и напрашивается в контексте нашей государственной политики. Но Богомолов показал, что такова природа трагедии войны, что упрёк этот из арсенала пропагандистских ура- патриотических инструментов дежурных идеологов от культуры оказывается пустым и неуместным.
«Человеческое,слишком человеческое»( почти по Ницше) представил автор в своём романе-документе. А документов в ткани романа великое множество, документов,от которых в прямом смысле стынет кровь. Документов ,обнажающих человеческую природу как с одной, так и с другой стороны. Эта природа страшна. Она вненациональна. Письма немецких солдат своим семьям и любимым полны « рыцарской» риторики, за которой право на « подвиг» расового и идеологического убийства недочеловеков-евреев, русских, большевиков… «Какое счастье ощущать себя причастными к разгрому государства и его Красной Армии, управляемых сумасшедшими людьми»-пишет лейтенант Лассен дорогому малышу Фреди. Унтер-офицер Радиус диалогизирует: «..ну кто звал сюда этих свиней?Я хладнокровен.Пулемёт молотит,визжит как пила..Убит командир батальона.Глупо и неприятно.» Немцы в письмах порой сентиментальны,даже сердечны к своим возлюбленным,родителям,детям-но одновременно- зомбировано слепы и патологично-безжалостны к другим. Брезгливы. Слова «глупо и неприятно» характерны в тупиковой для них ситуации локальных и тотальных неудач. Умно и приятно уже не получится в принципе.
Русская моральная ситуация столь же безумна-«…Мусин вырвал ребёнка из рук матери, чтобы не мешал его гнусным притязаниям и выбросил его в окно…Мусин произвёл в спину убегающей три выстрела из автомата и тяжело ранил. Пользуясь беспомощным состоянием раненой, Мусин и Мальченков по очереди изнасиловали её, а потом добили»
Таких эпизодов в книге много. Богомолов бесстрастно воспроизводит реальность человеческой природы, освобождённой идеологией и государством от рамок нравственности и культуры.
Делает он это потому, что точно знает-правда и есть патриотизм. Читая такую непарадную, горькую правду о человеке на войне, мы обретаем опыт национальной трагедии,обретаем,часто не преодолев её «слишком человеческие»соблазны.
Объявлены победители Национального конкурса "Книга года".Лауреат в номинации "Поэзия года" - Николай Заболоцкий "Метаморфозы". Сост., подг.текста, вступ.статья и коммент. И.Е.Лощилова.
(Игорь Евгеньевич Лощилов(Новосибирск) - кандидат филологических наук, доцент кафедры русской и зарубежной литературы, теории литературы и методики обучения литературе ИФМиП НГПУ, старший научный сотрудник Института филологии СО РАН.)
Книга,позволяющая переосмыслить наследие...
(Игорь Евгеньевич Лощилов(Новосибирск) - кандидат филологических наук, доцент кафедры русской и зарубежной литературы, теории литературы и методики обучения литературе ИФМиП НГПУ, старший научный сотрудник Института филологии СО РАН.)
Книга,позволяющая переосмыслить наследие великого поэта,получившая по праву лауреатство.Выдающееся издание.
Валерий Залотуха в последних строчках своего Magnum opus написал: «...роман у меня большой, хотя можно целиком не читать, достаточно одно название прочитать…». Я роман прочитал, и название его, конечно, важно и многосмысленно.
«Свечка» напоминает исландские саги, в коих требование правды было ключевым и синкретичным ,то есть фактология и вымысел шли рука об руку, составляя пространство грандиозных клановых распрей. У автора таким саговым пространством послужила Россия 90-х. Страна Абсурдистан,...
«Свечка» напоминает исландские саги, в коих требование правды было ключевым и синкретичным ,то есть фактология и вымысел шли рука об руку, составляя пространство грандиозных клановых распрей. У автора таким саговым пространством послужила Россия 90-х. Страна Абсурдистан, где «можно поменять общественную систему на сто восемьдесят градусов, но это ничего не изменит». Процесс «стояния» страны и самоощущение героя, тянущееся из детства, сходны. Стояние в углу - мамино наказание - травма, вгоняющая в состояние внутренней тревоги (у Пушкина ,кстати, схожий Евгений был «оглушён шумом внутренней тревоги»), оборачивается потребностью «ходить и думать». Отсюда изгойство Евгения Золоторотова, его мытарства и вербальная пустота. Золото рта - немотство высказывания. Матрица про то, «как один интеллигентный человек пошёл защищать демократию и встретил Бога», точно ложится на наше «сейчас». Поведенческий релятивизм, ценностная разболтанность («он был в девяносто первом у Белого дома, кстати и в девяносто третьем он тоже там был, правда, не знаю, в каком качестве и на чьей стороне») приводят к сюжетной мифологии Евгения, где он и маньяк-насильник, и заступник, и схимник в одном лице. Лишний человек, разыгранный в исторический покер (посмертный пандан Алексею Герману с его «Электрическими небесами»). Тоска по советскому - болезнь героя и наваждение романа в целом. «Ты прав был там, у Белого дома, когда произнёс загадочную фразу: «Здесь что то происходит». Тогда действительно что –то происходило, казалось, всё в нас действительно может измениться. Но это продолжалось совсем недолго. Мы профукали свою надежду ..Раньше я был уверен, что с концом советской власти кончится и советский человек. Ничего подобного-он жив, он цветёт и пахнет…Советский человек жил здесь ещё до прихода советской власти, а когда она пришла, просто стал называться своим именем».
Похороны всего советского отложены в долгий ящик, да и вряд ли вообще возможны. Вероятно поэтому часты поминания этапной статьи Виктора Ерофеева (в романе Веничка Малофеев и иже с ним ,видимо) - «Поминки по советской литературе», где с водой критик выбросил и ребёнка. Маленький ещё Евгений « прочитал про собачку, которую хозяин не пускает в дом, и она скребётся своими лапками, ..зима, вьюга, мороз, снег, и на снегу-кровавые отпечатки её лапок. Константин Федин употребил там редкое и точное слово, которое я впервые тогда прочитал, и оно меня потрясло, да и сейчас потрясает: РАСКРОВЯНИЛА!».
Слово «раскровянила»-провокация на ментальную, личную и историческую эмпатию, сопереживание и сочувствие любому ближнему. Но эпоха сокуровского «Скорбного бесчувствия» на дворе, поэтому мольба -выкрик героя : «НИКОГДА НЕ ХОДИТЕ В ЦЕРКОВЬ!НО ЕСЛИ УЖ ВЫ ТУДА ЗАШЛИ,НИ В КОЕМ СЛУЧАЕ НЕ СТАВЬТЕ ТАМ СВЕЧКУ!НИ В ПРОСТОДУШНОМ СМЫСЛЕ,НИ В КАКОМ ДРУГОМ! Потому что ,как только вы это сделаете, так сразу всё и начнётся!»
Валерий Залотуха это сделал. Простодушно. Как обещал. Как Андрей Горчаков, герой фильма Тарковского в "Ностальгии", что донёс зажжённую свечу через пустой бассейн и умер.
В книге представлены четыре тома рассказов,со второго по пятый.Первый том под названием "Король эльфов"вышел в 2012 году.Здесь собраны рассказы с 1952 по 1981 годы.оригинал выходил в 1987 году.
ЛЮБОВЬ НА УЛИЦЕ ПРАВДЫ.
Эта книга о поражении и о любви. О поражении по-довлатовски -«проиграть, в нашем положении, может быть, достойнее, чем выиграть». В романе этом, а это, роман(«попытка литературы», а «не биография, не мемуары»-замечает Добротворская во вступлении)-терпят крах истово, страстно, кроваво, мазохистически. Автор констатирует, что «..ты потерял свою девчонку. Ты не снял своё кино. Ты не родил ребёнка. Ты всегда сидел в первом ряду. Между тобой и экраном не было границы. Ты...
Эта книга о поражении и о любви. О поражении по-довлатовски -«проиграть, в нашем положении, может быть, достойнее, чем выиграть». В романе этом, а это, роман(«попытка литературы», а «не биография, не мемуары»-замечает Добротворская во вступлении)-терпят крах истово, страстно, кроваво, мазохистически. Автор констатирует, что «..ты потерял свою девчонку. Ты не снял своё кино. Ты не родил ребёнка. Ты всегда сидел в первом ряду. Между тобой и экраном не было границы. Ты шагнул за экран- как Орфей Жана Кокто шагнул в зеркало». Ещё один пример того, как последние становятся первыми. Это гендерная, но и общечеловеческая история на фоне совсем не «проклятых девяностых», а вполне себе живых, ярких, свободных, как и сами герои.
Это роман-сублимация,роман-прощание,роман-исповедь,роман-невроз,роман-ностальгия по любви, которая, как «праздник, всегда с тобой».
Сергей Добротворский, киновед, сценарист, журналист остался там, во времени свободы творчества и аналитики, приятия и понимания, смертью отринув «этот мир и это время -и хамские и подлые одновременно». История любви Карины и Сергея - хроника в самом широком смысле. Люди, связи, моды, тусовки, фестивали, быт, нравы и любовь. Много много любви. И секс. Бесконечный и разный. Но, главное, -предательство любви и сама книга, как покаяние. Это редкий случай в литературе, не частый и в нашей жизни.
Что же это была за любовь в самом деле, превратившая банальную lovestoryв пронзительный сюжет, на глазах становящийся искусством и не перестающий быть правдой?
В книжке есть характерный эпизод, отсылающий к культовому теперь фильму «Секс, ложь и видео» Содеберга, где как раз камера « сближает, связывает, превращает в одно целое…». Кино любимо и Сергеем и Кариной, потому, что ,как сказал ценимый ими Годар,«в кино можно всё, главное- любовь». Снимая любительское homevideo «Девчонка с причала», Сергей «как будто занимался любовью». Сам взгляд его ,прошедший сквозь призму камеры, трансформировал чувство, страсть даже- в энергию искусства жизни. «Каждый день мы жадно исследовали души друг друга, а каждую ночь не менее жадно исследовали тела».
Кино-это не просто увлечение двоих в романе, это художественный код, определяющий стиль отношений любящих и пульс новой русской жизни 90х годов. Да и сам Сергей в сознании Карины - Джеймс Дин, «капризный и надломленный», с вопросом «Кто- нибудь видел мою девчонку?» (привет фильму Дугласа Сёрка ). И с ответом ,который и станет трагической точкой романа и жизни героя-«Моя девчонка ко мне уже не вернётся». С ответом, который она не услышит.
Девчонка, конечно, не вернулась , но книга и есть настоящее возвращение -потому что «..он так любил, так ждал…»
Да, кстати, они были счастливы на улице Правды. На какой ещё улице можно быть счастливым?!
книга замечательная.гораздо лучше текстов Полушина и Зобнина о Гумилёве.Нет той тенденциозности разного характера,которая раздражала в тех книжках.Книга Шубинского столь же точна и объективна,как биография Есенина Лекманова,вышедшая ранее тоже в этом издательстве.Советую всем,кто интересуется Серебряным веком и Гумилёвым.
Выдающиеся тексты Гинзбург,так называемая "блокадная трилогия"...по глубине и психологизму понимания трагического-редкая в русской прозе 20го века.Наряду с дневниками Шапориной-откровение своего рода.Очевидно,что проза Лидии Гинзбург не уступает её литературоведческим культовым книгам о поэзии и прозе.Не очень удобен только мелковатый шрифт издания,но это искупается массивом впервые напечатанного текста и замечательными комментариями.
книга является компиляцией воспоминаний Надежды Мандельштам.Замечательный текст и документ эпохи.Акцент во 2 части сделан на теме Мандельштам-Сталин в самом широком контексте эпохи.Обязательная книга,для тех,кто интересуется жизнью великого поэта и самой эпохой.Культовая книга.
Замечательная серия обещает быть!если действительно переиздадут всё лучшее...Издание пока хорошее по качеству и выбору текстов.
Прекрасное собрание романов замечательного Саймака.Жаль только не включили роман Город.Издание качественное.Советую всем,кто не читал!И просто для коллекции.
Прекрасно составленная и изданная проза гения русской литературы.Не только эпохи застоя.но и нашего времени.
Книга прекрасно издана,стихотворения перепечатаны с издания Цветаевой в Эллис Лак.Полное собрание стих-й и ряда поэм.
как писал сам автор о себе в романе "Т",.."потух волшебный фонарь.."Жаль,право..Монотонно,скучно..псевдо-глубокомысленно.Протестная социалка-дежурно отработана незачем.можно было обойтись постом в фейсбуке и текстовиками буддизма.Но автор написал сиквел.Как то грустно за него.Может не всё ещё потеряно...товарищ глиняный пулемёт...
Яркий дебют Левенталя,составителя Литературной Матрицы.Вкусно читаемый,лёгкий,умный современный русский роман.Читайте.
замечательные стихи!ЛИЛИ МАРЛЕН,РЕМЕЙК,КОЛЫБЕЛЬНАЯ ДЛЯ БЕДНЫХ-шедевры...
книга Прилепина содержательна-даёт широкую панораму полей современной русской литературы от поэзии до прозы.Захар делиться своими предпочтениями ярко,эссеистично и,как всегда,ёмко и откровенно...в прозе это Терехов и Иванов,Лимонов и Проханов.В поэзии-Полозкова и Витухновская..и много много ещё чего вы узнаете о совсем,казалось,неведомых авторах,как то-Кузнецов-Тулянин...и иже с ним..Интересное и полезное чтение всем,кто любит и читает русскую литературу сегодня.
замечательная книга великого поэта эпохи 90-2000.гг.Надеюсь,будут и переиздания-Борис Рыжий того стоит.
Не знаете, что почитать?