Полет с героем

ДВЕРЬ

Мальчик промерз под аркой. Уже полчаса про­шло. Конечно, раз она так опоздала, то она сюда и не зайдет. Она сразу пройдет в ту парадную. А может, она уже вошла и поднялась на третий этаж, ей от­крыли дверь и она вошла в квартиру... Вдруг она опоздала и решила, что он не станет ждать ее так долго на таком морозе, и она уже там?.. А как же он?.. Но, может, она подумала, что он сам зайдет туда. И сейчас ждет его там, на третьем этаже... Но как же ему туда зайти, если он был там всего один раз, и тогда все эти мужики посмеивались над ним... И ес­ли, может быть, она еще и вовсе не пришла туда.

Мальчик вышел из-под арки, дошел до парадной, озираясь по сторонам, не идет ли она — навстречу, сзади или по другой стороне улицы. Вошел в парад­ную. Теперь я ее не пропущу...

Тут было теплее. Главное, не дуло. Он растер себе нос, и щеки, и лоб. Лицо загорелось. Вдруг подумалось, что у него теперь очень красное лицо и что сейчас войдет она. Мальчик стыдился своего румянца и своих лет. И от мысли, что вот раскрас­нелся и совсем мальчишка, покраснел еще больше.

Но она не приходила. Сначала ему казалось, что дверь откроется сию секунду. Он, вздрогнув, смот­рел на дверь. Но это либо просто казалось, либо входил кто-нибудь другой. Не она.

Тогда он подумал, что, может, она все-таки про­шла мимо парадной и ждет под аркой, пока он тут греется. Выбежал, добежал до арки — там никого т было. Тогда он подумал, что в этот момент она вхо­дит в парадную. И вот они разминулись... Он по­спешил обратно. В парадной никого не было. Маль­чик стоял в парадной, за стеклянной дверью, и смотрел на улицу на тот случай, если она пройдет мимо, к арке. Но в какой-то момент, когда он от­вернулся посмотреть, кто спускается по лестнице, ему показалось, что она прошла мимо двери, только он не заметил. Спускался толстый старик. А про­мелькнула за стеклянной дверью, конечно же, она! Мальчик еще раз сбегал к арке. Там никого не было. И он вернулся.

Нельзя быть таким ребенком, думал мальчик. Надо все обдумать, а не метаться и не сходить с ума. Прошло сорок минут, и, конечно, она уже не подойдет к арке. Тогда одно из двух: либо она уже пришла и сидит там, в комнате на третьем этаже, пока я ношусь тут внизу, либо она еще не пришла, и тогда надо ждать ее тут, на лестнице. И необяза­тельно у дверей, потому что она все равно не пойдет к арке, раз так опоздала. Можно подняться на тре­тий этаж и погреться у батареи. Так.

Мальчик решительно поднялся на третий этаж. Погрел руки на батарее. Посмотрелся в оконное стекло. Снял шапку, причесался и снова надел. По­правил шарф. Лицо уже не горело. Он присел на батарею, не спеша достал сигарету, закурил. Голова закружилась, все поплыло немного. Мальчик совсем недавно начал курить. Было приятно — словно ука­чивало. Он разглядывал дым, который пускал то изо рта, то из ноздрей, то пытался сделать кольцо...

Внизу хлопнула входная дверь. Мальчик вздрог­нул. Еще раз поправил шарф. Очень некстати снова загорелось лицо. И застучало сердце. Уже по шагам он понял, что это не она. Это была бабка. Она про­шла мимо как-то боком, смерив его с ног до головы.

Так и поднималась, не отрывая взгляда от мальчика и по мере подъема разворачиваясь вокруг собствен­ной оси. К двери она подошла уже совсем задом. Эта дверь была соседней с той, за которой следил мальчик. Озираясь, старуха чуть приоткрыла дверь, и с трудом протискалась в такую узкую щель, и поспешно прихлопнула за собой, а потом загремела крюками и цепочками.

Мальчик посмотрел на часы: двадцать минут де­сятого. Уже час двадцать он ждет. Уже поздно. Ему надо бы повидать ее и идти домой. Потому что мама не знает, где он пропадает так долго, выйдя за цир­кулем к приятелю напротив. Правда, она косилась на новую рубашку и ботинки и говорила, что он ее в гроб вгонит. Впрочем, она уже давно позвонила к приятелю, и сейчас они разговаривают, две матери. Мальчик спустился вниз, позвонил домой, а сле­дом — приятелю: так и есть, короткие гудки и там и там. Мальчик обрадовался, что разговор не состо­ялся. Ведь он скоро вернется, и совсем не стоит говорить об этом по телефону...

А времени прошло два часа. И мальчик подумал: должно быть, она уже там и они как-то размину­лись. Просто необходимо узнать, там ли она. Мо­жет, он зря ждет? Он поднимался, все более замедляя шаги. Но вот и дверь. Снова поправил шарф и шапку. Потянулся к звонку. Поколебался: вспомнился тот красивый парень, который похлопывал его по щеке и смеялся небрежным смешком. И она смеялась тогда тоже. В то же время мальчик думал, что позвонить все-таки надо. Надо все уяснить наконец. И когда он все-таки нажал кнопку, то почувствовал себя уве­ренней и смелее.

Он услышал, как за дверью открылась другая дверь, откуда вырвался смутный шум, как шаги по­дошли к двери, как щелкнул замок...

И вот перед ним та самая подруга.

Шум уже был явственным. Шум очень опреде­ленного свойства, так что мальчик услышал не толь­ко голоса и музыку, но и табачный дым, и бутылки на столе.

— А-а, это ты, мальчик...— сказала подруга, под­нимая брови.

— Я, — сказал мальчик.

— А она еще не приходила, — сказала подруга.

Он смотрел на подругу в упор, стараясь поймать взгляд, чтобы понять, лжет та или нет. Потому что не слышал ли он явственно среди других ее голос... И сейчас слышит.

Эта подруга походила на большую красивую ры­бу. И сейчас, когда мальчик точно различал там, в шуме, один голос из многих, подруга не нравилась ему еще больше и еще больше походила на рыбу, только уже некрасивую. Этой рыбе очень трудно посмотреть в глаза — большие, серые, навыкате, — как ни взгляни, всегда попадаешь между, куда-ни­будь в переносицу. Эта рыба все время поглаживает свои обтянутые бедра, словно вытирая свои всегда сырые руки...

Рыба открывает рот, и рыба закрывает рот.

Потом, когда дверь закрыта, а рыба словно ушла в стену, он понял движение губ:

— Она, наверно, и не придет сегодня.

"Я же слышал ее голос, — думал мальчик, — там, среди других! Значит, она не хочет меня видеть. Она там, с ними, даже с ним..." С тем, который брал мальчика за подбородок. А он здесь, на лестнице... И она знает это. И сама сказала подруге, чтобы та прогнала мальчика...

— Гадина, — сказал мальчик — Гадина, — сказал он вслух. — Гадина! — сказал он, спускаясь по лестнице.

А если действительно ее там нет, рассуждал он. Если мне, глупому ревнивцу, просто показалось, что это был ее голос... Она ведь не может так об­мануть.

— Глупый ревнивец! — сказал мальчик. — Глу­пый ревнивец.

Это его как-то успокоило. А может, это подруга об­манула и его и ее? Не сказала, что пришел мальчик.

— Дрянь, дрянь, дрянь! — сказал он.

Мальчик стоял внизу и никак не мог остановить­ся на чем-нибудь. Обвинить кого-нибудь из трех. Только обязательно одного. Чтобы стало ясно.

Надо позвонить по телефону. Мальчик боялся звонить ей часто по телефону. Она говорила, что у нее неприятности из-за телефона, чтобы мальчик просто так не звонил. Мальчик так просто и не зво­нит: надо же что-то выяснить. Может, она дома и не придет сюда... Тогда все сомнения ни к чему и ему надо спешить домой.

Он опустил монету, набрал номер. Сердце коло­тилось. Грубый голос. Нет дома. Да, давно. Да, не­известно.

В любом случае, думал мальчик, надо еще подо­ждать. Может, она в дороге и сейчас сюда придет.

Мальчик поднялся к своей батарее и снова за­курил.

Он казался себе очень спокойным и взрослым. Поджимал губы, делал твердое лицо, рассматривал себя в оконном стекле, думал о себе в третьем лице разные вещи, смотрел, как он пускает дым и стря­хивает пепел.

А она что-то не шла.

Мальчик заволновался. Ведь ему надо было еще купить масло: мама велела. Да и мама... Ждет. Скан­дал. Скоро магазины закроются.

Как это глупо... Надо было купить масло по до­роге из дому. Даже если бы опоздал к арке, то ведь ее все равно не было. Глупости, откуда я знал... А сейчас я ее пропущу.

А она не идет.

Но, может, он не ошибся, когда слышал ее голос, и она действительно сейчас там и действительно обманула его...

Да нельзя же так, сказал себе мальчик. Ведь если я жду уже два часа, то выскочить на минутку и ма­газин напротив, купить масла и вернуться, — это капля в море... Он ничего не пропустит. По теории вероятностей. И нельзя думать, что она придет как раз в ту секунду, когда мальчик отлучится. Это уже бред. Надо же быть мужчиной! В конце концов.

Так себя настроив, он решительно вышел на улицу, бегом добежал до магазина. Проскользнул мимо тетки, собиравшейся закрыть дверь.

С маслом все в порядке. Он перебежал улицу, ворвался в парадную, помчался по лестнице... Мо­жет, она все-таки зашла именно в эту минуту, мо­жет, он нагонит ее сейчас. Добежал до самой площадки... Никого.

Сел на свою батарею.

Конечно, думал мальчик, такой случайности, чтобы она прошла сюда как раз, когда я отлучился за маслом, — такой случайности быть не может. Тем более я обернулся чудо как быстро.

Значит, она уже там и обманула его. Приходить к подруге сейчас нет никакого смысла. Но, может, она пошла по какому-нибудь делу и не могла пред­упредить мальчика. Может, она даже не уходила из дому, а ему просто соврали, что ее нет.

Надо идти домой. Дома скандал. Да, если она ушла по делу или если ему соврали, тогда надо ско­рее бежать домой.

Ну а если он не ошибся — и это ее голос... Там, в комнате, где дым и бутылки? Тогда как же он убедится, узнает правду? Тогда надо дождаться, когда она выйдет. Если она там, то не исчезнет же она... Если она выйдет — все станет ясно.

Внизу кто-то залязгал крюками. Но дверь не хлопнула. Никто не вышел. Больше там никого не ждут... Странно, вдруг по всей лестнице забрякали крюками и задвижками, запирая двери на ночь. Почти одновременно загалдели железки по этажам, и этот галдеж хорошо слышен по всей лестнице.

Мальчик вспоминает, что мама тоже запирается на ночь на щеколду и тогда уже не попадешь домой с ключом. Тоже, думает он, никто их не собирается грабить... Он вздрагивает от каждого нового лязга. Вздрагивает раньше, чем понимает, что это не та дверь, за которой он следит, а какая-то другая.

Кто-то подошел к его двери. Мальчик слышал шаги.

Вот сейчас... раскроется дверь — выйдет она...

Так же, только громче, загалдели крючья.

Значит, они все останутся там на ночь. Неужели и она...

Мальчику захотелось броситься на дверь, во­рваться — увидеть.

Шаги отошли от запертой на ночь двери.

...Вот он врывается — она там — он смотрит на нее взглядом и говорит ей резкие, гордые слова, полные жестокой правды. Она рыдает, она просит прошения. Ползет на коленях, обнимает ему ноги. Но он стоит, бледный, красивый, и ничто уже не может разжалобить его. Ничему он уже не поверит. И он уходит. А она рыдает, плачет...

Плачет... Мальчик видел один раз, как она плака­ла. Тогда она тоже опоздала и пришла в слезах. Го­ворила, что ее обидел брат и только один он у нее, мальчик... Мальчик вспомнил, и ему стало очень жалко ее. Засвербило в носу.

Он отогнал это и остановился на том, что только что воображал себе. Усмехнулся: детство, глупос­ти... Ведь если и ворвешься... а вдруг ее там нет. Что он скажет тогда этим удивленным людям? Куда денется? Мальчик покраснел, так остро ему представился стыд подобной минуты...

Да и как ворвешься?

Да... но как-то надо решать. Что-то надо делать. Звонить уже неудобно, поздно. Но как узнать? Он снова спустился вниз, к телефону. Ладно, он сейчас позвонит. Если подойдет она — все в порядке, если нет... ну, тогда он повесит трубку. Подошел тот же грубый голос. Мальчик бросил трубку. И сердце сту­чало в какую-то пустоту, словно сорвавшись.

На батарее тепло. Скандал дома уже не станет больше. Даже меньше. Маму жалко... Последнее мелькает в голове, как маленький серый и пугливый зверек, и сразу исчезает. Мальчику тепло. По телу бегают сладкие мурашки. Все гудит немножко. Не шевельнуться: неохота. Прикроешь глаза — запры­гает в черноте точка, светлая, зеленая — след лест­ничной лампочки...

Вот он лежит больной и умирает. Бледный, ху­дой. Она находит его наконец. Приходит к нему. Плачет. "Не плачь, я всегда любил тебя. Ты ни в чем не виновата". Она плачет, умоляет: все будет иначе. "Нет, для меня уже ничего не будет..."

...Прошли годы. Вот он приходит к ней. Его му­жественное лицо несет следы пережитых труднос­тей, приключений. Густые кудри, падающие на лоб, не могут скрыть глубокий шрам. Седые кудри. Та­кой молодой и уже седой... "Поздно, все поздно", — говорит он. И уходит. Она рыдает. А он идет по залам, залам, открывает двери, двери...

Когда мальчик проснулся, то почувствовал озноб. Было холодно. И не холодно, а зябко. Мальчик несколько раз резко отвел руки в стороны, попрыгал — разогнал кровь.

Как-то все глупо получилось, думал он. Надо было предупредить маму. Или даже лучше вообще не выходить вечером, а прийти сюда вот сейчас: все равно ее не было и все это время он проторчал тут зря. Прийти сейчас и начать ее ждать. А маме ска­зать... маме что-нибудь сказать такое. Глупости. На­до было идти домой сразу. А сейчас?.. Сейчас ночь, два часа, третий. И надо узнать.

Мальчик сидел на батарее, вбирал голову в пле­чи, дышал себе под свитер.

И уже ни о чем не думал.

Три часа ночи.

Четыре.

Тупо ждет мальчик. Задремывая иногда, просыпа­ясь в ознобе. Он уже все знает про эту лестницу: про трещину на стене, похожую на быка, и другую, похо­жую на Марью Степановну, про то, что Минька — жук и Валя — дура, и про эту дверь, его дверь, какие на ней звонки и как отстает в правом углу войлок...

Шаги. Голоса. Два голоса. Звякнула щеколда. Это его дверь.

Дверь приоткрылась.

Она!

Мальчик вскочил с батареи. Она взглянула, от­прянула назад. Захлопнулась дверь. Все это как-то слишком быстро: мелькнуло и исчезло. Мальчик не­доумевал. Сердце колотилось от неожиданности и оттого, что он так поспешно вскочил, а перед тем долго сидел неподвижно. За дверью голоса. Маль­чик силится разобрать. И ему слышится, что там голоса, мужской и женский, ее голос. Мальчик уже уверен, что это шум, эти два шума — это их голоса. Как они явно слышны... Как громко! Слова ширят­ся, растут, сползают на мальчика...

Замок снова щелкает, и дверь открывается.

Парень, тот самый парень, выходит, пятясь, что-то говоря кому-то. Ей! Мальчик стоит у батареи и смотрит. Парень развернулся кругом. Пошел. Дверь за ним закрылась. Мальчику показалось, что опять мелькнула ее фигура. Щелкнула задвижка. Парень спускался по лестнице. Ближе к мальчику, ближе. Поравнялся. Взглянул на мальчика. Что было в этом взгляде! Мальчик похолодел: чего только в нем не было... Парень миновал, ниже, ниже. Маль­чик смотрел ему вслед. Когда парень повернул на следующий марш, то взглянул вверх на мальчика. Любопытство во взгляде.

Шаги парня таяли в глубине.

Мальчик снова уселся на батарею. Закусил гу­бу. Теперь-то уж он дождется. Теперь он знает, что она — там. Он дождется и скажет ей все. — Я убью ее. Убью! Убью! — повторял мальчик.

В полшестого хлопнула первая дверь. Кто-то про­несся по лестнице, застегиваясь на ходу. Потом две­ри хлопали все чаще. Выше и ниже, чем стоял мальчик. Двери хлопали по нескольку раз.

Сначала спешили рабочие. Они проходйли мимо мальчика деловито, не меняясь в лице. И он был им благодарен.

Потом служащие. Эти плыли, с сумками — жен­щины, с портфелями — мужчины. Эти пялились, а некоторые оборачивались. Некоторых мальчик узна­вал: вчера вечером они поднимались и разглядыва­ли его с любопытством. Теперь их взгляды сочились любопытством, изнывали вопросом...

"Я убью ее!"

Мальчик съеживался. Мучительно делал спокой­ное и равнодушное лицо. Но стоял мужественно, закусив губу.

Двери хлопали во времени по определенным за­конам. Волнами. По рубежам получасовым и часо­вым. Волны нарастали и потом сходили на нет на последних мчащихся, жующих на ходу людях. По­том наступала передышка. Мальчик расслаблялся и сразу чувствовал себя уставшим без меры.

Два раза хлопнула его дверь. Но это были просто жильцы, не она. Мальчик боялся, что они узнают его. В первый раз он отвернулся к окну и пробовал безразлично насвистывать. Во второй раз сделал вид, что спускается вниз, как будто из другой квар­тиры.

Без десяти девять схлынула последняя волна.

В полдесятого, с сумками, бутылками, бидонами, стали спускаться домохозяйки. Но мальчик уже устал сжиматься при каждом прохожем. И стал дей­ствительно равнодушен к ним.

"Когда же она наконец выйдет?" — тупо повто­рял он про себя. Уже не так остро и мучительно ждал он. Просто — скорее бы "кончилось. Но уйти он уже не мог.

Волна домохозяек тоже схлынула.

Он подумал, что, если еще простоять часа два, начнут подниматься вверх.

И совсем уже неожиданно заговорила его дверь.

Она вышла.

Спокойная, красивая... Какая красивая!

Начала спускаться. Увидела мальчика. Узнала. Улыбнулась. Как хорошо она улыбнулась! Но нет, его теперь не обманешь...

— Ах, это ты, мой мальчик! — сказала она. — Милый, так ты все время ждал меня?

— Да, — сказал мальчик. Голос его дрожал, и он глотал спазмы. — Да. Ты была там всю ночь. Я ждал тебя под аркой — ты не пришла. Потом, когда зво­нил сюда, ты велела сказать, что тебя там нет. Ты знала, что я здесь.. А ночью, в четыре часа, ты от­крыла дверь, увидела меня и спряталась. А вышел тот парень. Я знаю все!.. — мальчик сорвался.

— Хороший мой, — сказала она ласково и ти­хо, — все было не так. Не так, как ты говоришь. Я не смогла прийти вовремя к арке — так получилось, и я не могла иначе. Я не знала, как тебя предупредить об этом. Я пришла сюда много позже. Когда ты ме­ня спрашивал, я еще не пришла сюда, меня не было.

А потом, когда я поднималась по лестнице, не было тебя. Я думала, ты не дождался.

— Я все время был на лестнице!

— Нет, милый, не все время! Нет, хороший мой

— Не зови меня так. Ты там пробыла всю ночь.

С этим парнем...

— Глупый... Я должна бы на тебя рассердиться Глупый. Просто было поздно, и я осталась ночевать у подруги, понимаешь? А парень этот — ее брат. Мы учились вместе. Он уехал этой ночью. Далеко. — Нет, — сказал мальчик.

— Милый, хороший, славный... Все было так, как я говорю. Ну чего же мы стоим тут? Пошли. Ты что, так тут всю ночь и просидел? Что, наверно, у тебя дома творится!.. — Чепуха, — сказал мальчик.

Она засмеялась.

Они вышли.

— Иди, — сказала она, — иди, мой мальчик. За­втра.

Мальчик шел домой. Тут было недалеко. Серый, теплый, туманный день. Все было каким-то невер­ным от тумана. И дома, и машины, и люди. Все вдруг возникало и вдруг исчезало. Легкое, невесо­мое. Словно приснившееся.

И само тело было тоже легкое, невесомое. И мысли.

Приятно гудело внутри. Где-то там притаился сон.

Так, шагал мальчик, так. Так оно и было, как она говорит. А я свинья. Я перед всеми виноват. И до­ма. И перед ней. Свинья. Все именно так и было.